Подозреваются в любви (СИ) - Комольцева Юлия (книги читать бесплатно без регистрации .txt) 📗
— А ты вот чего вдруг уборщицей собралась? — неожиданно заинтересовалась Фима. — Тоже небось не от хорошей жизни?
Дашка встрепенулась.
— Да я то… это…
— Что мямлишь? Неужели стыдишься? Теперь прятаться от знакомых станешь, да? Говорить, что работаешь в престижной фирме секретаршей, что шеф с тебя глаз не сводит и зарплату повышает два раза на неделе, так ведь?
— Да не буду я, — снова промямлила Дашка, — и ничего я не стыжусь.
— Ты, наверное, в институт провалилась, да? — проницательно сощурилась Фима, — и с родителями поцапалась. Да еще и из дома ушла, то-то у тебя сумка здоровенная. А теперь, значит, желаешь совершить трудовой подвиг, начать карьеру с самых низов. Угадала я?
Дашка судорожно сглотнула и соврала:
— Прямо в точку.
Фима довольно хмыкнула:
— У меня глаза наметанный. И куда ты сбежала? К парню своему?
— Парня у меня нет, — призналась Дашка, ради разнообразия решив сказать правду.
Фима заулыбалась еще шире.
— И не надо, — весело взмахнула она короткой рыжей челкой, — на фига тебе парень? Только учти, твоей зарплаты на квартиру не хватит и на комнату не хватит. Разве что на полкойки, — она хрюкнула радостно от своей шутки, — так что, думай, мать!
— Я надеялась на вас, — Дашка умоляюще уставилась на Фиму.
— Мы вроде на «ты» перешли, — недоуменно вскинула брови поэтесса, — и вообще, как это надеялась? В каком смысле?
Дашка обвела рукой комнату.
— На это. Может, Юрий Ильич разрешит мне по ночам убираться? А днем я бы гуляла.
Фима рассмеялась скрипучим, прокуренным голосом.
— Гуляла бы она! Гулёна, блин! Слушай, а ты занятная. Все продумала. Я-то поначалу решила, что ты просто поиграться решила в самостоятельность и мамочку с папочкой проучить. Смотрю, ты девица конкретная, как это сейчас называется.
Дашка грустно усмехнулась. Конкретная, как же. Мамочку до инфаркта чуть не довела. У папы последние рубли сперла, чтобы сюда приехать. И ни малейшего угрызения совести, ну ни капельки! Столько поводов, чтобы оправдаться, глаза разбегаются просто. Во-первых, отец деньги все равно бы пропил. Во-вторых, мама всегда обожала изображать инфаркты, если что-то ее в этой жизни не устраивало. В такие моменты отчиму предоставлялось право проявить любовь и заботу в полной мере, а Дашка считалась врагом народа номер один. Третьим пунктом в оправдательном приговоре шел последний разговор с братом. Вернее, Димкин монолог, произнесенный яростным шепотом в разгар семейного ужина:
— Что ты из себя строишь?! Ты же говно на палочке, ты сама по себе ровным счетом ничего не стоишь, ясно? Вот и помалкивай в тряпочку! Сделай в жизни хоть одно доброе дело! Эгоистка!
Отчим поддакивал ему через каждое слово, мама закатывала глаза, демонстрируя безразличие. Она давно считала, что с Дашкой просто бессмысленно разговаривать.
Не первый раз семейные посиделки закончились скандалом и слезами. Не первый раз Дашка поклялась, что ноги ее не будет в этом доме.
Но в тот вечер с ее стороны было глупо уходить просто так, это она только потом поняла. Будь Дашка попрактичней, поспокойней, она бы продумала план побега от начала до конца и обязательно воспользовалась бы той семейной встречей. Будь она актрисой — изобразила бы утомленное согласие и сделала бы вид, что пошла на попятную. Ее бы окружили любовью и лаской, забыли бы о прошлых обидах и взахлеб принялись бы строить планы, а она, усыпив бдительность домочадцев, взяла бы у отчима денег и устроилась бы в столице хотя бы с минимальным комфортом. Не пришлось бы у папы забирать последние копейки, которые он тщательно откладывал на опохмел.
