Единственная наследница - Модиньяни Ева (читать книги полные TXT) 📗
Она мысленно вернулась к дате последнего цикла, закончившегося десятью днями раньше. Она читала, что у женщины с нормальным циклом овуляция происходит между тринадцатым и четырнадцатым днем от начала месячных. Сношение с Немезио произошло на десятый день от начала цикла. Значит, тогда этого случиться не могло. Но ведь бывают и исключения из правила. Чье же семя – Немезио или Чезаре – оплодотворило ее? Никто, кроме нее, не мог разрешить это сомнение.
Мария стояла на балконе синей комнаты, когда ощутила слабую тошноту, холодный пот на лбу. У нее подкосились ноги, и она опустилась на каменный пол балкона без чувств. Аузония, которая заметила это из сада, вмиг прибежала и привела Марию в чувство с помощью склянки с уксусом и легких похлопываний по щекам.
– Я упала, как переспелая груша, – сказала Мария, немного стыдясь своей слабости.
– Перегрелась на солнце, – попыталась поставить диагноз служанка.
– Нет, это не солнце, – прошептала Мария со слезами на глазах.
– Но тогда, – воскликнула та со страхом и радостью, – ты ждешь ребенка! – Сама она всегда желала ребенка, но ее чрево было иссохшей почвой. – Ты уверена?
– Да, Аузония, я и вправду беременна. – Мария дотронулась до груди и почувствовала, какая она напряженная и болезненная. Ее светло-карие глаза стали блестящими и томными.
– Этого следовало ожидать, – проворчала Аузония. Она помогла Марии усесться в кресло. – А он… я хочу сказать, синьор знает об этом?
– Нет, – ответила она, – до вчерашнего дня я и сама не знала. – Она провела рукой по волосам.
– Думаю, он это воспримет хорошо, – подбодрила ее Аузония. – Никогда не видала мужчину, более влюбленного, чем он. Он будет счастлив иметь от тебя сына.
– Ты даже не знаешь, как я признательна тебе за эти слова, – с облегчением улыбнулась Мария.
Оказывается, все так естественно? У Аузонии не было никаких задних мыслей, и сам Чезаре не имел повода сомневаться. Будь она уверена в том, что это ребенок Немезио, она, не раздумывая, ушла бы из этого дома. Ей вспомнилось предупреждение Элизабет Лемонье: «Никогда не обманывай его. Этого он не терпит». Мария оказалась перед выбором. И она решила: ее сын станет Больдрани, он наследует богатство и могущество отца. Мария не отказывалась от своего прошлого, от тех уз, что связывали ее с Немезио Мильковичем, но если уж она должна произвести на свет второго сына, то он будет Больдрани, а не циркачом и бродягой.
– Когда ты ему скажешь? – спросила участливо Аузония.
– Пока не буду говорить, – удивила ее Мария.
– Как, ты умолчишь о таком событии?
– А если это просто задержка? Ложная тревога? – спросила Мария. – Если головокружение и вправду от солнца? Лучше молчать до тех пор, пока не будет полной уверенности. Будь другом, Аузония, сохрани мою тайну, – и она улыбнулась ей многозначительно.
Они обнялись, как родные.
– Я не буду говорить об этом даже с самой собой, – поклялась служанка. – Но ты мне дашь знать, – заботливо добавила она, – если только я понадоблюсь.
– Ты моя единственная подруга, единственно близкий мне человек.
С улицы послышался шум мотора, Чезаре возвращался с рыбалки.
В сентябре радио только и говорило, что о нападении немцев на Польшу. Мария, которая была своего рода комментатором для Чеккины и Амброджино, сама теперь многого не понимала и не могла им объяснить, как это русские большевики могли заключить пакт с нацистами. Молотов и фон Риббентроп пожимали друг другу руки, Сталин и Гитлер – делили Польшу. А Бенито Муссолини, их дуче, не скрывал, что он не намерен вмешиваться.
– Не беспокойтесь, – утешал обеих женщин Амброджино. – Если что и случится, синьор Чезаре не оставит нас. Он отвезет нас в Караваджо. Ему никто не страшен.
Но Марию занимали вовсе не события в мире, а лишь ее беременность. Все эти дни она жила в ожидании неизбежного разговора с Больдрани.
– Ты устала от меня? – спросил Чезаре ее как-то в синей комнате, в постели.
– Нет, – ответила она, – я люблю тебя. – Она внимательно смотрела на него, словно ожидая подходящего момента, чтобы сообщить ему об этом.
