Когда птицы молчат (СИ) - "Птичка Певчая" (книги онлайн полностью .txt) 📗
Когда захожу в детскую, Женя поднимает голову, опущенную на сложенные руки, и ее заплаканное личико кривится от еще одного приступа рыданий.
Я ставлю тарелку рядом с ней и провожу по ее волосам дрожащей рукой.
Заинька, не нужно плакать. Сергей — очень хороший, не ссорься с ним, мне тяжело это видеть.
Я хочу назад, к папе. Он отнимет тебя у меня.
С чего ты это взяла? Никто и никогда не сможет этого сделать!
Он сам говорил тебе, что ты только его. И ты согласилась.
Когда это было? — напрягаю память, но ничего не могу вспомнить.
Это было ночью. Вы были на кухне, ты вздыхала, а потом он сказал это.
Прошлой ночью, после ужина, помогая убрать мне со стола, он начал меня целовать. Я домывала посуду, когда он подошел сзади и обнял.
Я думала, что Женя уже спит — когда я выходила из ее комнаты, она дышала глубоко и размеренно, как человек, провалившийся в сон. А она, оказывается, все слышала! Краска начинает заливать лицо и шею. Мы ушли в спальню, но прелюдия началась именно у раковины.
Вронский заявлял на меня свои права, как мужчина на женщину, это не было попыткой узурпировать меня, отобрать у других. Но как мне это втолковать ревнивому, напуганному ребенку?
Поешь, солнышко. Сергей не хотел отнять тебя у меня. Он радовался, что я рядом с ним.
Не верю. Он хочет, чтобы меня не было, когда вы вместе.
Нет, все не так.
Я это знаю!
Ты ошибаешься.
Пока моя дочь опустошает тарелку, я думаю, а ведь она действительно мешает ему. Он — мужчина, который не привык к такого рода препятствиям. Его женщины всегда были молодыми, красивыми и одинокими, без «багажа». И мне страшно, что будет, если этот «багаж» ему вдруг станет не по силам нести. Или он просто бросит его и пойдет дальше.
Я выношу пустую тарелку, предварительно пожелав Жене спокойной ночи.
Сергей стоит, опираясь на столешницу, сложив руки на груди. Его приборов нет на столе, как нет и в раковине. Моя тарелка одиноко стоит рядом с остывшей запеканкой.
Ты уже поел?
Как видишь.
А мне что-то не хочется.
Что так?
Я молча качаю головой. Как сказать ему, что я напугана, как выразить мое стремление сохранить доверие и любовь дочки и его расположение?
Значит, не хочешь говорить. Что же, я тоже не настроен на разговоры.
А на что ты настроен? — я медленно подхожу к нему, всматриваясь в замкнутое, отрешенное лицо.
Не уверен, что смогу четко сформулировать то, что сейчас у меня на уме.
Я надеюсь, что ты сможешь показать мне это без слов.
Когда он целует меня, я не могу полностью раствориться в нем, я прислушиваюсь к спальне дочки, боясь повторить ошибку. И в конце концов, мне кажется, что я различаю скрип ее кровати.
Давай немного попозже.
Ты не хочешь? — он разгорелся, как костер при сильном ветре.
Хочу, но не сейчас.
Он отстраняется, и мне становится холодно.
Я знал, что этот момент настанет.
Какой момент?
Когда твоя дочка встанет между нами.
Не говори ерунду.
Я думал об этом еще на Крите.
Она просто не уснула, а я не хочу, чтобы она слышала нас.
Тогда пошли в спальню.
Я колеблюсь. Боюсь, что она и в этом случае что-то услышит. А я никогда не хотела, чтобы Женя в пять лет ломала голову, почему ее мама кричит, находясь рядом с чужим мужчиной. С ее отцом я практически никогда не издавала ни звука. Сергей же… В общем, Сергей — это совершенно другое дело.
Сейчас я в каких-то растрепанных чувствах, не могу настроиться на нужный лад.
Ты не хочешь, — уголки его губ поползли вниз.
Нет, я хочу, просто она еще не уснула и может услышать, даже если мы будем делать это в спальне.
Пошли ко мне.
А если она выйдет?
Оставим радио-няню на твоем телефоне здесь, включенной. Как только будет хоть малейший звук — на мой номер пойдет дозвон.
Нет. Не хочу так. Давай подождем…
Вронский нервничает. Я знаю это абсолютно точно, как и то, что я женщина с сильно развитым материнским инстинктом.
