Вопрос цены (СИ) - Костадинова Весела (читаем бесплатно книги полностью txt, fb2) 📗

36

Когда сознание медленно начало возвращаться, первое, что я ощутила, был запах — запах свежего белья, только что из химчистки, смешанный с запахом эфира и лекарств. Я поняла, что нахожусь в больнице. Мягкий свет пробивался сквозь закрытые веки, и я с трудом открыла глаза, чувствуя слабость в теле.

Мои руки были прикованы к кровати тяжестью, и каждая часть тела отозвалась болью, хотя она уже была не такой острой, как раньше. Я медленно огляделась, пытаясь сосредоточиться. Около меня стояла капельница, и всё говорило о том, что я провела здесь какое-то время.

Тишину прервал едва слышный шорох. Олег сидел рядом, его голова была опущена, локти на коленях, руки сцеплены. Он выглядел измождённым, словно прошёл через бесконечные часы ожидания и борьбы. На его лице было видно напряжение и усталость, а глаза закрыты, как будто он пытался хоть немного отдохнуть.

Внезапно в горле запершило, и я закашлялась, стараясь подавить стоны боли: каждый резкий выдох отдавался в груди.

Мой кашель нарушил тишину комнаты, пронзая воздух звуком, который сразу привлёк внимание Олега. Он мгновенно поднял голову, его глаза распахнулись, и на его лице мелькнуло удивление, смешанное с тревогой. Он был рядом со мной в тот же момент, склонившись ближе, чтобы помочь.

— Лив… — его голос был полон беспокойства, но в нём слышалась и нескрываемая радость, что я наконец пришла в сознание. — Слава богу.

Я чувствовала, как каждое движение отдаётся в груди, но старалась не подавать вида, что боль всё ещё оставалась со мной.

— Тише, тише, — Олег осторожно поднял стакан воды и поднёс к моим губам, чтобы я смогла сделать несколько глотков. Вода казалась прохладной и приятной, немного облегчив сухость в горле.

Я посмотрела на него, и в его глазах было всё: страх, усталость, облегчение и глубокая вина. Он нежно коснулся моей руки, словно боялся, что любое движение может причинить мне боль.

— Олег…. Где? Сколько?

— Это дом брата Коли, и его частный кабинет. Ты тут чуть меньше суток. Как Коля и сказал — сломаны три ребра, трещина в лучевой кости, сломан нос, но без смещения. Ну и гематомы, ссадины…. Ты долго спала — Коля малость перестарался с дозой — тоже психовал, когда колол.

Слушая его, я пыталась осознать всё, что он сказал. Боль уже не была такой острой, но слабость всё ещё давила на меня, как будто тело отказывалось подчиняться. Я смотрела на Олега, и мне казалось, что он выглядел не менее измождённым, чем я.

— Дом брата Коли? — прошептала я, пытаясь свести всё в своей голове. — И ты был всё это время здесь?

Он кивнул, его взгляд был полон вины и заботы.

— Из-за моего просчета ты оказалась здесь, Лив и в таком состоянии. Я редко ошибаюсь, но цена моих ошибок…. Слишком высока.

— Олег, ты же не машина…. Не компьютер, ты человек. Мы все ошибаемся…. — я задела лицо и зашипела от боли. — Твою мать! Интервью у Клары завтра придется отменить. Она меня придушит!

Олег не удержался от слабой улыбки, хотя в его глазах всё ещё читалась тревога.

— Профессионал до мозга костей, да, девочка? Или хочешь, чтобы я улыбался?

— Научусь я когда-нибудь манипулировать тобой, как ты мной, а Олег?

— У тебя есть время учится. Много времени, Лив, рысенок мой.

Он гладил меня по голове, но не целовал, словно не осмеливался позволить себе более смелых ласк. Словно ожидал моего разрешения, ждал моего решения.

Я знала, что стояло между нами, о чем он думал. Только не знала, хочу ли знать больше.

Да, показанные Перумовым фото и документы были не его, но и у него в прошлом было нечто не менее отвратительное. И, не смотря на свои гордые слова, брошенные обреченному врагу, я чувствовала, что Олег не уверен в моем решении, когда он расскажет мне все.

Между нами повисло молчание, в котором ощущались и его страх, и моя неопределённость.

— Олег, — наконец прошептала я, нарушая тишину, голос дрожал от напряжения. — Ты знаешь, что я чувствую к тебе, и я хочу, чтобы ты знал… я…. Я не планировала оставлять тебя даже тогда, когда думала, что он — это ты… и если ты не станешь мне рассказывать всего — я не стану задавать вопросов. Никогда. Мне достаточно того, что я знаю о тебе сейчас.

