Вдох, выдох (СИ) - Инош Алана (читать книги онлайн TXT) 📗
— Ну давай. — Кира потянулась к сумке-холодильнику, пара доставаемых бутылок звякнула, блеснув нарядными этикетками. — Я, честно говоря, думала, что ты больше любишь изысканное дорогое вино...
— Ага, — фыркнула Яна. — А ещё устрицы и фуа-гра.
Она смачно чпокнула открывалкой, и над горлышком бутылки юрким хвостом джинна поднялся седой туман.
— Маман говорит, что пиво — плебейский напиток. — Она сделала глоток и с удовольствием чмокнула губами, лаская бутылку взглядом. — А между тем, и она, и мой папка — оба родом из СССР. Откуда она набралась такого снобизма — не знаю, но одно я знаю точно: деньги развращают. Поэтому лучше знать им настоящую цену. Не деньги делают тебя тем, кто ты есть. — Яна блеснула жёсткими и острыми, как коричневые стёклышки, проницательно-прохладными искорками в зрачках. — Не деньги, а то, что у тебя вот тут. — Она тронула пальцем висок — драгоценную черепную коробку, священное мозгохранилище. — Маман думает... как, впрочем, и многие, что я — пустое место без неё. Что при прочих равных условиях я проиграю тем, у кого нет такой маман. И всю жизнь я доказываю обратное — то, что я не мамочкина марионетка, что у меня свои мозги, а не вложенные мне в голову ею. Честно признаться, я уже порядком заколебалась это доказывать.
Яна снова прильнула к бутылке, искренне наслаждаясь охлаждённым напитком. Она смотрела на пыльные тополя, на серую бензиново-никотиновую дымку смога над равнодушным городским муравейником, и спокойное, прохладно-трезвое презрение сквозило меж легонько тронутыми тушью ресницами.
— Не думай, что я — неблагодарная дрянь, которая не ценит вклад родителей в её воспитание и благосостояние. Я ценю и благодарю маму и папу, но на определённом этапе жизни человек начинает создавать себя сам. Как только он научился думать самостоятельно — всё, процесс пошёл. Тогда он начинает делать выбор — не потому что так модно или потому что так мама велела, нет. Он слушает себя, своё нутро. Это его выбор, собственный. Правильный или неправильный — покажет только жизнь. А если честно, не существует неправильных выборов, Кир. Просто все решения имеют те или иные последствия. Или ты в результате своего выбора на коне, или, извини, в жопе — вот и всё. Но даже тут всё относительно: чья-то жопа вполне может быть чьим-то раем. А иногда жопа бывает временная, с воспитательной или испытательной целью. Как скоро ты из неё выберешься?.. Тут уж всё зависит от того, что и сколько у тебя тут.
Яна опять коснулась пальцем черепной коробки и звонко засмеялась, будто перекатывая кристаллы чистого льда в горле, сделала большой, затяжной глоток пива и прильнула прохладными, пахнущими солодом и хмелем губами к губам Киры. Больше не осталось сдерживающих факторов, лопнула ею самой натянутая струнка мучительно-сладкого промедления. Она дала отмашку: «Можно». Клетчатый флаг взмахнул, моторы взревели, болиды рванули с места, линия жизни пересеклась с линией любви, и шершавая тёплая кнопка призывно упёрлась в ладонь, а губы плотно, осязаемо соединились под зябкой анестезией хмеля.
...Они с Яной были в клубе, когда ворвался вооружённый ОМОН. Музыка стихла, началось «маски-шоу». Киру положили на пол, и она не сопротивлялась, уверенная в чистоте своей совести. Яна кричала и билась, рвалась к Лютовой, но её оттеснили прочь.
— Ян, всё будет хорошо, во всём разберутся, — крикнула ей Кира.
Но уже в следующую секунду стало ясно: не разберутся. Кира непонимающе уставилась на пакетик с белым порошком, который достали из её собственного кармана. Это смахивало на цирковой фокус, только цирком здесь и не пахло, всё было очень серьёзно. Ей просто всунули пакетик в руку — вот и отпечатки. Получите, распишитесь — статья 228. Вместе с ней повязали ещё нескольких ребят. Согнутых в три погибели, со скрученными за спину руками, их выводили из клуба. Напоследок перед взглядом Лютовой проплыло бледное лицо Яны, прекрасное и грозное, с ручейками туши на щеках. Верхняя губа подрагивала от готового вырваться рычания, широко раскрытые глаза обещали кому-то далёкому очень крупные неприятности. Кира не услышала, а скорее, прочла по губам:
— Ну, мамочка, ты за это дорого заплатишь.
