Каюсь. Том Второй (СИ) - Раевская Полина (книга бесплатный формат .TXT) 📗
вытаскивать эту тварь из дерьма, то остается только посочувствовать бедному Михе. -А, значит, просто заткнешь рты, если кто помянет имя «господа» в суе, - разозлившись, повысила она голос, выводя меня из себя. -Ну, раз до тебя, наконец-таки, дошло, прошу на выход, - холодно процедил я.- И больше не беспокой меня по поводу этой 6л*ди! У нее есть мать, крестная, вот пусть нянькаются. Квартиры продают, нанимают адвокатов, оплачивают лечение и прочее - вариантов масса, НО я в этот список вариантов не вхожу, зарубите это себе на носу! -Неужели у тебя душа не болит? Ты же знаешь, почему она это сделала, - начала она давить на больное. Я устало прикрыл глаза, сдерживая себя, чтобы не спустить ее с лестницы, как ту горничную, потому что, да, болело, так сильно болело по вине ее подружки-суки, что хотелось сдохнуть. -Знаю. Потому что трусливая, самовлюбленная мразь, ошалевшая от вседозволенности!-усмехнувшись, с наигранной невозмутимостью согласился я. -Понятно, - невесело резюмировала Кристина и поднявшись, направилась к двери, но перед тем, как покинуть кабинет, обернулась все же и сказала напоследок. - Когда злость пройдет, будет слишком поздно. -Поздно уже сейчас, - проглотив острый ком, тихо ответил я, когда за ней закрылась дверь.
Глава 26
-Здравствуй, бабушка! - тихо произнесла я, касаясь губами холодного портрета на могильном кресте. В моей опустошенной, измотанной душе всколыхнулась горечь и боль утраты, но я настолько срослась с этими чувствами, что уже не реагировала. Да и чувствовать хоть что-то, даже боль, порой, не самое худшее состояние. Намного хуже, когда не чувствуешь ничего, превращаешься в овощ и реагируешь лишь на смену суток. Такой я была еще совсем недавно. Сейчас же мне было тяжело дышать, непосильная тяжесть вины и раскаяния придавливала к земле. Медленно, дрожащими пальцами я обвела родные черты, все еще не веря, что бабушки больше нет. -Прости меня! - прошептала, разглядывая ее фото. На нем бабушка улыбалась и казалось, что она, как и раньше, рада меня видеть, но я точно знала, что это не так. Да и кто был 6ы рад? Не осталось в моем окружении таких людей, которым 6ы я не плюнула в душу, которых 6ы не предала. Ничего не осталось в моей жизни. Она выжжена дотла ошибками и преступлениями. И лишь горький пепел напоминает мне о ней. Я давлюсь им, зная, что восстановить невозможно, а отстроить новое нет сил, ибо я сломана и опустошена. И все, что могу - это бесконечно каяться, смиренно надеясь, что однажды люди, которых я искалечила, найдут в себе силы, чтобы простить меня или хотя 6ы забыть. Вот только себе я никогда не прощу и забыть не позволю! Да и как забыть, видя эту могилу? Как простить, зная, что я - причина? И это не очередная моя истерия, а ужасающая правда, ибо у бабушки случился сердечный приступ именно по моей вине. У нее уже был не тот возраст и не те силы, чтобы вынести потрясение, которое я обрушила на их с мамой головы. Впрочем, для любого человека нет страшней трагедии, чем разочароваться в собственном ребенке и понять, что весь труд, все надежды, стремления и жертвы - все зря. И мне так невыносимо осознавать, что она умирала с этой мыслью, ведь больше всего на свете я хотела, чтобы мной гордились, чтобы мной восхищались и ставили в пример. Именно это желание стало фатальным для любви, поскольку тщеславие и такие амбиции, как у меня, несовместимы с любовью. Я же так и не смогла сделать выбор, а жизнь - это всегда он. Как 6ы не было тяжело, надо делать выбор. Не сделаешь ты, сделают за тебя, и тогда можно оказаться на своем персональном кладбище, ибо оно есть не только у врачей, оно есть у каждого из нас. Как 6ы пафосно не звучало, но мы убиваем и не единожды в жизни. Чаще всего словами, которые не следовало говорить или о которых не следовало молчать. Убиваем ими любовь, дружбу, привязанность. Убиваем, порой, бездумно, порой, безжалостно, а порой, вынужденно. Впрочем, слово - начало всего. Любое действие начинается со слов. Видимо, не зря в библии написано: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог…. -Если 6ы я могла все исправить,- сглотнув подступившие слезы, сказала я, обессиленно опускаясь на лавочку рядом с могилой. Надо мной пролетела стая ворон, я устремила взгляд в небо, и меня захлестнуло таким отчаянным сожалением, такой безысходностью, что хотелось завопить на всю округу, но вместо этого, я опустила лицо в ладони и задрожав, в очередной раз поняла, что даже выплакать не могу свою боль. Мне просто нечем, лимит исчерпан. Я столько слез пролила в одну из самых ужасных ночей в своей жизни, что выплакала всю себя без остатка. Когда Олег захлопнул передо мной дверь, от ужаса и бессилия я едва не помешалась. Мне словно удавку затянули на шее и вздернули. Парализующее отчаянье неслось по крови, вгоняя меня в такое психологическое состояние, когда отключается даже инстинкт самосохранения, не говоря