Обещаю, больно не будет (СИ) - Коэн Даша (читать книги полностью TXT, FB2) 📗
— Тогда почему...? — развёл я руками и осёкся, не зная, как выразить свою мысль. В моей черепной коробке, помимо её правды, всё смешалось в кучу, и теперь я бесконечно дрейфовал на своих разрозненных мыслях.
— Я всего лишь человек, Ярослав, — как-то грустно усмехнулась Вероника и мазнула по мне взглядом, полным бесконечной и застарелой тоски.
Одна фраза, а мне стыдно стало до ужаса. За прошлое и за настоящее. За то, что посмел спрашивать там, где нужно было оправдываться самому.
— Я испугалась. Не хотелось снова получить пинок под зад, знаешь ли. А тут твой дед вновь попался на глаза, вспарывая старые, давно, казалось бы, затянувшиеся раны. И со стороны я, как и тогда, стала выглядеть продажной грязной девкой, которая втянула респектабельного чистенького Ярослава в свою недостойную жизнь. Много ли мне было нужно, чтобы вспомнить то, что в принципе не забывается?
— Прости меня, — задохнулся я и в тысячный раз ментально сожрал себя за то, что сделал с ней тогда.
— Я не хочу тебя прощать.
Пять слов, сказанных безапелляционным тоном — а у меня сердце остановилось. Горло забил прогорклый ком отчаяния и дикого страха, что всё — это тупик. Та точка невозврата, на которой мы пожмём друг другу руки, с грустью и печалью перевернём страницу, а дальше разойдёмся как в море корабли. Навсегда.
— Ника...
— Простить — это значит понять твои мотивы, Ярослав. То, чем ты руководствовался, когда топил мою гордость в унитазе. Смириться с тем, что это норма. А я не хочу делать ничего из перечисленного, понимаешь? Потому что тот твой поступок, он за гранью человечности.
— Это приговор?
— Это повод задуматься, правильную ли дорогу ты выбрал.
— Чёрт, Ника, я и так понял, что нет. Я пытаюсь выплыть из этого дерьма, но у меня ничего не получается.
— Ах вот как…, — её голос сорвался в надрывный, сиплый шёпот.
— Я решил, что действительно не нужен тебе. Вот такой, со всеми прошлыми косяками, — я подаюсь ближе, но согреть её дрожащие пальцы в своих ладонях не решаюсь. Боюсь сорваться. Опасаюсь, что выдержка даст трещину и рассыпется пеплом на ветру, обнажая все мои животные, абсолютно ненасытные порывы.
— Ничего себе косяк, Ярослав! — ощетинилась вдруг Истома. — Тогда ты врал мне!
— Я не врал!
— Говорил «люблю», а сам ничего не чувствовал!
— Это не так!
— Тогда ты ещё хуже, чем я думала, Басов, потому что по живому резать любимого человека может лишь настоящее чудовище!
По её щекам потекли слёзы. А я смотрел на неё и не знал, что сказать в своё оправдание. Потому что она была права, чёрт возьми. И я это понимал, просто правду слышать всегда тяжело.
А потому пора было признать истинное и, увы, неприглядное положение дел.
— Я был слеп. Эгоистичен. И самонадеян. Я искренне верил в то, что просто залип. Сильно. По самые гланды. Но вот это осознание неизбежного тогда ещё не пришло. Я думал, что всё переживу. Как-то соскочу играючи с этой эмоциональной иглы, на которую ты меня подсадила. Раз и всё — жизнь отмотаю назад и снова вернусь на то место, где мне никто не был нужен для счастья. А Стеф и те сообщения — всего лишь трусливая попытка сжечь все мосты, чтобы потом самому же к тебе не приползти на пузе, подыхая от тоски. Я ведь всё знал тогда, понимал где-то на подсознании, что давно и плотно на крючке. Но рвался на мнимую свободу, которая на хрен мне никуда не упиралась, Истома.
Замолчал. Наклонил голову, пряча потерянный, совершенно опустошённый взгляд и сам над своей шеей занёс топор. Ведь это же покаяние, да?
— Спустя пару месяцев ада до меня наконец-то всё дошло.
— И что же?
— Что я сам просрал будущее с любимой девушкой. С той единственной, что была необходима, кажется, больше, чем воздух. С тобой, Ника.
— Яр...
— Я облажался тогда. Да, знаю. Но сейчас я вот, перед тобой. Перекроенный. Разбитый и склеенный заново. Такой, какой надо.