Так Лютова очутилась в камере.
— Господи, Кира, как ты могла скатиться до такого?! Сначала эти... извращения, а теперь вот наркотики! — причитала мама на коротком свидании в СИЗО. — Эта девушка, Яна... Ну зачем, зачем ты с ней связалась? Эти богачи всегда выйдут сухими из воды, даже если убьют кого-нибудь, а ты... У нас с отцом нет столько денег, чтобы тебя отмазать!
— Мам, наркотики мне подбросили, — глухо проговорила Лютова.
Та будто не слышала.
— Какой ужас, какой позор для нашей семьи! Как смотреть в глаза людям? Как я буду смотреть в глаза родителям моих воспитанников?
— Тебя только твоя репутация беспокоит? — горько скривила рот Кира.
— А Нина? — стискивая и переплетая пальцы в нервный узел, продолжала убиваться мама. — Ты и на сестру тень бросила!
— Мама, я невиновна, — уже не надеясь до неё достучаться, проронила Лютова. — Это устроила Янина мать, чтобы убрать меня. «Закрыть». Чтоб я не мешала её планам на будущее дочери.
— Это клеймо на всю жизнь! Каждому встречному не докажешь, что невиновен! — проговорила мать, устало закрыв глаза и отвернув лицо.
Яны не было здесь, но Кира мысленно разговаривала и с ней. Она помнила раскалённую крышу, холодное пиво, гоночные флаги и кнопки сосков под линиями жизни. Наверно, иногда жопа бывает всё-таки не в результате твоего собственного выбора... И не от тебя зависит, как скоро ты из неё выберешься. Иногда срок назначает суд. Хотя... Если бы Лютова не согласилась на индивидуальные занятия, не скользнула одной рукой под чашечку верха купальника, а другой — под трусики, не втопила педаль газа в своём гоночном болиде, может, и не сидела бы она сейчас тут, отгороженная от матери ударопрочным стеклом.
— Ладно, мам, пока.
Сказать ей было больше нечего, и Кира повесила трубку переговорного аппарата. Но жалеть о том, что сняла-таки с Яны купальник в тот жаркий день на крыше и выпила напиток любви до дна?.. Что ж, если такова плата за счастье, она отсидит от звонка до звонка. Только и оставалось утешать и подбадривать себя мыслью, что это лишь временная жопа с испытательной целью.
Яна пришла позднее. Она не плакала, но её глаза были очень острыми и блестящими — снова как те коричневые бутылочные стёклышки.
— Кир, мы тебя вытащим. Я найму адвоката, — сказала она в трубку. — Мы докажем, что тебя подставили. Дело развалится в суде.
Её ладонь легла на стекло, Кира приложила к ней свою и улыбнулась. За стеклянно-холодной твёрдостью этих прекрасных глаз всё же стояли невыплаканные слёзы, она знала это. Просто Яна была не из тех, кто сидит и плачет, она предпочитала вставать и действовать.
— Даже если ничего не выйдет — всё равно спасибо, Ян.
— Благодарность тут неуместна, — с горечью вздохнула девушка. — Мой долг — исправить то, что натворила маман.
Но то ли адвокат попался неважный, то ли мать Яны его перекупила — как бы то ни было, приговор прозвучал: «Признать виновной». Родители Лютовой на оглашение не пришли, в зале сидели только Яна с Ниной. Младшая сестрёнка Киры плакала, а Яна с сухими глазами и сурово сжатым ртом обнимала её за плечи.
— Аркадий Петрович, как же так вышло? Вам не за это платили. — Стройная, элегантная в чёрном кожаном жакете, облегающих брюках и высоких сапогах, холодно-грозная и гибкая, как кобра, Яна подошла к проигравшему адвокату уже за дверью зала суда.
— Скажите спасибо, что только три года дали, — цинично хмыкнул в своё оправдание тот. — Могли и больше впаять. А если будет примерно вести себя — выйдет по УДО через год-полтора. Так что не надо мне претензии предъявлять, милочка! Я свой гонорар добросовестно отработал.
— Сволочь вы, Аркадий Петрович, вот вы кто. — И, больше не удостаивая адвоката и взглядом, Яна повернулась к нему спиной.
Нина плакала у неё на плече, и Яна, оберегающим жестом обнимая её, промокнула ей глаза бумажным платочком.
