Раздельные постели - Спенсер Лавирль (книги бесплатно без TXT) 📗
Когда снова наступила его очередь, он дразнил меня, притворяясь, что долго-долго размышляет, и наконец он перевернул меня на живот и сказал: «Приподними бедра немного». Я сделала, как он просил. Он вытащил полы моей рубашки из джинсов. Потом я почувствовала, как вино течет по позвоночнику. Он обхватил меня рукой за живот и слегка поддерживал, слизывая вино со спины. И все время мы смеялись. Смеялись даже тогда, когда он лег сверху меня и начал целовать мою грудь, крепко сжимая ее руками, а я лежала и не могла сделать вдох под тяжестью его тела.
Следующей была моя очередь. Я могла думать теперь только об одном месте — если к тому времени я вообще могла думать, поскольку я туго соображала. Я перевернула его на спину, села сверху и расстегнула его рубашку — то же, что он сделал с моей, — и вытащила ее из джинсов. Я налила вина между его ребер и попыталась слизать его до того, как оно растеклось по животу, но, конечно, я не успела. Мы начали глупо хихикать. Нам становилось все жарче… Раньше я читала о любовных играх, но эта превзошла все, о каких я когда-либо читала. Потом наступила его очередь. Смех вдруг прекратился. Не говоря ни слова, он налил вина в мой пупок, очень медленно заткнул бутылку пробкой и швырнул ее куда-то в траву. Он наклонился надо мной, и не успела я почувствовать его язык на своем животе, как он обхватил мои бедра руками, и мы начали качаться взад-вперед. Прижавшись лицом к моему животу; одной рукой он погладил мою спину и колготки, и я знала, что произойдет, если его не остановить. Я подалась вперед и уперлась в его плечи, но он, не отпуская меня, попытался зубами открыть застежку. Мне удалось притянуть его к себе, и он на мгновение остановился. Но вскоре его ищущие губы опять коснулись моей груди, он снял с меня лифчик. И снова мы лежали, прижимаясь друг к другу. Его кожа была такой приятной… Он лег на меня, поднял колено и прижал его высоко между моими ногами, а я прильнула к нему, счастливая оттого, что вот так нахожусь совсем рядом с другим человеческим существом.
Он опять начал целовать мои груди, кончиком языка дотрагиваясь до сосков, и я забыла все имена, какими отец меня когда-либо называл. Я чувствовала, что абсолютно права в том, что лежу в его объятиях. Я позволила, чтобы его колено скользило между моими бедрами, позволила ему забросить мою ногу на его бедро…
Один раз он прошептал: «Эй, послушай, ты уверена, что этого хочешь?» — и что-то еще насчет себя по поводу того, что это не в его правилах — заниматься такими вещами с незнакомыми девушками. Я остановила его своим поцелуем, и его руки нырнули вовнутрь моих джинсов, я позволила ему это сделать. Те имена, которыми отец меня называл, почему-то не подходили… Я хотела этой близости, сейчас она была мне нужна как ничто другое в моей жизни. А, когда Клей расстегнул молнию и дотронулся до моей кожи, я втянула живот, чтобы ему было легче снять с меня джинсы. Его рука, скользнула ниже, я лежала с закрытыми глазами и представляла, что наконец меня кто-то любит. Кем я была в ту минуту? Была ли я героиней какого-нибудь забытого фильма детства, или я была сама собой, которая всю свою жизнь не знала любви? Думаю, что я была немножко и героиней из фильма, и немножко собой, потому что я познала сокровенное чувство, какое можно представить только в кино, а сейчас это происходит со мной. Или по крайней мере мне казалось, что такое бывает только в кино. Мне казалось, что все девятнадцать лет моей жизни были направлены на этот момент, к этому человеку, который показывает мне, что в мире существует большее, чем ненависть, что есть еще и любовь. Тогда он называл меня «Кэт». «Ах, Кэт, — сказал он, — ты хорошая…». Я уверена, что он чувствовал мой трепет, когда прикасался ко мне. Мне хотелось сказать ему, что раньше я никогда такого не чувствовала, никогда… Но я этого не сделала. Я только закрыла глаза, и все во мне поплыло навстречу его прикосновениям, а потом мое тело само по себе уперлось в его руку. Я знаю, что мой рот приоткрылся, и мне казалось, что я больше не смогу его закрыть. Мне казалось, что я забыла даже как целуются, а просто лежала под его поцелуем, смутно ощущая его, потому что его силу вряд ли можно было сравнить с ощущениями, которые хотели полного завершения в нижней части тела. Вино направило мои руки к его бедрам, и я почувствовала, какие они твердые, он развел их в стороны, давая мне свободу, пространство и согласие.
