Отказ - Камфорт Бонни (читать книги полностью TXT) 📗
Я с удивлением почувствовала, как надежна моя защита.
Хотя он провел меня в здание суда через боковой вход, на нас сразу набросилась куча разгоряченных репортеров. Они меня очень напугали своими вопросами. Я вцепилась в Андербрука, и мы по эскалатору поднялись на третий этаж, где находился наш зал.
Столик для прессы был в самом конце длинного коридора, и репортеры должны были, выстроившись в очередь, стоять вдоль стены. Пользоваться телекамерами и магнитофонами было разрешено только юридическому каналу.
Около запертой двери в зал суда вокруг Атуотер и Ника уже собралась толпа. Вероятно, я была так же удивлена внешним видом Ника, как и он моим. Он был опять красивым и уверенным в себе, щеки его пополнели, а на коже появился здоровый блеск.
Взглянув на меня, он улыбнулся. Это была его обычная самодовольная улыбка. Мне стало плохо, и я быстро отвернулась. Новая прическа и контактные линзы не могли скрыть того, что в его присутствии я чувствовала себя очень скованной и ранимой.
Репортеры продолжали наседать на нас.
– Уверен, что моя клиентка будет признана невиновной, – твердо заявил Андербрук, а я сказала:
– Комментариев не будет.
Несколько минут я ничего не видела – я была ослеплена их вспышками.
Когда помощник шерифа открыл зал суда, появились младшие адвокаты Андербрука. Они тащили на тележках пять больших коробок с документами.
Зал суда был какой-то серо-коричневый, такого же цвета был и потолок с лампами дневного света. Выделялись только два флага – флаг штата Калифорния позади скамьи присяжных, и флаг Соединенных Штатов у входа в кабинет судьи.
Места в зале быстро заполнились зрителями и репортерами, большинство из них пришли, чтобы послушать Атуотер. Я была рада, что стол помощника шерифа и стол обвиняемого находились на одной линии, потому что, когда мы все сели, я не могла видеть Ника.
Я была удивлена тем, что все могли свободно общаться друг с другом – присяжные, помощники шерифа, обвиняемые ходили по коридорам, а зрители в поисках наиболее интересного процесса переходили из одного зала в другой.
Сначала судья Грабб выдворил из зала зрителей, которым не хватило места, и предупредил репортеров, что выведет всякого, кто попытается задать нам вопросы в зале суда. Потом молча вошли присяжные заседатели.
Во время судебного разбирательства длинные костлявые пальцы судьи Грабба постоянно перелистывали кучи бумаг, казалось, они никогда не успокоятся. Иногда он проницательно смотрел на меня, и тогда я слегка улыбалась и пыталась поймать его взгляд.
Чтобы успокоиться, я все свое внимание сконцентрировала на помощнике шерифа. Это была негритянка, фигуру которой не портила даже форма цвета хаки. Брови у нее были выщипаны, волосы распрямлены и зачесаны «под пажа», а в ушах были золотые сережки в форме колец. Я прочитала, что зовут ее Вайолет Найт. Я пыталась представить себе, о чем она так мило беседует с секретарем суда.
Леона Хейл Атуотер ступила на трибуну. На ее хищном лице было выражение искренней заботы. Как и предупреждал Андербрук, на ней не было ни модного костюма, ни туфель на высоких каблуках. Хороший маникюр, подкрашенные розовой помадой губы, костюм строгого покроя придавали ей вид приличный и скромный.
– Леди и джентльмены, – начала она. – Когда мистеру Арнхольту порекомендовали доктора Ринсли, у него была хорошая работа в престижной юридической фирме, он регулярно встречался с женщинами, у него не бывало серьезных приступов депрессии, он не делал попыток покончить жизнь самоубийством. Теперь он конченый человек, он не может работать, не может ясно думать, не может иметь отношений с женщинами. Мы считаем, что показания, которые вы сейчас услышите, докажут, что причиной всему этому – лечение доктора Ринсли.
Почему этому Надо верить? Потому что этот человек полюбил своего психотерапевта и физически желал ее. К сожалению, это чувство было взаимным. Но вместо того, чтобы порекомендовать ему обратиться к другому психотерапевту, как и следовало поступить в подобном случае, доктор Ринсли сделала немыслимое! Она вступила с мистером Арнхольтом в сексуальные отношения, а потом попыталась отослать его к другому врачу.