Грудь скручивает отравленная смертельным ядом колючая проволока, но добиваю я себя уже сам.
— Я люблю тебя, Ника.
Ну же, давай! Гони меня в шею! Я это заслужил...
— Люблю, слышишь?
— Да..., — её голос срывается в надсадный шёпот.
— Не хочешь прощать — не прощай. Тот Ярослав этого не заслужил. Но вот этот, — и я всё-таки решил коснуться кончиком пальцев её костяшек, — он другой, он изменился. Посмотри, Ника...
— Но твой дед...
— Что? — нахмурился я, собираясь придушить старика голыми руками, если этот старый хрыч вновь обидел самую лучшую девушку на всей планете.
— Он подослал ко мне какого-то мужика, который настоятельно просил меня принять от твоего родственника квартиру в центре города.
— Я убью его! — возмущённо зарычал я.
— Это то, что я думаю, Яр?
— Это извинения.
— Что?
— Я просил его извиниться перед тобой за прошлое и обеспечить жильём, чтобы ты не осталась на улице, ведь твоя мать...
— Нет у меня матери, Яр, — жёстко отчеканила Вероника и отвернулась, быстро стирая с уголков глаз солёные капли.
— Зато у тебя есть я...
— Ты улетел! — склонила она голову набок и поджала губы, а я видел, как дрожит её подбородок и внутренне скорчился, осознавая, насколько в данный момент ей плохо.
— Чтобы больше не раздражать своим нежелательным мельканием у тебя перед глазами.
— А почему вернулся?
— Залипал на твои фотки, скуля от тоски. А потом нечаянно набрал твой номер. Ты ответила и согласилась встретиться. А я, грешным делом, размечтался, что ещё не всё потеряно.
Наши взгляды ловят друг друга. Тело прошивает током. Я почти дымлюсь от своих зашкаливающих чувств. Меня так тянет к ней. Невыносимо!
— Молодые люди, на выход! — разрывает магию между нами голос контролёрши колеса обозрения, и мы вздрагиваем.
Покидаем тепло кабинки и молча бредём до парковки, где я оставил свою машину. Я тащу глупого плюшевого медведя, хотя хотел бы нести на руках Истому. Но она прячет взгляд и, кажется, полностью ушла в свои мысли. До её дома доезжаем преступно быстро, хотя я тащусь по ночному городу с минимальной скоростью, собирая возмущённые сигналы клаксонов.
Кто-то даже выкрикнул в мой адрес неблагозвучное ругательство:
— Дрочер!
А мне плевать. Я тут надышаться пытаюсь, нажраться этой близостью с девушкой мечты по самые гланды, чтобы потом вспоминать каждое мгновение и смаковать его в будущем, когда она окончательно и уже бесповоротно даст мне отставку.
И вот её подъезд. И её этаж. Цветы и медведь удостаиваются чести попасть в её квартиру. Но не я.
Меня оставили стоять на лестничной клетке. Мяться и смотреть на Веронику с грустью, но обожанием. И гадать, что она ответит, если я рискну попросить её ещё об одной встрече. Уже завтра.
Наглость, да. Но за спрос же не бьют.
— Спасибо за вечер, Ярослав, — выпалила Ника, прерывая затянувшееся молчание между нами.
— Это тебе спасибо.
И снова тишина, отыгрывающая на истерзанных нервах похоронный марш. Но я ведь не во всём ей ещё сознался, так? Я должен был рассказать, почему остался в Краснодаре. Почему вновь принялся, как обкуренный сталкер таскаться за ней повсюду и вымаливать свидания. Почему писал, звонил и был в ту ночь в клубе, посылая ей бутылки с шампанским.
Но главное, мне нужно было объяснить Веронике, что всё это не имело ничего общего с тем спором, на который я по дурости согласился с Аммо. Что это была лишь удобоваримая причина для меня, чтобы попробовать всё исправить и снова завоевать её.
Что я никогда бы не смог причинить ей боль вновь, а мои бравурные речи лишь жалкое прикрытие для обнажённых чувств и слепой, безответной любви.
Ну и вот — поехали! Она стоит передо мной, переминается с ноги на ногу, нервно теребит краешек собственной блузки в тонких пальцах и ждёт, что я буду храбрым, как и обещал.
Набрал в лёгкие побольше воздуха, мысленно вдарил себе по затылку, подгоняя сказать то, что должен. И всё-таки выпалил:
— Слушай, Ника, я тут, что ещё хотел...
