Голые - Харт Меган (книга жизни txt) 📗
– О, без проблем! Конечно. – Я нащупала в своей сумке визитку и вложила ее в руку нового знакомого. – Девон говорил вам, что я тружусь еще и в «Фото Фолкс»? Так что у меня довольно необычный график работы.
– Ничего страшного. Мы обязательно найдем подходящее время. – Чед посмотрел мимо меня, туда, где Пиппа и Лия забирали куриные палочки у отнюдь не маленькой русалочки-официантки. – Эти двое – такая прекрасная парочка! Я думал, что моя Лия – вылитая принцесса! Но Пиппа… вау!
Я засмеялась:
– А она что, какая-то другая, да?
– Она – красивая маленькая девочка.
Мне оставалось только гадать, знает ли Чед, что я – биологическая мать Пиппы. Я спрашивала себя, стоит ли рассказать об этом, раз он так нахваливает мою родную дочь. Девона это явно не обеспокоило бы. А вот Стивена – да.
– Конечно, она такая, – ответила я.
– Ее портреты, которые вы сделали, выше всяких похвал. Просто изумительно!
Я улыбнулась:
– Спасибо.
– Давно занимаетесь фотографией?
Всю оставшуюся часть вечеринки мы проговорили о фотографии и искусстве, детях и работе. Обсудили жизнь в Центральной Пенсильвании и то, какой необычной она кажется, когда переезжаешь сюда из других мест. Чед вырос поблизости, но долгие годы жил в Калифорнии. А я была родом из пригорода Филли.
– Какая красивая цепочка, – заметил Чед через некоторое время, когда мы наблюдали, как дети собираются вокруг, чтобы разбить пиньяту.
Я приподняла камеру, чтобы навести на фокус.
– Спасибо. Эту цепочку подарила мне мать.
– Вы – иудейка?
Вспышка. Щелчок. Я прижала камеру к лицу.
– Гм…
Он засмеялся:
– Моя сестра – иудейка. Именно поэтому я и спросил.
Я сфотографировала маленького мальчика в галстуке-бабочке, который попытался ударить по пиньяте в форме морской звезды так сильно, как только мог. На фигуре даже вмятины не осталось. Я взглянула на Чеда.
– Ваша сестра? Но не вы?
– Она обратилась в иудаизм незадолго до замужества.
– А!
– Простите, это не мое дело. Просто она необычная. Эта цепочка с кулоном, я имею в виду… Довольно эффектная.
Я коснулась украшения на своей шее и на мгновение опустила камеру.
– Благодарю вас. Это был один из тех подарков, что заставил меня сказать «Какого черта?!», но потом я все-таки стала его носить.
– У меня есть несколько свитеров из той же серии.
Мы рассмеялись. Я сделала еще несколько снимков детей, потом запечатлела, как Девон, разочарованный неудавшейся расправой над пиньятой, вытащил пригоршню лент жевательной карамели из задней части морской звезды и раздал угощение каждому ребенку. Потом уже все маленькие гости принялись вытягивать сладости из пиньяты. Я подумала, что дети и без того сегодня наелись сладкого, но, с другой стороны, не мне ведь пришлось бы разбираться с их зубной болью позже…
– Так что… ваша мать – иудейка, а вы – нет?
Я отвернулась от сладкого беспредела.
– Это долгая история, но – да. Что-то вроде этого. Не могу точно объяснить.
– Я привык во все совать свой нос, – заметил Чед, но в его голосе не было ноток неловкости. – Простите. Мне кажется, я так любопытствую, потому что немало думаю об этом в последнее время – теперь, когда Лия становится старше. Мы хотим, чтобы она познакомилась со всевозможными верованиями и культурами, понимаете? Ни одного из нас нельзя назвать по-настоящему религиозным. Мне бы хотелось, чтобы Лия знала что-то помимо Санты и пасхального кролика. Люк – оптимистичный агностик.
– А что это значит?
– Агностик – это тот, кто не уверен, что Бог есть, но надеется на это.
Мы снова засмеялись. Я наслаждалась его компанией, думая о том, как иногда простое общение может перерасти в дружбу – в самых невероятных местах и по самым неожиданным причинам.
