Плюс пятнадцать ради успеха (СИ) - Ручей Наталья (читать онлайн полную книгу .txt) 📗
— Давай-ка выйдем, — как-то предложил Тумачев, заметив, с каким недовольством я наблюдаю за его общением с Прохором.
Мы вышли. И долго говорили с ним в коридоре. Вдвоем. Обо всем и всех, кроме аварии и Прохора. У меня, признаюсь, даже мысль промелькнула, что при других обстоятельствах мы вполне могли с Костиком подружиться. А он как-то понял это, почувствовал и, взглянув исподлобья, обронил:
— Не привыкай к нему, Соколова. Да и обо мне лучше думай, как раньше — ну, что я скотина и сволочь.
— Тебе что, было настолько удобно в том образе? — я постаралась перевести все на шутку, но он не позволил.
— Наивная ты, Соколова, — парень невесело усмехнулся. — Это был не образ, а я. К тому же зуб даю: совсем скоро ты опять вычеркнешь меня из людей и переведешь в категорию животных. Так что не будем обольщаться на счет друг друга. А то ведь я тоже могу ляпнуть, что мне нравится эта твоя наивность, и что потом? Придется достать из бабушкиного сундука старые рыцарские латы из пряжи, меч из дубовой ветки и крышку от старой кастрюли и тебя защищать. А я не могу, Соколова.
— Почему? — похолодев от дурных предчувствий, спросила я.
— Ну какой из меня защитник, если я готовлю важное нападение? — пожав небрежно плечами, признался он.
Именно эти слова словно выдернули меня из кисельного плавания, события вокруг не просто ускорились, а заискрились. А внутри меня поселился страх. Маленький, но крайне неприятный и очень навязчивый. Я стала бояться не успеть или оступиться, и невольно пыталась покрепче ухватиться за все, что было важно. Поцелуями и взглядами — за Матеуша. Теплыми словами и объятиями — за родителей и Прохора. Смехом, долгими разговорами и просмотрами нудных сериалов — за единственную и самую лучшую в мире подругу. Язвительными подколками, о которых не знала подруга — за Корнева. Пакетиками с кошачьим кормом, которыми начала захламляться кладовка в связи с пропажей любимца двора — за Мурзика. Выполненными в срок заданиями — за работу, что дарила опыт и встречу с людьми, которые стали так важны для меня. Долгими, очень долгими, практически до утра, взглядами в ночь из распахнутого окна — за нашу тихую улицу, за огромный, гудящий днем город, за ветер, за скрип детской карусели…
Я хваталась за все, что, оказывается, безумно любила. И мне казалось очень важным впитать все это в себя, стать еще ближе к родным и близким. А они, как назло, ускользали и нехотя от меня отдалялись.
Чуть-чуть.
Но так далеко…
Матеуш срочно вылетел в командировку, и сам не знал, как долго будет отсутствовать. Лариса стала пропадать на каких-то новых вечерних тренировках, и как я ни пытала ее кефиром на ужин, признаваться отказывалась и даже не заикнулась о том, чтобы пригласить с собой и меня. Мама с папой впервые за долгие годы согласовали свои отпуска и планировали поездку на отдых. Мурзик во дворе так и не появлялся. Карусель меняли на новую. А Прохор…
Я ожидала чего угодно, кроме того, что произошло…
Все складывалось так удачно: днем мне позвонил папа и тоном заговорщика сообщил, что мама согласилась на усыновление Прохора и что они начинают сбор документов. День был сложным — я забегалась с мелкими поручениями по работе, перезнакомилась почти со всеми сотрудниками на этаже и даже запомнила некоторые имена. Мое-то имя они уже стараниями Матеуша знали. Я безумно устала и ног не чувствовала от беготни на каблуках, а тут такая радостная новость от папы, что у меня словно крылья выросли!
И в больницу я не ехала, а летела. То есть, ехала, конечно — Матеуш перед отлетом в командировку приставил ко мне водителя. Но у меня внутри от счастья словно воздушные пузырьки бурлили, и мне хотелось поскорее их выпустить на волю, поделиться новостью с Прохором, сказать ему, что он в детдом не вернется! Нет, я не хочу этого, и не позволю!
В коридоре больницы я пробежала мимо Светланы, которая хотела со мной о чем-то поговорить, и рванула дальше, в палату к мальчику.
