Шакалота. Птичка в клетке (СИ) - Филон Елена "Helena_fi" (электронные книги бесплатно txt) 📗
— Я… — от неловкости прочищаю горло и беззвучно спускаюсь с парапета на островок пляжа. — Я не знала, что Костя… был таким.
— Ты вообще его не знала, — отвечает, стоя ко мне спиной, но я не слышу упрёка в голосе. — А могла бы, если бы не… Если бы не куча всего! Если бы не Костя со своей тупой нерешительностью! Если бы не я, который смеялся над его чувствами! Если бы не… — Замолкает, опускает голову и тяжело дышит.
Моя рука невольно поднимается, чтобы проявить сочувствие, быть может похлопать Макса по плечу, но решимости не хватает: опускаю её также быстро и прячу в карман пальто.
— Держи, — Яроцкий разворачивается ко мне и протягивает сложенный в четверо лист бумаги исписанный шариковой ручкой с красными чернилами. И только принимая его, понимаю, что это фотография с запечатлённым на ней огненно-красным закатом.
— Багряный закат, — Макс говорит с прежним спокойствием и так пристально смотрит, будто не хочет пропустить ни одной эмоции на моем лице. — Костик так в шутку его назвал. Он для тебя этот снимок делал.
Смотрю на помятую фотографию и не знаю, что испытываю, слишком много всего и одновременно ничего. Только горький комок в горле растёт всё больше, так что сглотнуть не получается.
Присаживаюсь на корточки, прислонясь спиной к каменному парапету, и неотрывно смотрю на фотографию. Это чувство — бессилия, оно не выносимо, оно душит. Я совсем не знала Костю, но живее чем сейчас, он для меня никогда ещё ни был. Это так… это так несправедливо.
Закрываю глаза и вижу его лицо, его смущённую улыбку, которой никогда не придавала значения — разве кто-то мог смущаться при виде такой, как я? Вспоминаю, как его голова просовывалась в дверь нашего класса после каждого звонка на перемену и вижу… теперь вижу, как он смотрел на меня тогда…
— Прочти, — слышу над головой голос Яроцкого. Переворачиваю фотографию и вижу несколько строк написанных от руки неуклюжим, детским, но очень старательным почерком.
«Лиза», — первое слово.
— Это письмо Кости? — хмурясь, встречаюсь взглядами с Максом, который так и стоит надо мной.
— Да. Четвёртое.
— И… и почему оно у тебя?
— Хочешь спросить: почему оно у меня, а не у Паши?
— Не знаю, — теряюсь. Пожимаю плечами. — Просто… ты сказал, что все письма…
— Три письма, — перебивает. — Я сказал: Костик передавал через Чачу три письма. А это — четвёртое. Которое… я у него забрал. Не веришь мне?
Я уже не знаю, кому верить. Всё это… всё это настолько запутано.
— Прочти, — кивает на фотографию и вновь отворачивается к морю.
«Лиза», — от одного моего имени вкус горечи во рту троекратно усиливается.
«Лиза.
До этого я отправлял тебе стихи, но видимо, ты не очень любишь поэзию, поэтому решил сказать так, как умею — своими, простыми словами. Чувствую себя, правда, полным идиотом… Всё-таки выражать чувства чужими словами намного проще, руки не так дрожат, и сердце не так колотится, но всё же… я должен набраться смелости и признаться тебе наконец. А это не так просто как кажется… Фух. Вот стояла бы ты сейчас передо мной, я бы, наверное, умер уже.
Прости, что так и не смог сфотографировать для тебя зелёный луч солнца на закате, но я верю, что однажды, если ты, конечно, не будешь против, ну, я надеюсь, что однажды ты не будешь против, мы вместе… в смысле — ты и я, когда-нибудь обязательно его увидим…»
Лето перед десятым классом
Конец августа
— … увидим. Вот так. Блин! Нет! Это бред какой-то! Как тупица какой-то малолетний написал! Не умею я чувства так выражать! Стихи всякие записать могу, а чувства выражать вот так вот — нет!
— Покажи, — выхватываю у Костика недописанное (уже четвёртое!) письмо Багряновой и сминаю в кулаке.
— Ты что… Ты что делаешь?! — У Костяна от возмущения глаза на лоб лезут, а изо рта вылетают какие-то странные нечеловеческие звуки, прежде чем он набрасывается на меня в попытке забрать эти чёртовы сопли на чёртовой фотографии, которые на фиг его Багряновой не сдались!
