Яблоки из чужого рая - Берсенева Анна (читать книги онлайн без регистрации .txt) 📗
– Точно, Сережа, – сказала она. – Со мной точно ничего, это же просто царапина, какая больница? Я только отдышусь немного. Ты есть хочешь? Кажется, ничего нет поесть.
Ей надо было говорить о чем-нибудь неважном, произносить какую-нибудь клушкину глупость про еду, не столько для того, чтобы отдышаться, сколько для того, чтобы не броситься ему на грудь, как тогда, под райским деревом. Тогда она просто хотела его оттолкнуть, и это было понятно, а теперь – зачем?..
– Прости меня, – сказал он. – Анюта, прости меня.
– Но за что же простить? Ничего же не случилось, совершенно ничего страшного. Это какой-нибудь сумасшедший, что-нибудь у тебя по работе, да? К нам сумасшедшие просто косяками стали ходить, все-таки сейчас нервные времена, наверное, придется охранника в редакции посадить, а то…
– Не за это прости, – перебил он. – И за это тоже, но… Я все время хотел сказать, все время, в Лондоне тогда – помнишь? – уже уверен был: сейчас скажу… Но все равно не смог. Как бы я тебе сказал: прости меня, дорогая жена, и давай пивка выпьем за все хорошее? Я не мог, ты понимаешь? – Голос у него срывался. – Стоял, как дурак, смотрел, как ты платье примеряешь – такая вся, что убить меня мало…
– Как дурак с мороза. – Она улыбнулась помимо воли, такой непривычный и по-детски несчастный был у него вид. – Так Матюшка всегда говорит: «Стою, как дурак с мороза».
– Не простишь ты меня, – глядя на ее губы, на эту ее улыбку, глухо выговорил он. – И правильно.
Но, сказав: «И правильно», – он вдруг шагнул к ней и наконец сделал то, что только и надо было сделать, чего она только и ждала все время, пока длился этот невыносимый разговор, да и не только это время – ждала всегда.
Сергей обнял ее так же, как совсем недавно в машине – как вздохнул. Но теперь в его объятиях было не желание ее успокоить, а совсем другое желание: сильное, неостановимое влечение к ней, к ней ко всей, ко всему, что в ней было, что всегда было только для него!
– Неудобно тебе… – Сергей чуть отстранился, и только тут она заметила, что, обнимая, он прижал ее спиной к острому краю буфета. – Тебе же больно, Анюточка, а я же совсем ничего сейчас не соображаю… Почему ты мне не говоришь, что тебе больно?
– Я скажу, а ты от меня возьмешь и как-нибудь отодвинешься, – жалобно сказала она. – А я даже на секунду не хочу… И ничего мне не больно.
– Я тоже ни на секунду не хочу, – шепнул он ей в висок. – Пойдем.
Им все-таки пришлось оторваться друг от друга: невозможно ведь было пройти через всю квартиру, обнимаясь. Но по дороге они, кажется, останавливались на каждом шагу и целовались на каждой ступеньке лестницы, ведущей в спальню.
Был уже поздний вечер и даже, наверное, ночь, но в спальне, если не задернуты шторы, совсем темно не бывало никогда: вся она была залита смешанным светом уличных фонарей и многоцветного московского неба. И постель, с которой Сергей одним движением сбросил покрывало, тоже светилась этим необыкновенным светом, и пятнышко – страстная стрела – светилось у его виска.
– Старый я уже, да, Анютка? – прошептал он. – Пуговицы расстегиваю долго… – Он в самом деле одной рукой расстегивал пуговицы у нее на блузке, а другой – касался ее груди, которую освобождал от преград. – Как же я тебя хочу, родная ты моя! – вдруг выдохнул он и мгновенно снял с нее и эту блузку, и недлинную шелковую юбку, и все, что до сих пор не давало ему обнимать ее совсем голую, ничем от него не отделенную.
Сам он раздевался уже торопливо, лихорадочно бросая одежду на ковер. Но Анна еле выдержала и те несколько мгновений, что он срывал с себя одежду.
Как могло все его тело остаться таким родным – с этими горячими выступами ключиц и прохладной между ними впадинкой, с этими почти судорожными, нетерпеливыми волнами, проходящими по его плечам, по груди, по животу, с твердыми его ладонями, – как могло все это остаться таким родным, как будто не исчезало из ее жизни никогда, непонятно! Но это было так, и, когда Анна целовала его, ей казалось, что губы не вспоминают все это родное тело, а просто его находят – находят таким же, каким оставили.
