Илиас (СИ) - "Реимарра" (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации txt) 📗
Не пошевелился. Механически движутся пальцы, раздирая бумагу. Не обернулся. Не слышал.
Где-то в комнате жалобно мяукнул Церри, и Эверу почему то почудилось, что кот зовет именно его.
- Ари? – все-таки войти и запереть за собой дверь. Два шага по рваной бумаге, с фотографиями и буквами. Он их нашел, все…
- Ари! – Эвер сел прямо перед ним, заглянув в лицо. Не слезы. Но у его мальчика не должно быть такого лица – застывшего, с судорожно сжатыми губами и остановившимся взглядом, смотрящим куда-то мимо, в прошлое или будущее. И руки – монотонное движение и отвратительный звук рвущейся бумаги.
Не слышит и не видит ничего. Плечо – камень, даже не пошевелился, словно Эвер тронул статую.
Шок или истерика? Если бы он заплакал Эвер бы справился, умел утешать, за годы пришел опыт, но глаза мертвые и сухие.
- Ари! – хлесткая пощечина. Мотнулась голова и чуть дрогнули пальцы, не прекращая работы.
Эвер быстро вышел из комнаты и секунды для него схлопнулись в доли мгновения.
Внутри него был, оказывается, замок. Хрустальный замок со стрельчатыми башнями и прекрасными жителями. Король, королева, принцессы и наследный принц. Прекрасный сияющий замок его детства, пронизанный солнцем, добротой и любовью. Он никогда и ни от кого не видел и не помнил зла. Все его шестнадцать лет этот живой замок строился, обрастая кружевами окон, шпилей и лесенок, греясь в лучах света и чудес, а потом – короля и королевы не стало, и померкло солнце. И замок перестал строиться, так и оставшись в своей форме. Потом он лишь ухаживал за ним – полировал, чтобы не было ни царапины, ни трещины, чтобы в галереях были портреты и ни одна вещь на каминной полке не была сдвинута, ревниво следя за порядком. Он был последним и самым верным стражем.
Хрустальные дворцы не взрывают бомбами или гранатами, они не падают от землетрясений или катастроф, но разлетаются в осколки, если метко кинуть злобой и ненавистью. Кинуть так, что, кажется, если он сейчас встанет, то осколки пронзят его и разрежут сердце. Не пошевелится, иначе сотни мелких хрустальных острых граней войдут в живую плоть. Сердце у него не алмазное.
Эвер наливал ром в стакан, руки у самого дрожали так, словно приступ был у него, а может и был, но сейчас не до собственных болячек, лишь бы вывести Аристина из этого жуткого ступора.
Сам разомкнул челюсти на неподвижном, застывшем лице, чуть запрокинул непослушную голову. Аккуратно, чтобы не захлебнулся.
- Выпей. По чуть-чуть, не торопись. Тихо, мой хороший, – больше успокаивает сам себя, Аристин его не слышит. Часть жидкости так и пролилась мимо, но хоть что-то удалось влить. Крепкое – должно подействовать.
Не нужно заливать пожар. В его замке ничего не горит. Он просто умер. Но пряная жидкость течет по осколкам, смешиваясь с кровью и заставляя все-таки дернуться, рискуя поймать стекло в рану.
Вздрогнул. Живой. Закашлялся.
- Ари! Ты меня слышишь? Отвечай! Ну же, Ари, мальчик мой, родной, – Эвер обнял, прижал его к себе, мокрого, пахнущего алкоголем и горем.
Нельзя его касаться. Нельзя. Никому, пока не выйдут или не останутся в крови осколки, а они не выйдут так просто из него, но он заслужил это.
Вырвался так, что Эвер, не ожидающий такой силы, выпустил из рук. И молча, вниз по лестнице, туда, где выход, где холодный ночной воздух. Где не так жарко и жутко, где его кровь быстрее замерзнет.
Он бился в руках охраны – профессионалов, понявших, что с обычно невозмутимым Аристином что-то не так, его держали крепко, но бережно. Он извивался, пинался, лишь бы его выпустили.
- Бернд, аккуратно, – предупредил Эвер. – Аккуратно. Все хорошо. Бернд, ты понял? Врача не надо.
Охранник все знал без лишних слов, найдя где-то на затылке юноши нужный нерв и нажав туда, под густые растрепанные пряди. Успокоить и отдать обратно хозяину уже обмякшее в недолгом обмороке тело.
Врача все-таки пришлось вызывать. Эверу стало страшно – вдруг что-то с сердцем, лучше не рисковать. Естественно, клиника была та, откуда приедут в любое время дня и ночи лучшие специалисты.
