Горькие травы (СИ) - Козинаки Кира (книги онлайн полные txt) 📗
Я словно тихоня первокурсница, влюбившаяся в самого красивого мальчика на потоке и безотрывно преследующая его глазами на всех парах и переменах, но лишённая смелости подойти к нему и даже надежды, что он когда-нибудь посмотрит в ответ. Да что там, я и выгляжу, как тихоня, белый верх, чёрный низ, не то что остальные. Не то что, например, Каталина Лав — или как там её, я уже запуталась в этих инстадивах, — которая отделяется от своих подружек, очаровывающих футболистов и топ-менеджеров, плывёт по залу и присаживается на диван к Петру, Дане и Регине. На Каталине блестящий золотистый ромпер, являющий миру бесконечную длину её ног с острыми коленками, и туфли с тонкими металлическими каблуками. Она льнёт к Петру, эффектно выгибая спину, откидывает за плечо прядь густых тёмных волос, складывает пухлые губы в обольстительную улыбку, вытягивает руку со звенящими браслетами на тонком запястье и зажатым в ней телефоном, чтобы сделать селфи, и Пётр чуть склоняет голову в сторону дивы, растягивая губы в улыбке. Так, что становится заметно ямочку на щеке. Мою, мою ямочку!
Смотреть дальше не хватает сил, и я выбираюсь из-за стола и зову Соньку курить.
По пешеходной улочке, выходящей как раз к главной площади, на которой этой ночью эпицентр новогодних гуляний, снуют люди в разной степени алкогольного опьянения. Кто-то, громким криком вожака стаи призывая товарищей, пытается зайти в кофейню за своим куском праздника, но предусмотрительно нанятый охранник вежливо и убедительно поясняет, что внутри частное мероприятие. Мы с Сонькой отходим дальше от дверей к гряде скамеек с коваными ножками, и пока подруга пускает колечки и делится восторженными впечатлениями от последних часов, я рассеянно рассматриваю огоньки натянутых между деревьями гирлянд.
— Мы можем уехать, если хочешь, — цепляю финальную фразу Сонькиного монолога и поворачиваюсь к ней всем телом. — Если эта новогодняя кутерьма тебя утомила.
— Нет, мне нормально, я развлекаюсь, — отмахиваюсь я, но кислая мина на моём лице, видимо, куда красноречивее слов.
— Угу, развлекаешься. Бухаешь в сторонке с Матвеем и зарабатываешь косоглазие, пялясь на Морозова.
— Так заметно? — добавляю кислой мине трагичности. — Просто… Ты видела эту кралю в коротких шортах, которая вьётся около него? Красотка с ногами от ушей…
— Во-первых, — нетерпеливо перебивает меня Сонька, — ты тоже красотка.
Скептически морщу нос, и она добавляет:
— Ну, разве что… Пучок распусти, что ли.
Вскидываю руку и обхватываю ладонью гульку на голове, глаза удивлённо округляются. Моя самая ходовая причёска, которую я делаю ежедневно с выработанным годами автоматизмом. Вот и сегодня, выпрыгнув из душа, привычным движением собрала волосы на макушке и напрочь забыла об этом, а женский рефлекс смотреть на себя в зеркало каждые полчаса у меня так и не сформировался. Ну вообще отлично. Мало того, что я заявилась на торжество голых ног, обнажённых спин и глубоких декольте в белой хлопковой футболке, так ещё и с кривенькой гулькой на голове.
— А во-вторых, — продолжает Сонька. — Мы же это проходили. Не твой уровень, разные лиги, красивые бабы для красивых мужиков, бла-бла. И про Варю ты эту песню пела. И что вышло? Кого твой Морозов в результате выбрал?
Меня. Он выбрал меня. Обычную, вечно лохматую и со среднестатистическими ногами.
Вздыхаю. И признаюсь в том, что кажется мне страшнее красоты Каталины Лав:
— Он сегодня как-то не особо настроен со мной разговаривать. Отвечал коротко и холодно, будто отталкивал от себя. А теперь и вовсе избегает.
— Это после того, как он предложил тебе быть вместе, а ты прямым текстом сказала, что не хочешь? — словно расставляет всё по своим местам Сонька.
— Но я хочу, — признаюсь я.
— А он об этом знает?
Сонька выпускает из лёгких последнее облачко дыма, тушит сигарету и вздрагивает от порыва холодного ветра, поглубже зарываясь в свою шубку.
— Иди, не мёрзни, — киваю в сторону широких окон кофейни. — Я ещё минуточку постою и тоже приду.
— Ладно, — понимающе улыбается Сонька. — Закажу тебе коктейль.