Присяжные заседатели стали переглядываться, приподняв в удивлении брови. Меня возмущало, что Атуотер начала свое выступление с утверждения этой лжи Ника. Андербрук наклонился ко мне и прошептал мне на ухо:
– Перестаньте качать головой. Сохраняйте невозмутимое выражение лица.
Я попыталась последовать его совету.
Атуотер спустилась с трибуны и начала вышагивать перед скамьей присяжных. Взгляд ее был тверд, слова – точны, она говорила уверенно.
– Леди и джентльмены, вы можете задать вопрос, что же плохого в том, что пациент завел роман со своим доктором? Достаточно сказать по этому поводу только то, что чувства пациента по отношению к своему психотерапевту во многих отношениях напоминают чувства маленького ребенка к родителям. Сексуальные отношения психотерапевта и пациента очень похожи на кровосмешение, их последствия так же вредны.
Атуотер продолжала, а я чуть-чуть отодвинула назад свой стул, чтобы беспрепятственно посмотреть на Ника. Он не видел, что я на него смотрю, и я воспользовалась этой возможностью, чтобы получше рассмотреть его темные густые волосы, его отлично сшитый костюм, его носки с модным рисунком, дорогие туфли. Насколько его боль была истинной? Где кончалась боль, и начинался заговор?
– Сейчас доктор Ринсли отрицает утверждение мистера Арнхольта о сексуальном контакте, – продолжала Атуотер, – но существуют также доказательства того, что доктор Ринсли, помимо этого, нанесла мистеру Арнхольту и другой вред. Она поставила ему неверный диагноз, не смогла обеспечить ему надлежащего лечения, поэтому ее квалификация оказалась ниже общепризнанного уровня.
Она подняла книжку с уставом Американской ассоциации психологов и перелистала ее своими наманикюренными пальцами.
– Почему же так важны этические принципы Американской ассоциации психологов? – громко ораторствовала она. – Потому что в психотерапии очень трудно точно установить, получаешь ли ты надлежащее лечение, и приходится полагаться на добросовестность и проницательность психотерапевта. А о чем говорят этические принципы? Не продолжать лечение пациента, у которого не наступает улучшение! Не использовать пациента для своих личных нужд, особенно сексуальных потребностей!
Зазвонил телефон на столе Вайолет Найт, она подняла трубку и ответила так тихо, что никто не мог расслышать ее слов. «Научилась», – подумала я.
– Позвольте мне коснуться еще одного вопроса, – сказала Атуотер. – Немного позже вы услышите от адвоката доктора, что мистер Арнхольт был очень болен еще до встречи с доктором Ринсли. Но с этим вопросом все ясно: доктор воспринимает своего пациента таким, каким он ему кажется.
Атуотер быстро подошла к своему столу и из большой картонной коробки достала блестящую черную вазу высотой в два фута. С вазой в руках она прошествовала мимо трибуны, на которой стояла, и поставила ее на стол секретаря, перед присяжными.
– Предположим, на столе стоит керамическая ваза, а кто-то подходит и сбрасывает ее со стола. Допустим, она падает на пол, но не разбивается, а только трескается. В ней еще можно держать воду, в нее еще можно ставить цветы. А потом проходит кто-то еще и снова роняет вазу. На этот раз ваза раскалывается, поскольку она уже была треснутой.
Она подождала, пока все прочувствуют сказанное, а потом продолжала:
– До встречи с доктором Ринсли мистер Арнхольт был треснутой вазой. Он допускает, что у него были какие-то проблемы, иначе он не обратился бы за помощью, это во-первых. Но он функционировал. И хорошо! Когда он обратился к доктору Ринсли, его жизнь еще «удерживала воду». Его цветы цвели. А потом он начал лечиться, и его ваза раскололась; посмотрите на него сейчас – он уже не сможет нормально жить, возможно, никогда.
Атуотер подошла к столу, взяла пустую коробку и поставила ее перед скамьей присяжных. Потом вдруг схватила черную вазу, сдавила ее обеими руками, и куча черепков упала в коробку у ее ног. В зале было очень тихо.