– Мой папа – ярый католик, – объяснила я. – Моя мама стала правоверной иудейкой. А когда я была маленькой, они не были религиозными. Родители оставили мне возможность самой выбрать веру, когда вырасту. И теперь… я никак не могу решить, во что же мне верить.
– Правда? – нахмурился Чед. – Понимаете, это то, что я пытался объяснить Люку, но его ведь не убедишь…
Мы оба взглянули на его спутника жизни, привлекательного темнокожего мужчину с бритой наголо головой и громким заразительным смехом. Я перевела взгляд на Чеда:
– Хотите услышать мое мнение, исходя из собственного опыта?
Он кивнул:
– Разумеется.
– Дайте дочери хотя бы примерное представление о вере, познакомьте ее с этим, так или иначе. Когда она станет взрослой, сможет сама сделать выбор – независимо от того, чему вы будете ее учить. Но если вы не донесете до нее вообще ничего, она никогда не составит своего представления о вере.
Чед снова кивнул, уже медленно, явно размышляя над моими словами:
– Спасибо, Оливия.
Мне было легко дать ему этот совет, хотя столь четкая позиция и далась мне весьма нелегко.
– Думаю, каждый из моих родителей хотел, чтобы я выбрала именно его веру, но они оба были немного…
– Жестокими?
Я засмеялась:
– Да. Пугающими.
Чед опять кивнул:
– После смерти моего отца мама с головой ушла в религию. Она всегда ходила в церковь, но после того, как папа умер… вау! Можно подумать, сам папа римский присылает ей гравированное приглашение на еженедельную мессу…
– Торт! – торжественно провозгласил Девон, и кричащая, беснующаяся орда детей, громко топоча, ворвалась в гостиную.
Мы с Чедом едва успели отпрыгнуть в сторону.
– И как мама приняла обращение вашей сестры в иудаизм?
Чед пожал плечами:
– Она ничего не могла с этим поделать, верно? Как вы сказали, моя сестра сделала выбор.
– А как ваша мама уживается с этим выбором?
– Думаю, смягчиться ей помогло то, что она любит моего зятя. Но я знаю, что она поставила немало свечек, молясь за душу моей сестры. – Его тон был чуть насмешливым, но в то же время грустным. – Черт, и за мою тоже. Не то чтобы я думаю, что кому-то из нас это требуется… О, идея! Вы должны познакомиться с моей сестрой.
На моем лице, похоже, отразилась крайняя степень потрясения, потому что Чад залился смехом:
– Она вас не испугает.
Глава 16
Международный аэропорт Гаррисберга был крошечным, и все же мне не удалось разглядеть Алекса среди редких людей, спускавшихся на эскалаторе к зоне выдачи багажа. В глаза бросались лишь маленькие старушки в футболках с надписями «Лас Вегас», обнимавшие визжавших внуков, и бизнесмены в деловых костюмах, с маниакальной скоростью тыкавшие пальцами в свои «Блэкберри». Я ненавидела каждого из этих людей за то, что это – не Алекс.
Наконец, я заметила его на вершине эскалатора, и любимое имя едва не слетело с моих губ. От неловкой ситуации спас недостаток воздуха в легких, я смогла подавить вспышку эмоций и перевести дыхание. Потом сделала несколько шагов навстречу Алексу и, послав все условности куда подальше, бросилась к нему.
Он поймал меня и закружил в своих объятиях – мы напоминали слащаво-сентиментальную пару из любого когда-либо снимавшегося романтического фильма. Алекс прижался лицом к моей шее и нежно коснулся ее губами. Потом сжал меня еще крепче. Я отпрянула, чтобы наглядеться на него. Мы не виделись всего неделю, но Алекс изменился. Легкий загар, спутанные волосы. Вместо знакомого длинного полосатого шарфа на нем красовался пестрый шейный платок с вытканным мексиканским узором.
– Это тебе, – сказал Алекс.
Я изящно набросила платок на свои плечи. Наш первый после недельной разлуки поцелуй сначала был нежным, но легкое прикосновение губ вскоре обернулось резким, глубоким выражением страсти. Как же я изголодалась по его чувственному рту, его языку! Мы давали настоящее откровенное представление, но никого вокруг это, казалось, не волновало.
– Черт, я так скучал по тебе! – признался Алекс.
– И я скучала! Как Мексика?
– Много текилы и пива «Дос Экос».