уже о гордости и достоинстве. Я сползла на холодный мрамор, рыдая навзрыд, моля открыть эту проклятую дверь. И даже ледяной дождь и ветер не остужали мою голову. Да и что голова, когда я заживо горела в аду безысходности?! Захлебываясь слезами, даже не обратила внимание, когда кто-то осторожно коснулся моего плеча. -Встаньте, пожалуйста, и будьте добры, покинуть территорию, - попросил какой-то мужик из охраны, неловко отводя взгляд, но поскольку я никак не отреагировала на его просьбу, он тяжело вздохнул и помявшись, поднял меня. Я тут же вырвалась, глядя на него диким взглядом. -Уходите, не вынуждайте применять силу! - уже более жестким тоном произнес он, но тут его взгляд соскользнул с моего лица на грудь, и мужчина смутился. Промокшая ночная сорочка облепила мое продрогшее тело, как вторая кожа и ничего не скрывала. Понимание этого обожгло стыдом. Прикусив дрожащую от холода и подступивших слез губу, я неуклюже обхватила себя руками и, сглотнув колючий ком, неимоверным усилием воли выдавила: -Ухожу. Судорожно вздохнув, я медленно сделала первый шаг, чувствуя, как во мне что-то крошится на мелкие, острые осколочки, впивающиеся занозами в нутро. Безумный холод и разрывающая боль были моими спутниками на этом пути по раскаленным углям, ибо каждый шаг был подобен маленькой смерти, но я смиренно шла, признавая, что заслужила все это. Небо вторило моим горьким слезам, смывая их, обжигая яростным холодом, ветер же отчаянно выл, шепча: «Что же ты наделала, глупая? Что наделала… Как могла причинить ему такую боль? Как могла так унизить? Он же любил тебя, стерва, а ты.., ты его растоптала, просто уничтожила.» Эти самобичевания вызывали почти физическую боль, душа металась, словно загнанный зверь, и я не могла ни остановить этот поток, ни дышать, ни кричать. Мне было так больно, что я едва держалась на ногах. Прямо передо мной виднелись ворота, за которыми чужой, жестокий мир, перемоловший меня, словно мясорубка кусок мяса, но мне уже было не страшно. Все самое ужасное уже случилось. Мне просто горько до тошноты.
Ворота с тихим, гудящим звуком открываются, я замираю, втягиваю судорожно влажный воздух и медленно оборачиваюсь, чтобы в последний раз посмотреть на дом, в котором могла 6ы прожить счастливую жизнь с любимым человеком. Воспоминания, словно кадры на обратной перемотке, проносятся перед мысленным взором, пока не возвращают меня в конец августа. Словно наяву вижу себя такую красивую в том ярком сарафане, загоревшую, полную жизни и энергии, счастливую. Гладышев посмеивается надо мной и столько в его взгляде нежности, столько любви, что становится так плохо, ибо те мы больше никогда не повторимся. Наши дни остались в прошлом, и сколько не посыпай голову пеплом, никакие слезы не вернут нам их. То, что еще вчера связывало, теперь разрушено. Нас больше нет, мы рассыпались, как бусы с порвавшейся нитки. И сколько не собирай их, нить уже не станет прежней. -Прощай,- шепчу, заходясь слезами и пошатываясь, выхожу за ворота, которые тут же закрываются. Я же не оборачиваясь, бреду босиком по лужам, сама не зная, куда, и реву навзрыд, заикаясь и дрожа всем телом. В какой-то момент я и вовсе утратила связь с реальностью, поглощённая своим горем. Не знаю, сколько прошло времени, когда возле меня остановилась машина, мне было все равно. Я шла, не замечая ничего вокруг. Было до безумия холодно и больно. Болела душа, болело тело. Каждый сантиметр ныл после того, как Гладышев протащил меня через весь дом, но я даже радовалась этой боли, ибо она хоть немного отвлекала от той, что бушевала внутри. -Господи, Яна, садитесь скорее в машину, - услышала я, словно сквозь вату голос Николая. Он подбежал ко мне, накинул на плечи свое пальто, и подняв на руки, понес в машину, что-то говоря по дороге. Мне же было абсолютно наплевать на происходящее. Истерзанная и измученная, я хотела лишь одного -уснуть и никогда не просыпаться, поэтому до самой Москвы никак не реагировала ни на его слова, ни на какие другие раздражители. Меня знобило так, что казалось, я оглохну от стука собственных зубов. Заледеневшие мышцы ломило, а желудок сводило от тошноты. В какой -то момент мне стало настолько плохо, что я попросила остановить машину, и как только Коля притормозил, меня тут же начало выворачивать наизнанку, стоило выйти на улицу. Когда немного отпустило, водитель подал мне влажные салфетки и воду. -Как самочувствие? Может, в больницу отвезти? - спросил он. Я покачала головой и направилась к машине. Сев на заднее сидение, обессиленно откинулась на спинку и прикрыла глаза. -Гладышев послал? - прохрипела я спустя мгновение, со страхом и надеждой ожидая ответа, но Коля не позволил утопическим мыслям задержаться в моей голове даже на пару минут. -Вряд ли Олег Александрович сейчас в том состоянии, чтобы беспокоится о вашем здоровье,- иронично заметил мужчина и сдержано добавил. - Но в любом случае он не имеет право позволять себе такие веши в отношении женшины!