Отца Дашка жалела всегда — совсем крохой, которую он возил на плечах и которой, заливаясь пьяными слезами, жаловался на свою жизнь; первоклашкой, когда вместо домашнего задания готовила ему нехитрый обед, потому что мама отказывалась кормить «этого алкаша»; подростком, когда узнала о разводе родителей. Мать все-таки исполнила свою давнюю угрозу и собралась замуж за другого — тихого, работящего дядю с ранними залысинами и изрытым фурункулами лицом. Почему-то именно фурункулы привели Дашку в негодование. Невозможно было представить, что этот человек каждый день будет мелькать у нее перед носом, — садиться с ней за один стол, учить жизни. Смотреть на него было невыносимо, и Даша не стала дожидаться переезда дяди Коли в их квартиру и объявила, что будет жить с отцом в комнате на общей кухне, которая досталась ему после раздела имущества. Димка, в то время уже взрослый парень, вернувшийся из армии, остался с матерью. Дашку никто не отговаривал и не удерживал. Мать только бросила мимоходом: «Ты всегда была папенькиной дочкой».
А папенька между тем пил все больше. Дашке каким-то образом удавалось сводить концы с концами, поддерживать чистоту и порядок в комнате, вкусно готовить. Соседи по коммуналке жалостливо смотрели ей вслед, одноклассники называли ее монашкой, одноклассницы презрительно поджимали губы при ее появлении. Дашка никогда не задумывалась над этими явлениями, она существовала в своем замкнутом мирке между кастрюлями и тазами, папиной раскладушкой и своим продавленным диваном, аккуратно залатанными колготками и выцветшим пальто, зеленым луком на подоконнике и пустыми бутылками из-под водки. Визиты к матери, на которых настоял Димка, она переносила с трудом. Там делали вид, что живут большой, крепкой семьей, разлученной на время в силу каких-то неведанных обстоятельств. Там чинно усаживались за стол с накрахмаленной скатертью, мерно постукивали ножами и вилками, сдержанно шутили, а потом перебирались на кухню пить чай и задавать вопросы. Эти вопросы Дашка ненавидела. «Как дела, детка?» — спрашивал дядя Коля, попыхивая сигаретой. «Как учеба?» — с преувеличенным беспокойством интересовалась мать. «Как на личном фронте?» — хихикал Димка. Невинные фразы приводили Дашку в бешенство, и каждый раз она давала себе зарок не появляться больше в этом доме, где ее встречали ласково, но провожали — с искренним облегчением. Она понимала, что не нужна здесь никому, но почему-то в назначенный день снова заходила в родной двор, кивала знакомым, звонила в дверь, имея собственные ключи.
Из-за этой ее нерешительности все и случилось. Дашка продолжала общаться с матерью и ее новым мужем, и однажды он вполне по-дружески, ненавязчиво попросил завезти к нему в офис какие-то документы. Мол, ключи у тебя есть, Димка в университете, мама работает, а бумаги нужны срочно. Даша вежливо пояснила, что только что вернулась из школы, замочила белье и на улицу ей выйти совершенно не в чем. Это было правдой, и это бы ее спасло. Но рядом с Дашкой, дожидаясь своей очереди позвонить, сидела ее соседка по коммуналке — двадцатилетняя разбитная деваха, недавно въехавшая в квартиру.
— Да ладно тебе, Дарья, — заорала она на всю квартиру, — чё мужика мучаешь?
— Тихо ты, Марин! Это не мужик, — сочла своим долгом объяснить Даша, — это отчим, а мне и правда идти не в чем.
— Дам я тебе шмотки, только завязывай уже телефон занимать!
Она вырвала у Дашки трубку, гаркнула:
— Жди!
И нажав на рычаг, стала набирать номер.
Даша несколько секунд растерянно моргала.
— Ты чего?! Дай я хотя бы перезвоню, он же ждать будет, а я не смогу приехать!
— Погодь!
Дашка и раньше испытывала неудобства от собственной вежливости и щепетильности. Она считала бессмысленным сообщать хаму, что он — хам, и молчала, если в автобусе ей пять раз подряд наступали на ногу, в очереди — отпихивали назад, в школе — несправедливо ставили двойки. Она не терпела неудобства от этого, а искренне полагала, что так проще и правильнее. Но сейчас соседка вывела ее из терпения.
Даша просто выдрала с корнем телефонный провод из розетки. Марина набросилась на нее с кулаками.
— Ты, малохольная, ты чё творишь-то? Как теперь звонить прикажешь?
— Сама ты малахольная, — тихо ответила Дашка, загрустив. До нее дошло, что и самой ей теперь не позвонить отчиму. Придется бежать к остановке, там есть автоматы. Но не в халате же бежать!