Уложил в своей спальне. Не хотелось заходить в комнату и еще раз наступать на эти обрывки. Эрна утром даст команду убрать.
- Перенервничал, – объяснил Эвер хмурому врачу причину. Не говорить же: «начитался идиотской прессы».
- Это не нервы, господин Эрлинг. Это шок, то, что вы рассказали, и все реакции, это подтверждают. Молодой человек, судя по медицинской карте, уже наблюдался у психолога. Это рецидив или есть какая-то другая, не связанная причина? Испуг, неприятное событие?
- Травма… – замялся Эвер, который ни черта не понимал в психологии. – Тяжелая жизнь и прочее.
- Ясно, – доктор понял, что не добьется внятных объяснений. Значит, будет говорить с лечащим врачом сам. – Хорошо. Сейчас я выведу из обморока и дам снотворное, если ему станет хуже, то сразу же звоните. Утром я с вами свяжусь.
====== Глава 24 ======
Из обморока так и ушел в сон, как тогда, когда они ездили на свой первый совместный прием. Кажется таким хрупким и слабым, если не знать, сколько этот мальчик вынес. Можно было задать себе вопрос – как же он смог выжить? Но Эвер знал ответ и пояснений ему не требовалось. Когда у тебя нет времени на горе, на эмоции, когда ты работаешь только на одних инстинктах выживания и ответственности, то выживешь. Ломаться можно начать потом, как бойцы возвратившиеся из горячих точек, не поддавшиеся огню и смерти, а потом спившиеся. И Аристину стоит поблагодарить своих сестер, за то что привязали его к жизни. Вот только что будет теперь?
Эту сраную оппозицию и газеты он уничтожит, любыми средствами. Травить как крыс и давить как блох.
Аристин спал беспокойно, не просыпаясь, но вскрикивая и ворочаясь, пихал Эвера длинными ногами, локтями, но бизнесмен уже ни на что не реагировал. День и вечер вымотали его так, что он просто старался удерживать юношу руками, не просыпаясь.
Душный, липкий и жаркий сон, из которого он не может вырваться, к которому словно прилип. Память, рассеченная осколками хрусталя, смешивала прошлое в жуткий коктейль и поила его им насильно – пламя взрыва машины, на вечернем шоссе, прыжок в кювет и гонка по бездорожью, с ними, еще ничего не понявшими детьми, боль от побоев и плач Анники, лицо убитого им бродяги, смущение от собственной наготы, когда Эвер впервые увидел его, сводки цифр из опубликованных приказов отца, все это теснилось в нем, заставляя задыхаться. И из недр памяти всплыло еще одно воспоминание.
Ему двенадцать лет. И впервые он боится увидеть отца вечером. Потому что провинился. Его никогда не ругали, а тем более не били и не лишали удовольствий, но и он доселе не делал ничего серьезного, за что стоило бы так наказывать. Зачем он только согласился попробовать эти дурацкие сигареты? В их доме никто и никогда не курил, это считалось дурным тоном, и Аристин знал, что родители не будут рады, от него будет пахнуть табаком. Ладно, если бы он сознался сам, но их застала учительница, троих и еще до того, как он вернулся из школы – мама уже знала, а если знала она... Еще и запись в дневник, которую увидит отец.
Ему было муторно, неприятно и почему-то жарко эти несколько часов до прихода отца. Мама ничего не сказала, но он видел, что она огорчена и расстроена, и еще от этого было нехорошо. Конечно, она погладила его по голове, накормила обедом и ушла в детскую. А он сидел, старался делать уроки, но ничего не получалось.
- Я пока не хочу с тобой говорить, Аристин, – все, что сказал отец ему вечером. – Позже.
Только через несколько лет он понял, что на самом деле это значило, что отец ответил ему так, чтобы не сказать более резких слов и не выпустить своего гнева, но тогда он задохнулся от боли и обиды. Первый раз с ним так. Отец не хочет разговаривать с ним. Мама сочувственно на него смотрела, но тоже ничего не сказала.
Он постыдным образом разревелся у себя в комнате, на кровати. Ему было совсем душно, кололо горло, он задыхался от слез и вины: что отец разочарован и расстроена мама, что сестры смотрят на него так, словно он испачкался в чем-то нехорошем. И что скажет дедушка Ингер? Он больше никогда-никогда не станет курить, лишь бы его не бросали и не оставляли в одиночестве. И еще очень хотелось пить и голова стала тяжелой.
