Ты у меня одна (СИ) - Сергеева Оксана (читать книги онлайн регистрации txt) 📗
— Давай, папа, поругай плохого сына.
Денис точно знал, что на его месте ответила бы жена. Но у него был немного другой подход к детям, поэтому он промолчал. Уселся напротив, сложил руки на столе и глубоко вздохнул.
Иван смотрел исподлобья, настороженно ожидая упреков. Но упреков не последовало. Отцовский взгляд говорил красочнее любых слов.
— Мне кажется, ты и сам все знаешь. Иначе сейчас бы не вернулся.
— Тогда скажи что-нибудь мудрое, поучи меня жизни. — Чуть отклонился от стола и прямо уставился на отца, скрестив руки на груди.
— Мне кажется, ты и сам все знаешь, — снова повторил Денис. — Или мне кажется? А насчет поучить… Так моя одёжка тебе не подойдет, ты в плечах слишком широковат.
Ваня усмехнулся и ничего не ответил.
— Ты, как мать, сразу войну развязываешь. Но у нее в свое время повод был, а у тебя какой? Нет его. Нам Алёна нравится, никто не против ваших отношений. Никто не вмешивается в ваши отношения.
— А мне все равно, — жестко сказал сын. — Даже если бы вы были против, это ничего бы не изменило.
— Похвально, — сказал отец, чем изрядно удивил. — Свою женщину нельзя бросать.
— Ты же как-то смог…
— Я молодой был, глупый. А ты не глупи. Не все вещи можно исправить. Не все можно вернуть. Нельзя оставлять свою женщину. Никогда.
— Я свою женщину не оставлял. Как я ее оставлю, она ж ненормальная, обязательно что-нибудь натворит, куда-нибудь вляпается. — Помолчал, а потом сказал вдруг с горькой усмешкой: — Это ты во всем виноват. Воспитал меня идеалистом.
— И что, твои идеальные представления не совпадают с мирским образом?
Иван молчал. Ни за что на свете не признается отцу, даже если это так. Не мог он сказать так про свою женщину. Он с ней жил. С ней спал. Ел с одной тарелки и, черт подери, хотел на ней жениться. Алёна должна быть идеальной. Алёна — его женщина, она идеальна даже в своей неидеальности.
— Твоя мать — прекрасная, совершенная мать. Но она совсем не идеальная жена. Идеальная жена — это домработница. Молча и послушно исполняет приказы. Я вот не люблю горы, но почему-то два раза в год езжу в горы. Сам не знаю, почему.
— Потому что мама любит горы.
— Да. И всю жизнь я чувствую, что меня где-то нагревают, а где — понять не могу. Твоя мать — совсем не идеальная жена.
Иван усмехнулся.
— По ходу, мама не тебя одного нагревает.
— Извинись перед ней.
— Извинюсь.
Отец оставил Ваню одного, но через некоторое время мама нарушила его уединение. Принесла из библиотеки пустые чашки и поставила их в раковину.
— Мама, прости, я сорвался.
Юлия повернулась и посмотрела на него знакомым строгим взглядом.
— Не надо извиняться передо мной сквозь зубы. Я не люблю этого, ты знаешь. Проси прощения тогда, когда тебе действительно захочется.
Ваня глубоко вздохнул. Так втянул в себя воздух, что легкие заломило. Прикрыл глаза на пару секунд. Потом выдохнул и подошел к матери. Положил руки ей на плечи и медленно сказал:
— Мама, прости меня. Я сорвался и наговорил тебе много лишнего. Не хочу, чтобы ты на меня обижалась. Не хочу с тобой ругаться.
— Хорошо, — просто ответила мать. — Это было не самое обидное, что ты мог мне наговорить.
— Прекрати, — скривился он. Вернулся к столу и залпом допил холодный кофе. — Я позвоню.
— А обнять мамочку?
— Ах, да, обнять мамочку.
ГЛАВА 23
На этот раз Иван не выскочил из дома как ошпаренный. Вышел, не хлопая дверями. Медленно побрел по подъездной дорожке.
Серое от дождя небо совсем потемнело. Сумерки жадно накинулись на город. Все вокруг стало блеклым и бесцветным. Шаурин уже привык к этой серости, она, кажется, у него внутри поселилась. Не был метеозависим и никогда не придавал значения погоде, но сейчас она странно сопряжалась с его внутренним состоянием.
Не спеша сел за руль, вставил ключ в замок зажигания, положил расслабленные ладони на руль. Целый месяц потрачен впустую, десять минут уже ничего не изменят.