– А в чем тогда дело? – Он не мог не почувствовать, что в последнее время она избегает близости с ним, и это встревожило его. – Ты не хочешь?..
– Сейчас нет, – сказала она. – Мне нужно быть теперь осторожней, – призналась она наконец. – Я жду ребенка.
Чезаре с волнением дотронулся до нее, словно она была из тонкого стекла или хрупкого фарфора.
– Как – ребенка?! О господи!.. Оденься, накройся одеялом, не простудись, поешь чего-нибудь, выпей соку, – в замешательстве он говорил первое, что приходило ему в голову.
– Но здесь же тепло, – напомнила ему Мария, – и мы ели час назад.
– Неважно, – он совсем потерял голову. – Нужно срочно позвать врача.
– Ну да, – передразнила его Мария, – и поставить кипятить много кастрюль с водой, как в американских фильмах. Но я же пока не собираюсь рожать. До этого надо еще подождать.
– Мы расторгнем твой брак, – решил он, – и поженимся.
– Это другой разговор, Чезаре, – решительно возразила Мария. – Я не говорила, что хочу выйти за тебя замуж. Я хочу только, чтобы наш сын носил твое имя. – Мария солгала с такой же естественностью, с какой любила его.
Глава 15
В марте пала линия Мажино и немецкие танковые войска, прорвавшись через Арденны на запад Франции, опрокинули все стратегические расчеты западных генеральных штабов.
– Гитлер сделал ставку в войне на моторы, – заметил по этому поводу Чезаре. – Их танки быстро обходят самые неприступные укрепления. И секрет их… как его называют немцы?
– Блицкриг, – подсказал Пациенца, – «молниеносная война».
Они сидели в гостиной на Форо Бонапарте, был вечер, и огонь в камине жарко горел. Мария вязала, скрывая свои округлившиеся формы под широким платьем. Волосы ее были схвачены на затылке лентой.
– Немцы возьмут Париж? – спросила она, не поднимая глаз от работы. Она подумала о Немезио, которого опять угораздило попасть в водоворот бед – после первого письма она не имела от него больше известий. Чезаре понял ее тревогу, но не захотел ввязываться в этот разговор.
– Возможно, и возьмут, – ответил он.
– С нами что будет? – шорох спиц мешался с легким шумом камина, который в эти весенние вечера Амброджино продолжал разжигать, «а то синьора Мария может простудиться, и потом, она это очень любит».
Адвокат Скалья, казалось, грелся у очага этой любви. Его Роза, как и предсказывал в свое время Чезаре, сбежала в Рим с каким-то актером, в которого безумно влюбилась.
– Перспективы не очень хорошие, – объяснил Пациенца. – Гитлер и Муссолини встречались в Бреннеро. И дуче, который был поначалу настроен нейтрально, теперь, когда есть возможность поживиться жирным куском пирога, считает вступление Италии в войну неизбежным.
– Да, – снова начал Чезаре, – пусть эта идея поставить войну на колеса пока что удалась им, но она заведет их слишком далеко. Они ошибаются, считая американцев пьяными дураками. И своему пакту о ненападении, который заставил замолчать Россию, они тоже придают слишком большое значение. Они считают ее колоссом на глиняных ногах, но это колосс, который себя еще покажет.
По контрасту с этими разговорами радио передавало наивную песенку, полную розового оптимизма, о счастье двух влюбленных.
– Муссолини заявляет, что унизительно сидеть сложа руки, когда другие пишут историю. – Пациенца курил одну из своих американских сигарет. – И теперь наши газеты бодро готовят народ к войне. Бок о бок с ненавистными немцами, ставшими теперь нашими «славными союзниками национал-социалистами».
– Это обещание, данное дуче немецкому послу, когда ему объявили о нацистском нападении на Норвегию, – пояснил Чезаре для Марии. – «Я прикажу печати и народу рукоплескать Германии». И печать в точности все исполнила. Они едят это дерьмо и в то же время фрондируют. Я ничего не хочу сказать, боже упаси, но нельзя же есть с грязной тарелки этого режима и спасать свою душу с помощью анекдотов, где высмеивается Муссолини, перед которым все пускают слюни. Я уважаю тех, кто является фашистом по убеждению. Уважаю и тех, кто с фашизмом борется. – Он взглянул на Марию, которая продолжала равнодушно вязать, словно вовсе не следила за разговором.