Его пыл был поразительным; Я чувствовала себя неуклюжей и грациозной одновременно. Я знала, что именно это и произойдет, хотя не была уверена, как в таких случаях поступают. Когда я прикоснулась к нему, он застонал, прижался плотнее к моей руке, его тело начало извиваться. «Продолжай, Кэт», — прошептал он на ухо, и я почувствовала на своей шее его дыхание. Оно было таким же теплым, как и пульсирующая кровь сквозь грубую ткань.
Я сделала это медленным движением… Мне казалось, что с каждым расстегнутым зубчиком его замка наказание отца становится все неотвратимее. Но вскоре я перестала думать об этом. Я ожидала всего, что угодно, но только не такой теплоты и такой шелковистости. Но он был и горячим, и шелковистым, и у меня хватило здравого ума, чтобы восхищаться тем, как он мог пластично двигаться. Его толчкообразные движения дали почувствовать себя опытной в том, как нужно держать в руках его тело, а я так боялась выглядеть наивной и неопытной.
Когда я представляла себе, как занимаются любовью, мне всегда казалось, что это должно быть неуклюжим и неловким. Во всяком случае в первые разы, — думала я. Но так не было. Вместо этого все было легко и грациозно, как в танце. Когда он вошел в меня, он снова назвал меня «Кэт», погружаясь все глубже, пока я не почувствовала то, чего ожидала — легкое неудобство. Я узнала, что мое тело все это время обладало скрытыми знаниями, о которых мой ум даже не подозревал. Это взволновало меня, а Клея это радовало. Все походило на настоящий балет, каждое движение согласовывалось с последующими. Все было естественно, ритмично, без применения силы, позже я думала, что было бы прекрасно посмотреть на это со стороны. Но я вдруг поняла, почему это делаю. Я делала это потому, что хотела отомстить отцу и, возможно, даже матери.
Когда я осознала это, все во мне застыло. Я только крепче прижалась к Клею и позволила ему закончить без меня. Мне хотелось громко закричать: «Почему ты не любишь меня? Почему ты меня никогда не обнимаешь? Почему ты заставил меня сделать это? Оказывается, совсем нетрудно быть нежным. Посмотри, совсем незнакомый человек доказывает мне это, а разве ты не можешь? Мне не нужно многого, просто улыбнись, обними, поцелуй иногда, чтобы знать, что ты меня любишь…»
Мне хотелось плакать, но я приказала себе не делать этого. И только сильнее прижалась к Клею. Я покажу им! Я им всем покажу!»
Комната представляла собой темный круг вокруг луча света над заваленным бумагой столом. Клей положил дневник на прежнее место. Его руки дрожали. Он уперся локтями в печатную машинку и прижал кулаки ко рту. Его глаза закрылись. Он пытался проглотить комок в горле, но ничего не получалось. Он закрыл лицо ладонями, представляя отца, читающего дневник дочери. Потом он пытался представить себе отца, настолько лишенного всяческих чувств, что остался безответным к такому крику любви. Мысленно он возвратился к тому вечеру, когда впервые узнал, что Кэтрин ждет ребенка. Он живо вспомнил ее упрямый отказ от денег. Теперь он понимал, почему она это сделала. Он думал, что понял также, и почему она проделала такую убедительную работу во время свадьбы и приема гостей. Я ИМ ПОКАЖУ! Я ИМ ВСЕМ ПОКАЖУ! У него возникло новое, гнетущее ощущение ответственности, которое до настоящего момента было ему неизвестно. Он вспомнил ее отвращение к тому, что к ней прикасались, ее оборонительную позицию и понял, почему для нее было так необходимо построить вокруг себя такой барьер. Он представил ее лицо, когда несколько раз он видел его по-настоящему счастливым. Теперь он знал причину ее быстрых перемен, и почему она так сильно старалась оставаться независимой от него.