— Потом, — отмахнулась от девушки, — потом, ладно?
— Ева, подождите! — попыталась остановить меня медстестра.
Но я улыбнулась, отрицательно покачала головой и поспешила к рыжему мальчику, который очень скоро станет мне еще ближе, чем нынче. Сейчас он близок душой, а спустя недолгое время приблизится и по документам. Пустяк, возможно, но не в нашей реальности. Теперь никто не обидит Прохора. Никто больше!
— Привет! — с улыбкой от уха до уха я влетела в палату и замерла, рассматривая незнакомых мужчину и женщину, которые стояли у кровати мальчика и с неприязнью рассматривали меня в ответ.
Впрочем, я постаралась откинуть недоумение и спонтанную ревность. Пусть… у Прохора могут быть другие друзья. Друзья — это важно, но не семья, а вот мы с ним…
— Ева! — радостно крикнул мальчик, а потом ослепил меня счастливой улыбкой и оглушил внезапным признанием: — Ева, а меня скоро усыновят, представляешь?
— Кто? — онемевшими губами спросила я.
И услышала позади спокойный и до боли в груди знакомый голос Костика Тумачева:
— Мои родители. Кстати, может, перестанете молча глазеть друг на друга, а познакомитесь?
Значит, это родители Костика…
Я не желала с ними знакомиться, мне не нужны были их имена, да и смотреть в их сторону особого интереса не было. Перевела взгляд на Прохора, хотела спросить, хотела сказать, но…
Не смогла.
Слезы стали душить, дыхание сбилось и, чтобы устоять на ногах, схватилась за Тумачева. Он ойкнул, но пихаться не стал.
— Но… — сквозь дымчатую пелену взглянула на Прохора, который с силой кусал губу, часто моргал, но в отличие от меня, держался. — Но… а как… же… как я?
— Не плачь, — попросил он тихонько. — Я же наоборот, я же как лучше, я… Теперь нам никто не помешает общаться, Ев. Я же теперь не детдомовский буду! И смогу даже в кафе тебя приглашать! Сам! Ев, не плачь… только не плачь, пожалуйста!
— Не буду, — стирая быстрые слезы, чтобы хоть что-нибудь видеть, кроме рыжей макушки, без сожаления солгала.
И повторила вопрос, который мучил меня, но который я никак не могла озвучить так, чтобы меня понял мальчик. Я очень хотела спросить: почему он меня не дождался? И попросить его подождать, пока мои родители соберут документы. И пообещать ему, что с нами ему будет лучше, и что я сама приглашу его в кафе, в любое кафе, которое он захочет. Можно даже во все — устроим небольшое турне по мороженому. Но я смогла только выдавить непонятное и неловкое:
— А… как… мы?
Не знаю, то ли сама дошла до кровати Прохора, чтобы посмотреть в зеленые глазищи, то ли меня подтолкнул Тумачев, но в какой-то момент я поняла, что плачу у Прохора на глазах, вовсю плачу и уже не скрываюсь, а только глажу его по рыжим волосам и зачем-то считаю веснушки.
— Как… же мы? — повторила с трудом.
И увидела, как гаснут в его глазах зеленые огоньки от расстройства, и ощутила теплые искорки, которыми он попытался меня утешить, неловко обнимая в ответ и шепча на ухо:
— Мы — так же, Ев. Мы будем, как раньше — друзья. Помнишь, когда ты пришла, я спросил, кто ты мне? И ты сказала… что друг…
Я помнила. Я кивнула. И мальчик зашептал дальше. То, о чем я не знала. Но то, что должна была узнать раньше. Должна была почувствовать, предугадать.
— А Костик, когда я спросил его то же самое, сказал, что я — его брат. Если я захочу, конечно.
— Вот как… — тихонько шепнула в ответ и сбилась на подсчете веснушек.
— Прости меня, Ев, но я захотел… — Мальчик с силой прижался ко мне и рвано выдохнул. — Я захотел снова семью… И у меня никогда не было брата… Мама собиралась… она была такая счастливая, но не успела… Прости меня, Ев…
— Конечно, мой хороший, — обняла его на прощанье и с трудом заставила себя подняться с постели мальчика.
С помощью Тумачева вышла в коридор, взглянула на него, собираясь много чего сказать, но…
В его взгляде не было злорадства. Не было желчи, злости, ликования, что вот, он сделал что-то назло мне, и у него получилось!