Ира, мне кажется, что ты не становишься ближе.
Неужели? И когда ты это понял? Когда я вчера стонала так, что наши соседи скоро станут бросать на меня укоризненные взгляды в лифте?
Я не это имею в виду.
А что? Я сейчас прошу тебя отложить телесную близость, ты начинаешь выходить из себя и пытаешься мне доказать, что думаешь исключительно о духовной стороне наших отношений?
Я думаю, что у тебя начинается истерика.
А я думаю, что ты не понимаешь мои обязанности, как матери. Я хочу успокоить свою дочь.
Как раз это я очень хорошо понимаю. Только успокаивая ее, ты все больше думаешь о том, правильно ли поступила, уйдя от ее отца.
Я хочу ответить, но слова застревают в горле. А ведь я думаю… Из-за того, что ей плохо…
Что, нечего возразить? Со мной настолько х*рово?
Не говори так со мной.
Мы не в пансионате благородных девиц, а ты не невинная овечка, чтобы краснеть от таких слов. И не начинай строить из себя учительницу.
Я пожертвовала ее спокойствием и счастьем, я до сих пор рискую этим!
Значит, я абсолютно ничем не рискую, когда принял тебя с ребенком, не зная, чего ждать от этих отношений, когда послал к черту истеричную дочку босса, нарываясь на неприятности?
Ты не страдаешь так, как она!
Но боюсь так же!
Мы стоим друг напротив друга и смотрим, как враги. Он сжимает кулаки и делает шаг от столешницы, на которую опирался. И хотя фактически он стал ближе ко мне, я чувствую, как мы отдаляемся друг от друга со скоростью поездов, мчащихся в противоположных направлениях.
Уже поздно.
Ты уходишь?
Думаю, сейчас это лучший выход. Мне надо выспаться.
Тогда … спокойной ночи.
Он отворачивается и уходит, неслышно притворив за собой дверь.
Какое-то время я стою неподвижно, глядя ему вслед, а камень давит на грудь все сильнее и сильнее. Он ушел. Он не захотел меня понять, а я, наверное, не смогла примерить на себя его рубашку.
В квартире так тихо, что я слышу ненавязчивое жужжание стиральной машинки в ванной.
Сажусь на диван лицом к входной двери и понимаю, что до крови искусала губы.
Пусто в гостиной, в моей спальне, в моей душе.
Я всегда была женщиной, которой нужен мужчина для того, чтобы смело идти по жизни, знать, что рядом есть тот, кто подстрахует и поймает, если я споткнусь. Это было моей проблемой. Я никогда не могла позаботиться о себе сама. Я боялась, что не справлюсь.
Сейчас я падала и разбивалась на кусочки, потому что всегда наивно полагала, что меня поймают. В этот раз мне нужны были только одни конкретные руки, крепкие, загорелые руки мужчины, тихо вышедшего за дверь пять минут назад.
Я не слышу ни единого шороха, когда беззвучно плачу, уронив голову в ладони. Абсолютная тишина, гулкое пустое пространство, страшное одиночество.
Я вздрагиваю, когда он вдруг прикасается к мокрой щее. Сквозь мутную пелену слез не могу рассмотреть его лицо, но сердце мое уже увидело все, что нужно.
Не плачь.
Не буду.
Я не смогу уйти никогда. Слышишь? Не смогу. Разве что ты сама уйдешь.
Я не уйду. Я люблю тебя.
Он обнимает меня, притягивая к своему телу, я тычусь в него, как слепой котенок, неумело целую распухшими от плача губами в шею, в ключицу, в плечо. Он сам находит мои губы.
Соленые, — шепчет он.
Зарываюсь в его волосах пальцами, нервно тяну за них, приближая его голову к себе. Хочу его ближе, хочу его под своей кожей, у себя внутри.
Неправильно так сильно желать мужчину, чувствовать его уход настолько остро, будто лишаешься конечности. Это делает меня зависимой. Хотя кому я лгу — я сама добивалась этого.
Он нетерпелив, меня сотрясает дрожь. Сквозь нас пропустили тысячи вольт, каждая клетка наэлектризовалась, потрескивает и искрит от страсти. Он несет меня в спальню, где мы окончательно теряем голову и приличия. В нашей спальне нет табу, любовь не терпит запретов, она не знает слова нет.
