Это лишь игра (СИ) - Шолохова Елена (бесплатные онлайн книги читаем полные TXT, FB2) 📗
Сам я под ее причуды тоже, понятно, прогибаться не стану. Даже если и стану, то надолго меня не хватит. У нее ведь всегда найдется не Черный, так еще кто-нибудь, кого надо пожалеть и окружить заботой. А мне… мне нужна она вся, целиком, без всяких Петь и прочих несчастных и обиженных.
Всё или ничего.
Но как же без нее плохо…
Все-таки нельзя так привязываться к человеку. Это лишает свободы. И превращает жизнь в хаос.
Раньше я всегда четко знал, что хочу, к чему стремлюсь, что надо делать. А теперь меня постоянно штормит из крайности в крайность: смогу – не смогу, уеду – останусь. Такой вот бред.
Отцу я, конечно, по-прежнему говорю, что никуда не поеду. Он то психует, то обещает «золотые горы», лишь бы я сделал, как ему надо. Я в тысячный раз отказываюсь. А сам порой думаю: может, даже свалить в Канаду было бы вполне себе решением. С глаз долой из сердца вон, и чтобы никаких соблазнов приехать, увидеть, услышать, вернуть…
Пока я, конечно, ума не приложу, как буду без Лены, совсем, без возможности хотя бы увидеть иногда. Тупо твержу себе: как привык к ней – так и отвыкну. И сам тут же противоречу: не хочу отвыкать, не хочу без нее…
Тупик.
***
На вручении аттестатов глаз с нее не сводил. Какая она все-таки красивая, нежная, самая нежная…
Смотрел на нее, и сердце колотилось. Как же я соскучился… Наверное, именно в тот момент я и понял: ну куда я от нее денусь? Никуда. Она же моя. Только с ней хочу быть. Всегда. О чем еще тут думать?
Жаль, что на банкете ее посадили черт знает куда. Хотя Лена и сама, похоже, избегает встречаться со мной. Когда мы переходили из конференц-зала сюда, я только приблизился к ней, как она сразу метнулась в другую сторону, подальше.
Все равно поговорим. Сегодня должно всё решиться.
Потом диджей врубил «Медлячок».
Михайловская приподнялась, вцепилась в мое запястье и стала вытягивать на танец.
– Герман, можно тебя пригласить?
Я убрал ее руку.
– Пригласи лучше кого-нибудь другого.
Она сморгнула, глядя на меня во все глаза. Потом наклонилась ко мне и чуть ли не взмолилась:
– Ну, идем! Пожалуйста! Прошу!
С соседнего столика за нами, точнее, за ней наблюдали Ларина и Сорокина, в открытую посмеиваясь. Михайловская на них оглянулась, и те тотчас прыснули.
– Ладно, идем.
Я сам взял ее под локоть. Танцор из меня тот еще, но зато я сразу же нашел Лену. Ее и впрямь усадили за самый дальний стол. И рядом с ней, конечно же, торчала англичанка, никуда от нее не скроешься.
И тут я придумал: подойду чуть позже к диджею, попрошу его поставить Ленину любимую «На сиреневой луне» и приглашу ее. Ну и скажу ей, что… в общем, всё ей скажу.
А пока она на меня даже не смотрела. А вот англичанка пялилась с таким осуждением, будто я ее лично оскорбил.
– Герман, мне надо тебе кое-что сказать… – перекрикивая музыку, сообщила на ухо Михайловская.
– Говори, – ответил ей.
– Не здесь… Громко очень… невозможно разговаривать… Давай, пожалуйста, выйдем на пару минут?
Я примерно догадывался, что она хочет сказать. Но так даже лучше – поговорим, так, может, хоть отстанет от меня уже.
– Идем, – я направился на выход и на секунду поймал Ленин взгляд. Такой несчастный, что сердце сжалось.
Не думай лишнего, Леночка… Я же тебя люблю, тебя…
Но Лена уже опустила глаза, зато англичанка всем своим видом вопила: «Как ты так можешь?! Подлец!».
***
– Герман, – начала Михайловская и смолкла.
Мы вышли с ней на крыльцо «Интуриста». Ее несло куда-то дальше, в укромное место, где никто не помешает. Но я попросил:
– А здесь тебе кто мешает? Говори тут.
– Герман, – снова повторила она и уставилась так, что мне, в общем-то, и без слов было все ясно. – Мы скоро навсегда разъедемся… Я как представлю, что больше никогда не увидимся… Ты навсегда уезжаешь в Канаду?