И что он говорил: «Анюта, любимая моя», – всегда, что не было никакого перерыва между той ночью, когда он сказал ей это в последний раз, и нынешней ночью. Это тоже казалось ей очевидным, и она не поверила бы никому, кто сказал бы ей, что это не так, что слова эти она вот уже восемь лет не слышала от него, а только читала на колечке, которое он подарил ей, семнадцатилетней; она даже себе в этом не поверила бы.
И когда он медленно, снизу вверх, провел руками по ее ногам, она вздрогнула вслед его ладоням так же, как вздрогнула девочкой, когда он провел так по ее ногам впервые…
Тот секрет, который он знал о жизни, секрет, которому подчинилась и душа ее, и тело, – он знал до сих пор. Это не изменилось и не могло измениться.
Кажется, она даже вскрикнула точно так же, как когда-то, как только он коленями раздвинул ее колени и, коротко застонав, сильно рванулся, весь рванулся в нее, в ее рвущееся ему навстречу тело.
Когда он вздрагивал и бился над нею, уткнувшись лбом в ее плечо.
Когда у нее перехватывало дыхание от того, что она чувствовала, как бешено колотится его сердце – кажется, даже не у него, а прямо у нее в груди.
Когда потом он лег на спину и положил ее голову себе на плечо, и ладонью прижал к своему плечу так сильно, что голова у нее закружилась.
Когда он вдруг повернулся к ней так порывисто, как будто не лежал уже, отдыхая, дыша глубоко и устало, – и с горестным изумлением произнес:
– Как же я жил без тебя?
Она не знала, что ему ответить. Она тоже не понимала, как без него жила.
И вот они лежали, прижавшись друг к другу, и старались об этом не думать, но все равно думали; Анна чувствовала, что Сергей думает тоже.
Поэтому, когда она вдруг вспомнила то, что случилось каких-нибудь два часа назад, это воспоминание показалось ей и ужасным, и вместе с тем спасительным. По сравнению с другими воспоминаниями.
Сергей тоже как-то встрепенулся, услышав ее слова о том, что мог убить того человека. Во всяком случае, его ответ прозвучал гораздо спокойнее, чем биенье его сердца под Анниным виском, и он даже улыбнулся в полумраке, когда сказал, что не мог убить этого придурка, потому что не собирался его убивать, и случайно убить тоже не мог, потому что стрелять еще не разучился…
– А откуда у тебя пистолет? – Анна только сейчас сообразила, что вообще это ведь странно: у него почему-то был с собой пистолет, и прямо за пазухой, и даже не газовый. – Ты знал, что это может случиться? – вдруг догадалась она.
– Да, – помолчав, ответил Сергей. – Ты не думай, у меня пистолет совершенно официально, я даже в тире пару раз из него пострелял – восстановил навыки. Я, правда, надеялся, что дальше идиотских звонков дело не пойдет, но на всякий случай…
– Каких звонков? – насторожилась Анна и тут же ахнула: – Господи, так это о тебе он говорил?! А я про Матюшку подумала… Он сказал что-то вроде: «Уйми своего красавца», – и я подумала…
– Ну, Матюшка-то у нас красавец бесспорный, как про него было не подумать! – засмеялся Сергей. – А почему же ты мне не говорила, что тебе звонили? Извини, Анюта, – сказал он после паузы. – Не мне бы про это спрашивать… Извини.
– Ты, как выясняется, и сам красавец не из последних, – улыбнулась Анна. И добавила, тоже помолчав: – Это не по работе, Сережа?
– Не по работе. Это прямое следствие того, что я натворил со своей жизнью. Я сам в этом виноват. Но если бы он стрелял чуть менее метко, то попасть мог бы в тебя. Я уже не говорю о том, что, поскольку стреляет он метко, то, если бы ты меня не толкнула, он попал бы в меня.
– По-моему, это ты меня толкнул, – возразила на эту чеканную формулировку Анна. – Да еще и грохнулся сверху так, что у меня до сих пор спина болит. Я ведь у тебя уже старушка, ты помнишь?
– Не помню. – Он коротко улыбнулся, но тут же лицо его снова стало нерадостным. – Ты меня развеселить пытаешься, Анюта, чтобы мне легче было. Но все равно, такой на душе камень…
