Поймай меня, если сможешь! (СИ) - "Luchien." (полная версия книги txt) 📗
========== 26. Дважды в одну реку ==========
— Надеюсь, этого будет достаточно.
Серебристая флешка опустилась прямо на раскрытое дело. Диего невольно дёрнулся, поднял глаза — не услышал, как Даниэлла вошла. Она возвышалась над столом, скрестив руки на груди, и внимательно на него смотрела. Солнце пробивалось сквозь горизонтальные жалюзи, и её белоснежный пиджак расчерчивали тёмные полосы. Захотелось пошутить о тюремной робе, но слова застряли в горле, стоило столкнуться взглядами. Кашлянув, Диего двумя пальцами приподнял флешку и посмотрел на Даниэллу.
— Всё так, как мы думали?
— Как ты думал. Да. — Даниэлла положила на стол исписанный лист. — Я не успела использовать весь отпуск, так что…
— Хочешь взять его сейчас? — Диего заметно оживился — от прицела её глаз, по цвету сейчас напоминавших ртуть, волосы на затылке вставали дыбом, он всерьёз подумал, что она злится. А раз заговорила об отпуске…
— Я ухожу.
— Даже так?
Подтянув листок к себе, Диего склонился над ним, вчитываясь в заявление, потом поднял голову и вздохнул. Понял, что уговаривать бесполезно, но промолчать не смог.
— Ты уверена?
— Абсолютно. Вещи уже собрала.
— А если я откажусь? — он прищурился, прикидывая, чем она может ему ответить. Шантажировать, что заставил пойти на должностное преступление? Едва ли, доказательств нет, распоряжение были устными. А что, если она его записывала?.. Или расскажет всем об их связи, обвинит в домогательствах? Но, опять же, доказательств нет.
С лёгкостью прочитав его мысли, скользнувшие по лицу, Даниэлла усмехнулась. Подтверждать или опровергать его сомнения она не собиралась.
— И ещё. Ты обещал удалить дела «Святош». Когда это будет сделано?
Не сводя с неё глаз, Диего потянулся к телефону, отдал распоряжение и, положив трубку, сцепил руки в замок. Оба молчали: она — пытаясь найти в себе сожаление от того, что бросает любимую работу, он — понимая, что, возможно, видит её в последний раз.
— Куда поедешь? — спросил наконец, небрежно откидываясь на спинку высокого кожаного кресла.
— Для начала — отдыхать, — она не видела причин скрывать. — А потом… Видно будет.
Диего задумчиво кивнул, покосился на флешку — вот он, путь наверх, ради которого придётся её потерять. Хотя… Он давно её потерял, вернее, не владел никогда. Не давая себе передумать, Диего взял ручку, поставил размашистую подпись и кивнул.
— Желаю удачи.
— Тебе тоже, — тихо ответила Даниэлла.
Наверное, ей надо было что-то чувствовать. Хоть что-то: злость, обиду, а может, грусть. Но внутри не осталось ничего. Даниэлла шла к выходу, не обращая внимание на уже бывших коллег, равнодушно скользя взглядом по стенам, редким картинам, к лестнице. Вниз, почти не касаясь дубовых перил, быстрее наружу, на волю, из здания, враз ставшего чужим. В глаза ударило солнце, тёмные очки тут же упали на нос. Шаг, другой на встречу пустоте — сейчас она сама стала ею — пустотой, лёгкой, как листок, оторвавшийся от дерева.
Ночью на берегу Даниэлле казалось, что она взорвалась. Лопнула, как воздушный шарик, только ошмётки в разные стороны. Именно тогда, в оглушительной тишине собственного одиночества стало ясно — хватит. То, что раньше мелькало обрывистыми мыслями, стало чётким, осознанным решением. Стоит сообщить о нём родителям — не сейчас, позже, когда будет уже далеко от Рима — вынести сейчас допрос с пристрастием Даниэлла бы просто не смогла. Сдать квартиру — долго ждать не придётся, позвонит риелтору, как только доберётся до дома. А потом… Куда потом и что вообще будет потом представлялось слабо. Хотелось просто бежать прочь от знакомых мест и знакомых лиц, отдышаться и попытаться заполнить пустоту внутри хоть чем-то. Новыми эмоциями, новыми лицами, новыми впечатлениями. Залечить то, что сломалось, а после думать, как жить дальше.