– Я, может, вообще никуда не поеду. А что?
– Да? – удивилась она. – А…а почему?
– Что ты хотела сказать? – вернул ее к теме.
– Герман, я… ты мне очень сильно нравишься… я никому такого никогда не говорила… Я… для тебя готова на всё, – глядя в глаза и стремительно краснея, она повторила многозначительно. – На всё. Понимаешь? Что захочешь… Хочешь, я…
– Не надо, – прервал ее я.
– Что не надо? – сморгнула она.
– Ничего не надо. Мне это неинтересно.
Не дожидаясь, пока она еще что-нибудь скажет или, не дай бог, заплачет, я развернулся и пошел обратно. Только вот Лены в зале уже не было.
Я поискал ее взглядом и даже озадачился – вдруг она уже ушла. Хотя мы бы ведь тогда столкнулись с ней. Может, просто отлучилась в уборную, например. Да и англичанка сидела на месте и сверила меня осуждающим взглядом. Решил, подожду пока, но даже если она и не вернется – где найти ее, я знаю.
***
Лена не вернулась в зал ни через пять минут, ни через десять. Я уже подумал, что еще немного и поеду к ее дому, как вдруг ко мне подбежала Шумилова с перекошенным лицом.
– Герман! Скорее! Там Лену бьют в туалете!
Я вскочил и за ней.
– Кто?
– Михайловская с Патрушевой. Герман, сюда!
– Что случилось? – увязалась за нами англичанка.
Пока Шумилова ей что-то объясняла, я ворвался в женский туалет. Оттолкнул Михайловскую, а Лена… она стояла, привалившись спиной к стене. До жути бледная. А потом начала по этой самой стене медленно сползать вниз. Я подхватил ее на руки. Кто-то мешался под ногами: «Девочке плохо! Наверное, обморок. Тут душно».
Из зала все вывалили в холл. Англичанка охала и причитала: «У нее сердце! У нее больное сердце! Надо врача!». Кто-то подхватил: «Нужен врач! Здесь есть врач?» Но их крики тонули в шуме других голосов.
А я бежал к машине и молился каким ни на есть богам. Только бы успеть! Только бы она жила!
Василий понял с полуслова, помчал в ближайшую больницу.
Пока я сидел в приемном покое, ждал, что скажут, позвонила англичанка. Выспросила, где мы, и минут через двадцать приехала.
Я метался по приемному покою, сорвался на какого-то мужика, меня за это чуть было не выдворил охранник, но Василий не дал ему даже подойти ко мне. Но к Лене меня не пускали и что с ней – никто ничего не говорил. Мол, я ей не близкий родственник, да вообще никто. Сказали только, что сейчас она стабильна, спит.
Потом уже англичанка кое-как пробилась к кому-то.
Впервые в жизни я был рад, что она оказалась рядом.
Вышла она спокойной, гораздо более спокойной, чем была до этого. И от сердца немного отлегло. Значит, и правда, с Леной не все так плохо.
– Что вам сказали? Как она? – подкарауливал я ее у дверей в отделение, куда увезли на каталке Лену почти два часа назад.
– Да ничего с ней страшного пока…
– В смысле – пока?
Она мямлила что-то, уводила взгляд.
– Вы можете нормально сказать? – повысил я голос. – Что с Леной?
Англичанка подняла на меня глаза. Несколько секунд смотрела с сомнением, будто решалась: говорить о чем-то или нет.
– Ну! Все равно я всё узнаю.
– Герман, давай тогда отойдем подальше.
Там, может, и было людно, но я никого не замечал. Однако послушно побрел за ней на улицу. Василий безмолвно последовал за нами и остановился в нескольких шагах от нас.
– В общем, сейчас с Леной все более-менее… Но… она же сердечница. У нее врожденный порок сердца. Знаю, что ей делали операцию еще в детстве и должны были сделать повторную после восемнадцати лет. Из-за этого порока у Лены и случаются вот такие приступы, как сегодня. Но это не так страшно. Это еще полбеды. Но у нее начались осложнения. В общем, у нее диагностировали аневризму аорты. А это… без операции она долго не сможет…
Все слова встали камнем в горле. По спине полз липкий холод, проникал под кожу, выстуживая внутренности. И все равно я оцепенело смотрел на англичанку и не мог поверить, не мог до конца осознать…
– Беда в том, что у нас в России ее прооперировать не могут. Случай тяжелый. Нет нужного оснащения, нет специалистов с таким опытом.
