Обуглившиеся мотыльки (СИ) - "Ana LaMurphy" (полная версия книги TXT) 📗
А она рушит, рубит все твои глупые иллюзии на корню, заставляя тебя чувствовать себя каким-то глупым подростком с фальшивыми предрассудками. Это первая причина твоей ненависти».
Сальваторе, временно отвлекаясь от внутреннего монолога, кладет руки на плечи девушки, встряхивает Елену.
— Слышишь меня вообще? Ты сказала, что помнишь меня!
Шатенка будто приходит в себя. Делает глубокий вдох, ошарашенно смотрит на парня, узнавая в нем своего давнего врага. Грудь девушки высоко поднимается из-за частого дыхания. И этот ее взгляд, в котором сочетается безумие, отчаяние и мольба о помощи, этот взгляд вызывает те же чувства, когда в пытках человеку засовывают иголки под ногти.
«А еще ты бы хотел ею обладать. Полностью. И она стала первой, кто тебя продинамил. Это вторая причина».
Ложная несколько. Да, хотел. Но ненавидит он ее скорее по первой причине, чем по второй.
— Я тебя помню, — подтвердила шатенка, словно это фраза была паролем или каким-то кодом к ее сознанию. — О Боже, я помню тебя!
Она бросилась к нему на шею, прижимаясь всем своим телом и продолжая глубоко дышать, словно выброшенная на берег рыба. Кажется, Елена снова ожила…
Надолго ли?
Ему не оставалось ничего другого кроме как обнять девушку в ответ. И вторая причина ненависти почему-то показалась не такой уж и абсурдной…
— Твою мать завтра хоронят. Мы должны сходить.
— Нет, пожалуйста! — взмолилась она, сжимая его плечи настолько, насколько позволяли силы. Голос дрогнул. Он нашел свое отзвучие в глубине души Добермана. Там, где не было еще ни единого отзвучия. Там, где находилось сейчас сама девушка. Под высоким давлением, в кромешной тьме и во всепоглощающей пустоте. — Не отводи меня туда! Тут так темно! И если я пойду дальше — станет еще темнее. Пожалуйста! Пожалуйста, я тебя умоляю, не толкай меня в этот мрак. Я не хочу — так сильно не хочу! — погибать в нем!
«И в-третьих, она рядом с тобой позволяет быть себе слабой, а тебе — сильным. И эта приятная истома раскаленным воском, игривым шампанским растекается по венам, снабжает головной мозг кислородом и дарит нечто вроде болезненной эйфории. Тонкое переплетение чувств смущает тебя и заставляет отторгать истому, порождая ненависть. Верно?»
— Не погибнешь, — уверенно сквозь зубы процедил мужчина, обнимая мерзавку и прижимая к себе еще сильнее. — Это было бы слишком просто для тебя.
Она должна поплатиться и за свое поведение, и за эти странные ощущения и мысли. И потеря контроля была бы слишком легкой удачей для наказания.
Сальваторе сажает девушку — снова погруженную в фрустрацию — на диван, медленно направляясь на кухню и на ходу закуривая.
Вот же черт! Даже когда все свои чувства разложил по полочкам, выявил причины и следствия, взглянул правде в глаза — ненависть все равно не отступает. Ни нежности, ни трепета, ни страсти. Лишь желание вбить девчонку в пол и посмотреть, как та будет корчиться в конвульсиях собственного бессилия.
Сигаретный дым немного расслабляет и утихомиривает пыл. Деймон открывает окно, позволяя холодному осеннему потоку воздуха ворваться в пространство квартиры и наполнить его свежестью.
Свежесть и сигаретный запах. Оксюморон какой-то…
«Ровно как и страсть, смешанная с ненавистью, — ехидно добавляет внутренний голос. — Необычная комбинация, не правда ли? Есть страсть и жестокость. Страсть и нежность. Но страсть и ненависть… Это что-то новое».
Страсть не в плане сексуального влечения или какой-то симпатии. Страсть в плане увлечения. Как синоним слова «азарт» в данном контексте. А поведение Елены — непредсказуемость, разжигающая страстный азарт и добавляющая щепотку остроты в их отношения, полные ненависти и презрения.
Вкусное блюдо.
====== Глава 17. Веревки ======
1.