— Хватит, Костян! — кричу на полном серьёзе и толкаю его в грудь, так что Костик приземляется на пол моей комнаты, тяжело дышит и прожигает меня свирепым взглядом. Таким же взглядом смотрю на него и я.
— Хватит! Успокойся уже! — кричу. Больше не могу сдерживаться! Кто-то же должен, в конце концов, снять с него эти розовые очки! — Плевала она на тебя! ПЛЕ-ВА-ЛА! Уясни уже, наконец! Она… она… сука она, вот кто, твоя Багрянова!!! Похрен ей на твои письма, на твои стихи, на старания Чачи и на это, — сжимаю крепче смятую фотографию, — тоже похрен! Над твоим признанием она просто поржёт!!! Разуй глаза, Костян!!! Не нужно её всё это твоё фуфло! Чувства?!! Какие на фиг чувства?! К кому?! К той, кто даже не смотрит в твою сторону?! К той, что делает вид, что знать тебя не знает?! К той, кто даже не здоровается с тобой?!
— Закрой рот! — орёт на меня Костик, сжимая кулаки и заливаясь краской до самых ушей. — Ты ничего не знаешь!!!
Не сдерживаю мрачного смеха:
— Да что я знать должен?! Всё очевидно! Это ты… ты, Костян, ничего не видишь!!!
— Лиза не такая!!!
— А какая?!! Милая? Добрая? Понимающая?! В каком б*ять месте?! Сколько ты перед ней стелиться будешь?! Она о тебя ноги вытирает, а тебе это будто и нравится!
— Нет!
— Да!
— Отдай фотку.
— Нет.
— Отдай, фотку, Макс!!! Или ты мне больше не друг!!!
Несколько раз шумно выдыхаю, подхожу к Костику и опускаю руку ему на плечо. Вижу, как глаза горят от гнева и бессилия. Он понимает… он всё понимает…
— Дурак, ты, — шепчу, качая головой.
— Знаю, — выдыхает спустя паузу и падает на диван. — Просто… просто я… блин, Макс, я был уверен — она не такая, как все. А ты… блин, ты мне всю уверенность ломаешь.
— Потому что я прав, — опускаюсь рядом и с пониманием смотрю на Костика.
— Но она не такая… Я знаю, — продолжает твердить своё таким голосом, будто вот-вот разрыдается. — Лиза не может быть такой, какой ты её считаешь.
— Почему? — Не понимаю. — Ты же видишь, Костян, я не придумываю, она не замечает тебя. Знает, что ты втрескался в неё по уши, но полностью тебя игнорирует. Как будто ты… пусто место. Так что… просто заканчивай уже это всё, не будь идиотом. И хватит уже… — отправляю смятую в комок фотографию на пол, — хватит уже писать её всю эту чушь.
— Я скажу ей, — вдруг объявляет Костян, глядя в потолок. — Скажу! Завтра! Прямо в лицо возьму и скажу! Приду к ней домой и прям с порога, как скажу!
— Ага, — тихонько посмеиваюсь. — Просто заканчивай с этим, Костик. Хватит, правда. Забудь ты её.
— Завтра, Макс! Слово даю! Пойду и признаюсь!
— Ну и пошлёт она тебя.
— Не пошёл.
— Вот увидишь.
— Завтра, — продолжает сам себя убеждать Костик. — Завтра. Точно — завтра!
— Как скажешь, — обречённо вздыхаю.
— Но у нас ещё есть сегодня, — проницательно замечает. — Напьёмся?
— Я не пью.
— Сегодня можно. Завтра у твоего друга самый важный день в жизни! Напьёмся! По рукам, братишка?
— Нет.
— Ты мне друг или кто?! — рычит.
— Блин, — сдаюсь.
— Ну вот и отлично! — с довольным видом Костик хватается за телефон. — Позвоню пацанам.
— Я не дал дописать ему, — чувство вины в голосе Макса, будто наизнанку его выворачивает. Присел рядом, но в глаза мне не смотрит. Достаёт сигарету и крутит между пальцами. — Он умер в тот же вечер.
Море шумит, бушует, но в голове настолько тихо, в мыслях тихо, что даже не слышу, как пенные волны разбиваются о берег.
Одинокая слезинка сбегает по щеке и падает на фотографию, которую я до боли в пальцах сжимаю в руках и смотрю на надпись в самом уголке, выведенную тем же почерком:
