Злой умысел - Стил Даниэла (книги бесплатно без онлайн txt) 📗
– Иными словами, они могут творить со мной все, что хотят, и, пока я не докажу, что они лгут, я бессильна что-либо предпринять против них? Так ли я вас поняла?
– Совершенно верно. Вы угодили в ловушку. Можете утешаться лишь тем, что любая знаменитость точно в таком же положении, как и вы. Мы живем в жестокий век – век торжества бульварной прессы. А им только палец протяни – всю руку оттяпают. Они твердо уверены в том, что публика любит не только грязь, но и кровь. Они наслаждаются своей властью – властью делать имена, потом пятнать их несмываемой грязью, разрывать людей на части и по кусочку скармливать падкой до дешевых сенсаций публике. Лично вы тут ни при чем – дело тут только в деньгах. Газетчики неплохо подзаработают на вашем растерзанном трупе. Это просто стервятники. Известно ли вам, что они ухнули на всю эту шумиху порядка ста пятидесяти тысяч долларов? А все эти, с позволения сказать, «свидетели» что угодно скажут за приличную плату и за право покрасоваться в лучах осветителей. Скажут, что вы плясали нагишом на могиле отца – и отыщется с десяток свидетелей, видевших, как вы это делали. Еще бы, они попадут на телеэкран, они зашибут кучу баксов! Извините, но такова суровая реальность. А так называемая большая пресса ведет себя, в сущности, точно так же – Большой прессы не существует в наши дни – кругом одна дешевка. Это омерзительно. Жертвами становятся невинные люди вроде вас и вашей семьи, их терзают перед объективами и на страницах газет. Это очень жестокие игры, но доказать наличие «злого умысла» невероятно сложно. Это уже даже не злоба, это алчность и полнейшее безразличие к людям.
Вы с лихвой заплатили за то, что совершили, много страдали. Вам было всего семнадцать. И вы не заслужили этих мучений – ни вы, ни ваш муж, ни ваши дети. Но я так мало могу для вас сделать. Мы будем внимательно следить за всем происходящим, и если будет за что ухватиться, чтобы обвинить прессу в клевете, мы тотчас же это сделаем. Но будьте готовы к тому, что все провалится. Вмешательство юристов лишь разыграет аппетит хищников. Акулы обожают кровь.
– Вы не слишком обнадежили нас, мистер Голдсмит,– убитым голосом сказал Чарльз.
– Увы, да, – смущенно улыбнулся адвокат. Чарльз был ему глубоко симпатичен, а Грейс он искренне соболезновал. Но таков уж был закон, он был не на стороне таких людей. Напротив, именно закон превращал их в беспомощных и безответных жертв.
Аппетит у хищников был отменным. Дети, хотя и неохотно, вернулись в школу. К счастью, до летних каникул оставалась всего неделя, и все семейство на лето переехало в Коннектикут. Но здесь их ждали все те же терзания – бульварные газетенки, репортеры, фотографы… На телеэкранах вновь замелькали интервью с людьми, заявлявшими, что они самые что ни на есть близкие друзья Грейс. Ни одного из них она, разумеется, и в глаза не видела. Единственной радостью было то, что объявился наконец Дэвид Гласе. Он позвонил ей сам – рассказал, что живет в Ван-Нойсе, что у него уже четверо детей. Он искренне сочувствовал Грейс. Сердце его снова разрывалось, когда он видел, что муки ее не окончены. Но никто не мог остановить поток лжи и сплетен, наводнивших прессу. Дэвид очень хорошо понимал, что, начни он давать телевизионщикам интервью в ее защиту, каждое его слово обращено будет против нее. Но с другой стороны, он был рад узнать, что она замужем и счастлива, что у нее прекрасные дети. Он просил прощения за то, что исчез так надолго. Теперь он был главой фирмы, принадлежавшей прежде его покойному тестю. А потом он смущенно признался, что Трейси, его жена, отчаянно ревновала его к Грейс, именно поэтому и настаивала так на переезде в Калифорнию. Отчасти по этой причине он и перестал ей писать. Но он был искренне рад слышать ее голос – почувствовал, что просто обязан позвонить ей. Грейс тоже была до слез рада. Она согласилась с тем, что прессе вовсе не нужны ни факты, ни истина – им подавай лишь скандалы да сенсации. Они рады были бы услышать, что она, находясь в тюрьме, всячески ублажала мужчин-охранников, что вовсю спала с лесбиянками. Они знать не желали, насколько беззащитна она была, насколько запугана, травмирована, молода и чиста. Нужны были лишь мерзости – и побольше. И Дэвид, и Чарльз были совершенно согласны друг с другом: нужно отступить, дать хищникам насытиться и ничего пока не предпринимать.
Но даже месяц спустя шумиха не унималась. Заголовки «желтой прессы» вовсю кричали о ней на разные голоса. Второсортные телешоу приглашали всех подряд посплетничать о ней – всех, не исключая даже тюремную уборщицу. И вот Грейс почувствовала, что настало время и ей сказать свое веское слово. Они с Чарльзом целый день проговорили с ответственным за предвыборную кампанию Чарльза, и тот согласился устроить для нее пресс-конференцию. Может быть, это их наконец остановит.
– Ты же сама знаешь, что этого не будет, – сказал Чарльз. Впрочем, он полагал, что если подойти к делу с умом, то ничего дурного это тоже не сулит.
Пресс-конференция должна была состояться ровно за неделю до ее дня рождения – с большой помпой, транслировать ее собирались по одной из главных телевизионных программ. Реклама сделала свое дело, и возле их дома уже накануне снова появились люди с телекамерами. Дети были в ужасе. Они теперь старались никого к себе не приглашать, нигде не бывать, даже поменьше разговаривать с друзьями. Ах, как Грейс все это было близко и понятно! Стоило ей самой выйти в бакалейную лавку, как к ней тотчас же подходил кто-нибудь и начинал невинный разговор, неизменно кончавшийся допросом с пристрастием о ее жизни в тюрьме. И даже если с ней заговаривали о тыквах или автомобиле, то рано или поздно собеседник намертво вцеплялся в Грейс и спрашивал, правда ли, что родной отец ее насиловал или что ощутила она, застрелив его, а одна кумушка позарез желала знать, много ли лесбиянок было в тюрьме.
– Да ты шутишь! – Чарльз все еще не мог в это поверить. Ведь такое случалось, лишь когда Грейс выходила одна или с детьми. Она постоянно жаловалась мужу. А однажды на заправочной станций к ней подлетела неизвестная женщина и заорала ей прямо в лицо: «Бах-бах, Грейс! Замочила папочку, да?»
– Я чувствую себя и Бонни, и Клайдом одновременно… – горько улыбалась Грейс. Это было абсурдно, это было дико… Правда, Чарльзу тоже порой задавали щекотливые вопросы, но никто не смел травить его столь азартно и открыто, как Грейс. Казалось, весь мир задался целью замучить ее. Грейс даже получила взволнованное письмо от Шерил Свенсон из Чикаго – та писала, что уже ушла на покой, что развелась с Бобом (Грейс это, впрочем, не удивило) и изумлялась тому, что Грейс скрыла от нее свое тюремное прошлое.
– Наняла бы она меня тогда на работу, как же… – сказала Грейс, протягивая письмо Чарльзу.
Почта ее теперь была обширной и весьма своеобразной, а однажды она извлекла из конверта листок, запятнанный кровью, с единственным словом: «Убийца!» Эту гадость они тотчас же отнесли в полицию. Но во всем этом потоке обнаружилось вдруг сердечное послание от Винни, из Филадельфии, с заверениями в искренней любви и обещанием всячески поддержать. Потом пришло письмо от отца Тима – он жил теперь во Флориде и служил капелланом в доме престарелых. Он писал, что любит ее и молится за нее, и напоминал, что она дитя Господне, и что Он тоже любит ее.
В день пресс-конференции Грейс не переставая повторяла про себя эти слова священника. Программа интервью была тщательнейшим образом спланирована, и люди Чарльза просмотрели заранее весь список вопросов. Казалось, все в полном порядке. Но перед самым началом пресс-конференции список этот бесследно исчез, и первым вопросом, заданным Грейс, оказался следующий:
– Скажите, что значило для вас сожительство с родным отцом?
– Что это для меня значило? – Грейс с изумлением смотрела на журналиста. – Что это значило для меня? Послушайте, вы смотрели когда-нибудь в глаза жертве насилия? Разговаривали с такими людьми? А видели своими глазами, что изуверы творят с детьми? Они насилуют их, избивают, убивают! Они пытают малышей, тушат сигареты об эти крошечные ручки и ножки… поджаривают детей на радиаторах… и много чего еще… Спросите кого-нибудь из этих несчастных, какое для них имело значение то, что им плескали кипятком в лицо или вырывали руки из суставов! Это значит, что ни одна душа на целом свете не любит их, что они каждую минуту в смертельной опасности… это значит, что они все время живут в состоянии ужаса! Вот что это значит… вот что это значило для меня.