Темнело. Глазам становилось легче, да и тело привыкало к боли. А вот на душе становилось только тяжелее. Бонни старалась свыкнуться с этим гнетущим чувством в грудной клетке, думая о том, что все затянулось дальше некуда, что пора бы уже заканчивать с этими депрессиями, воспоминаниями и анализами…
Но контроль не подается дрессировке, и пора бы уже привыкнуть к этому чувству. Пора бы уже смириться. Девушка повернула голову вправо. Тайлер тоже был погружен в свои мысли, что было необычно для его ампула…
Красивый парень, окруженный ореолом загадочности и некого сюрреализма. Сердце феминистки вновь покрывается паутиной царапиной, которые все глубже въедаются в мышцы по каплям, выдавливая кровь и боль. Глубокий вдох, — и желание курить трансформируется в одержимость. Игольчатая боль сковывает все тело, а дышать становится будто бы тяжелее.
— У тебя есть сигареты? — нарушает хрупкую тишину хрипловатый голос феминистки, разбавляя молчание привкусом желания сдаться и прекратить это глупое общение. — Мне хотя бы одну…
Локвуд переключил свое внимание на Беннет, которая внимательно разглядывала стены, все еще кутаясь в плед. Им обоим казалось, что длина суток увеличилась… Или их жизнь просто замедлилась?
— Ты почти ничего не ешь, и сигареты лишь вновь спровоцируют тошноту…
Беннет быстро взглянула на парня.
— С чего ты решил, что меня тошнит?
Он пожал плечами, потом в его взгляде снова появился этот блеск, который должен быть у родителей и которого Бонни в раннем детстве лишилась. Чтобы снова не предаться болезненным воспоминаниям, девушка отвернулась.
— Не знаю. Мне так показалось.
Показалось… Она подумала о том, что хотела бы знать что занимает мысли этого мажора. Бонни преисполнилась презрением к этому парню, потому что он имел доступ к любым благам. По крайней мере, к тем, о которых мечтает каждый в девятнадцать лет: легкость в учебе, богатые родители, отсутствие запретов и проблем, внимание противоположного пола…
Когда, кстати, у нее были с кем-то серьезные отношения? Когда было что-то важнее секса в общении? Когда помимо оргазма испытывалось что-то еще? Что-то, приносящее не только физическое, но и духовное удовольствие?.. Или этого вообще не было?
Она услышала шум сбоку, но взглянуть на Локвуда так и не осмелилась. Решилась лишь тогда, когда Тайлер ей протянул зажигалку и пачку сигарет.
Мулатка схватила свои тотемы, забывая о рамках приличия и о том, что не красиво со стороны казаться жадным на удовольствия человеком. Девушка достала сигарету, трясущимися от не терпения руками стала чиркать зажигалкой и успокоилась лишь тогда, когда получила кайф от первой затяжки.
Откинув голову назад и прикрыв глаза, она на несколько мгновений абстрагировалась от мира. На несколько секунд испытала чувство мнимой свободы.
— Легче стало? — спросил Локвуд, решая, что ему тоже надо отвлечься от мыслей.
— Нет, — ответила она, делая вторую затяжку и облокачиваясь об изголовье кровати. — Немного только если…
Повило молчание, прерываемое лишь тиканьем часов. Когда сидишь в полумраке, в прохладе, куришь сигареты и не боишься монстров в своей душе, потому что рядом кто-то есть, то испытываешь болезненную сладость мировосприятия. В такие моменты кажется, что все, окружающее тебя, лишь красиво нарисованная декорация, лишь плод чьего-то воображения, лишь просто сиюминутная одержимость. И шарм этого вечера в спокойствии и осознании того, что больше подобной болезненной сладости не будет. В такие моменты ты одержим лишь двумя вещами: желанием, чтобы это время тянулось как можно дольше и желанием с кем-то поговорить как в старые добрые времена.
— Ты можешь рассказать мне об этом, — поддавшись опиуму вечера, произнес Тайлер, — мне нет смысла кому-то поведывать о твоей боли.
Она усмехнулась, снова затянувшись, снова закрыв глаза.
— Мне тоже нет смыла кому-то поведывать о своей боли.
Локвуд вальяжно расположился на кресле. Специфический аромат сигарет, своенравности и неверия заполнял пространство комнаты, проникал в легкие и отравлял организм. Было что-то неправильное в этом вечере и в этой девушке, на месте которой должна быть другая…