Наблюдаю, как, сверкая узкими лодыжками, Сонька подходит к «Пенке» и делает смешной книксен охраннику, который открывает перед ней дверь. Снова поднимаю взгляд к огоньками на гирляндах, позволяю ветру путаться в выпавших из дурацкого пучка прядях.
Подмечать детали, видеть полную картину, анализировать — это Сонька умела делать в совершенстве. В отличие от меня, которая циклилась на мелочах, раздувала из копеечного пустяка трагедию, пусть эффектную и хорошо проработанную, но порой ненужную. Как сейчас. Когда я переживала из-за колкого льда во взгляде или длинных, чёрт бы их побрал, ног, не понимая, что дело в другом. В том, что я действительно сначала отвергла Петра, потом не сдержала обещание позвонить, потом пропала на две недели, а потом не нашла в себе слов, чтобы просто сказать, что да, я ждала его сегодня. Я ждала его целый год. Я ждала его всю жизнь.
Но ведь всё ещё не поздно исправить, правда?
Резко разворачиваюсь на пятках и решительно шагаю в сторону «Пенки». Почти достигаю двери, и тут цепляюсь носком одного ботильона за каблук другого, нелепо вскидываю руки, охаю и падаю вниз. И бумажный пакетик с имбирным печеньем вываливается из кармана, чтобы кувыркнуться и остаться лежать на земле в метре от меня.
Спасибо, что не носом.
Но стоять на четвереньках в половине второго ночи первого января в центре города — такой себе плюсик к самооценке.
— Первый пошёл! — слышу я насмешливый голос, и перед лицом возникает крепкая мужская ладонь. Хватаюсь и, покряхтывая и сопя, встаю на ноги. — Жива?
Поднимаю глаза: охранник с густыми с проседью усами улыбается, слегка придерживая меня за плечо, будто я сейчас снова свалюсь на землю. Поворачиваю голову: небольшая компания вышедших на перекур гостей вечеринки, все сплошь элегантные дамы и господа, смотрят на меня с брезгливостью, будто я из тех, кто не знает меры.
Проклятые каблуки! Я же как чувствовала! Сказать, что решила поближе рассмотреть тротуарную плитку, чтобы убедиться, что мои налоги используются по назначению?
— Я не пьяная, — зачем-то тихо оправдываюсь я, разглядывая отпечатавшиеся на основаниях ладоней плиточные узоры. Я правда не пьяная, мы с Матвеем хорошенько закусывали, сначала расправившись с блюдом селёдки под шубой на шпажках на нашем столе, а потом перейдя на тарталетки с оливье. — Просто… растяпа.
— Растяпа, — повторяет за мной охранник, но уже с ноткой доброты в голосе. — Молодая ещё, а такие слова знаешь.
— Я много слов знаю, — бормочу я, отряхиваю ладони. — Разиня. Тютя. Недотёпа. Кулёма. Руки как крюки. Ноги как… крюки. Хоть и молодая, а уже крюки.
— Хорошо, что у вас, молодых, дырявые штаны в моде, — говорит охранник, и я растерянно хмурюсь, а потом опускаю взгляд вниз.
На моих нарядных чёрных джинсах, тех самых, которые подчёркивают талию и делают попу круглой, зияет непривлекательная дыра, через которую выглядывает коленка со стёсанной кожей. Тот самый финальный штрих, которого так не хватало моему образу на этом пафосном празднике.
Вот сейчас мне очень хочется развернуться и пойти прочь. Через полгорода. Домой. Неважно, сколько часов придётся идти и сколько раз придётся упасть на этих чёртовых каблуках. Просто вернуться в зону комфорта, залезть под одеяло, притвориться, что я в домике, и выбить на подкорке татуировку, что я никогда, никогда не праздную Новый год. Не стоило и начинать.
Но вот только… сколько можно убегать?
Может, пора перешагнуть через преграды и сделать-таки то, зачем я сегодня нарушила своё правило?
Может, когда-нибудь будет пора разобраться и с тем, почему я не праздную Новый год?
— Спасибо, что помогли подняться, — говорю охраннику, подхватываю пакет с печеньем и тороплюсь внутрь кофейни.
На ходу снимаю пальто, забрасываю на вешалки, даже не обратив внимания, повисло ли оно или соскользнуло на пол, обхожу бар, ныряю в служебные помещения, аккуратно открываю дверь подсобки. Помню, что сейчас это спальня Наташки, и сразу же замечаю комочек под одеялом на диване, а настольная лампа отвёрнута в противоположный угол и неплохо выполняет функцию ночника. Плотно закрываю за собой дверь и крадусь к шкафу, достаю из аптечки вату и перекись, со звонким стуком роняю на пол крышку от пузырька и беззвучно матерюсь одними губами, когда комочек на диване шевелится и из-под одеяла высовывается покрытая чёрными кудряшками голова Наташки.