Делать вид, что всё в порядке, улыбаться, держать спину прямо — выдержки хватило ненадолго. Стоило закрыть за собой дверь квартиры, и хрупкий стержень, едва собранный к утру, склеенный липкой лентой, чтобы спокойно поговорить с Диего, с треском переломился. Даниэлла прислонилась к стене, прикрыла глаза и медленно сползла на пол. Подтянула к груди колени, спрятала в них лицо и тихо, беспомощно всхлипнула. Ей было стыдно. За то, что не может взять себя в руки и успокоиться. За то, что глупые слёзы душат, поднимаясь к горлу, и она ничего, совсем ничего не может с этим сделать. Всю жизнь смотрела на любовные драмы сверху вниз, точно зная — её это не коснётся. А когда коснулось, сразу ударило наотмашь, вышибая дух.
Умом понимала — это всё глупо, глупо, глупо. И страдать по сути не о чем и не о ком. Но сердце, годами молчавшее, вдруг заявило о себе такой острой болью, что ни вздохнуть, ни выдохнуть. Она ведь ничего так и не узнала о Рико: чем он живёт, чем дышит, что любит. Только с определённой ясностью понимала, что рядом с ним почувствовала себя иначе. Непривычно ярко. Так было однажды, когда на втором курсе в институте попробовала кокаин — кто-то притащил на вечеринку. Тогда Даниэллу напугали ощущения: словно докрутили резкость до максимума, а цвета обрели сотню дополнительных оттенков. И чувство того, что ты всемогущ, можешь свернуть горы одним щелчком, не глядя раскрыть любое дело. Рядом с Рико было так же, только в разы сильнее, а теперь это чувство у неё отняли. И если наркотики достать не проблема, было бы желание, Даниэлла знала — ничто не даст и малой толики тех эмоций. Элементарная ломка, от которой не сбежать, которую надо просто пережить. Именно поэтому Даниэлла позволила себе стать слабой. Ненадолго, пока не отпустит.
В начале сентября Вербания ещё встречала туристов, хотя с каждым днём их поток становился всё меньше. Даниэлла сняла небольшой домик на берегу озера и первое время почти никуда не выходила, покачиваясь в плетёном кресле, наблюдая за тем, как белоснежные вершины Альп то скрываются в молочной дымке облаков, то сверкают на солнце. Лениво тянула розовое вино, бездумно сворачивала тонкие ломтики прошутто в рулетики и много курила. Тишина, неизменный пейзаж за окном, неспешная поступь осени — постепенно боль начала тускнеть.
Ничего не стоило вернуться в Станьо и поговорить с Рико. По-настоящему поговорить, без претензий и обид, но… Гордость не позволяла. Возможно, он действительно влюбился в неё. Может, хотя бы в этом не врал. Даже тот факт, что Карла была в его жизни, когда они встретились, уже не трогал — Даниэлла поняла и приняла это. Так тоже бывает. Но стоило представить, как он посмотрит на неё, всем своим видом говоря: «Я так и знал, что ты вернёшься», и желание угасало, оставляя после себя новую горстку пепла.
Несколько раз звонила мама, пытаясь выяснить причину увольнения и внезапного отпуска. Потом в ход пошла тяжёлая артиллерия, и синьор Бьянччи грозился приехать и вправить мозги непутёвой дочери, бросившей карьеру на самом пике. Даниэлла устало отшучивалась, потом уверяла, что всё в порядке, а под конец крикнула, что это её жизнь и она сама может решать, как ею распоряжаться. Пожалуй, с криком был перебор — не привыкшие к проявлению бурных эмоций дочери родители отстали, и снова стало тихо.
Верхушки деревьев даже днём светились золотом, будто подсвеченные утренним солнцем, когда Даниэлла задумалась, наконец, о том, что делать дальше. Мозг, уставший от вина и никотина, с радостью выдал десяток идей, каждую из которых стоило как следует обдумать. И к началу января, когда снег от вершин спустился к кромке леса, решение было принято. «Рико тут совершенно ни при чём», — уверила себя Даниэлла, плотно сомкнув губы. Решительно закинула чемодан в багажник и в последний раз посмотрела на озеро. Спустя полчаса она уже ехала навстречу новой жизни. В Ливорно.
Рико проиграл. Он понял это, когда Даниэлла не ответила, даже звука не произнесла после того, что они только что испытали. Безусловное, оглушительное единение, когда не просто дышишь одним воздухом — одни лёгкие на двоих. Сейчас в нём было столько любви, что это причиняло боль, и необходимость поделиться ей сводила с ума. Но Даниэлла промолчала, и он не стал добиваться ответа.