— Ты не смогла бы забыть этого, Лив, — глухо сказал он. — Никто бы не смог. Ты бы делала вид, что все в порядке, но это бы всегда было между нами. Мне не жалость твоя нужна, Лив.

— Да кто в здравом уме будет жалеть тебя, Олег? Ты и жалость — понятия мало совместимые!

Олег вскинул голову, его глаза на мгновение вспыхнули тёплой, но слабой улыбкой, словно мои слова смогли хоть немного снять груз с его души.

— Ты права, Лив, — произнёс он чуть мягче, хотя его голос всё ещё был тяжёлым от внутренней борьбы. — Жалость и я — это несовместимо. Но дело не только в этом. Я боюсь, что, когда ты узнаешь всё, ты просто не сможешь оставаться со мной. Не потому, что я тебя недооцениваю, а потому что сам не уверен, что кто-то мог бы выдержать это. Слишком сильны в нашем обществе стереотипы, слишком многого мы хотим от других, в особенности от тех, кто рядом.

— Олег, мне не 18 лет и даже не 25. Я не наивная девочка, мечтающая о принце. Думаешь, я не знаю, сколько дерьма мы носим в своей жизни?

— Я не боюсь дерьма, Лив. Но я боюсь того, что, узнав все, ты испытаешь отвращение ко мне. А отвращение — это то, с чем невозможно бороться, даже если ты самый гениальный манипулятор.

Он помолчал, понимая, что все равно уже ничего скрыть не получится.

— Не хотел я этого, Лив. Этот разговор не входил ни в один мой план или расчет. Но как ты верно сказала, мы люди, бывают ситуации, которые выбиваются из точных расчетов: случайности, глупые совпадения, которые не может предсказать ни одна машина. Я знаю, когда начал совершать одну ошибку за другой, в результате которых ты оказалась на больничной кровати, а я…. Вынужденным рассказать тебе то, что хоронил долгие годы.

Я молчала, боясь сказать хоть слово, потому что впервые, с момента нашего знакомства, Олег был абсолютно, кристально честен со мной.

— И возможно сейчас, Лив, я совершаю самую большую ошибку в своей самой важной партии за всю жизнь. Впрочем, как это не парадоксально, возможно это то звено, которого этой партии и не хватало. Тот самый… кот Шредингера — пока коробку не откроешь, не узнаешь. Тот самый момент, когда точный расчет побеждается нашим человеческим началом.

— Это не только моя тайна, Лив, но все участники дали добро на открытие карт. Все они верят тебе, какое бы решение ты не выбрала.

Он помолчал, встал и отошел к окну, через который начал пробиваться слабый свет зарождающегося утра.

— Тот мальчик, на фотографиях — это действительно не я, Лив. Похож внешне, но не я. Впрочем, отличает нас с ним только одно — насилие над нами обоими было разным.

— Моя семья… — продолжил он, его голос дрожал, но он продолжал говорить. — Моя семья была такой, о которой не говорят. Не принято. Люди предпочитают поджимать губы и делать вид, что таких историй не существует. Моя мать, — его голос стал чуть мягче, как будто упоминание о ней пробудило в нём нечто светлое, — любила меня. Любила настолько, насколько могла, насколько ей позволяли её собственные силы. Но она не могла противостоять моему отцу. — При упоминании отца его зрачки расширились, глаза стали почти черными.

— Мой отец… — продолжил Олег, его голос стал холоднее, словно каждое слово давалось с трудом. — Он был человеком, который получал удовольствие от власти и безнаказанности, над каждым в доме. Он был тем, кто решал, что правильно, а что нет. И тем, кто решил, что я должен быть наказан за малейшую провинность… Из воспоминаний раннего детства я помню только одно: крики матери, когда он избивал и насиловал ее. Сначала хотя бы прячась от меня, потом и на моих глазах. Только став более взрослым я понял, что он использовал свою силу и власть, чтобы держать ее рядом с собой, шантажируя в том числе и мной.

— Он держал её в этой клетке, — продолжал Олег, его голос стал хриплым, как будто ему было трудно дышать. — Ему нравилось знать, что она не могла уйти, что её жизнь была в его руках. Он знал, что я был её слабостью, и использовал это как рычаг. Если она пыталась сопротивляться — он угрожал сделать со мной то же, что делал с ней.