Ничего не дали эти несколько недель, пока мотался по командировкам. Да и командировки эти сам себе выдумывал. У них огромная корпорация, целая группа компаний, филиалы по всей стране и зарубежные партнеры — куда хочешь можно умотать, дела всегда найдутся.
Зачем жил эти три недели без нее, теперь вообще непонятно. Она ждала от него какого-то решения, которое самому казалось весьма сомнительным. В итоге впал в эмоциональную кому. Ее нет, и жизнь потеряла краски, точь-в-точь как теряет цвет линялая ткань. Заматывался в серое рубище бесконечных будней, ни соленого, ни сладкого не чувствовал, одну горечь.
Уехал, чтобы на время отстраниться от Алёны и подумать. Как она просила. Но он не склонен к рефлексии, и эта ситуация – что-то неразрешимое.
Вернулся, ее увидел, и все сначала. В душе какое-то грязное месиво. Ничего не переболело, не прошло. Просто осело на дно — чуть колыхнешься, и снова вся грязь под самое горло.
Захлестывало. Захлебывался.
А сегодня был предел. На мать накричал, с отцом чуть не поругался, что было недопустимо. Давно уже понял: родители – святое. Самые близкие люди, единственные в мире, которым он нужен безоговорочно. Любой и в любом состоянии. Самые родные в мире люди, которым доверял на все сто из ста. Больше никому так доверял. Алёне хотел бы, а после случившегося – не мог.
Вот такая странная штука… О нем, о доверии, вспоминаешь, когда оно пропадает. Только тогда чувствуешь его нехватку, болеешь без него. Лихорадит. Так же как счастье познается лишь в подробностях боли, а единение душ становится заметнее лишь на расстоянии. А до этого не задумывался. Оно как будто между ними было. Доверие.
Так было или как будто?
Наверно, все-таки было. Не мешали же ему раньше отстраненность, порой, холодность Алёны. Не пугали. Думал: пройдет все, привыкнет она. Хотя иногда чувствовал: ей тяжело с ним, трудно. Ну, так он и не агнец божий, знал о своих недостатках.
Зря ушел тогда. Нужно было поговорить, как хотел. Спросить о том, что мучило. Но пошел у нее на поводу, не смог начать тот убийственно сложный разговор. Посчитал: возможно, она права, и так будет лучше для них обоих. Им нужно время, чтобы все обдумать и переварить.
Но ничего не переварилось. Оба довели себя до морального истощения и вернулись к исходной точке. От чего ушли, к тому пришли. Столкнулись в противоречиях, как два хрустальных шара. И если не поговорят, так и будут со звоном биться друг о друга, безбожно уродуя свою идеальную форму. Покроются сначала трещинами разочарования, потом станут светиться сколами душевных потерь. Бессмысленно и бездарно будут уродовать себя…
Он переступил через собственное самолюбие и ее глупость, когда остался с ней. Но перенес через вдруг возникший барьер все свои злые чувства и теперь не знал, как от них избавиться. Мириться не хотел, хотел избавиться. Ну должен же быть какой-то способ. Утром так хотелось встряхнуть ее и крикнуть: Ну ты же психолог, черт тебя раздери! Ну сделай что-нибудь!
Что-нибудь… Чтобы горечь ушла, и горячая лава перестала жечь желудок. Должен же быть какой-то способ…
Алкоголь в его проблемах поможет так же, как таблетка от головы против язвенной болезни. Чем лечат сердце? Врачи говорят, что сердце не болит. Но ведь болит же. Что-то там в груди очень болит. Ноет, отдавая тяжестью. Мешает дышать. Мешает думать.
Спросил по телефону про «формулу», и, правда, надеясь на ответ. Алёна должна знать. Почему молчит? Хотя кое-что важное она тогда произнесла. Это «важное» просто взорвало его изнутри. Чего угодно ожидал, только не этого беззащитного и усталого «люблю».
Не хватало чего-то. Слишком мало она сказала. Нужен широкий обзор, чтобы двигаться уверенно, не привык шагать вслепую. Вот пусть она ему и скажет, что делать. У каждого из них свой мир со своей правдой. Пусть она скажет, наконец, — свою!
Алёна долго не открывала. Но Шаурин не подумал развернуться и уйти. Устал строить вокруг себя стены, запирая в них свою боль, гордо сжимая ее прессом собственной выдержки, надеясь, что не коснется она дорогих людей. Заблуждался.
