Жизнь моя - Пейвер Мишель (читать книги онлайн полностью без регистрации TXT, FB2) 📗

Генерал говорил с такой спокойной уверенностью, что Акилиан моргнул. Потом до него дошло. Его челюсть отвисла.

— Я собираюсь следовать здравому смыслу, — сказал генерал раздраженно. — Останься я в живых — меня принудят выдать, куда они ушли, и тогда вся затея будет бесполезна, ведь так?

— Но они не смогут заставить тебя говорить. Ведь ты…

— Ох, смогут. В моем возрасте остается очень мало иллюзий, и меньше всего я надеюсь на себя самого… Я сомневаюсь, что я проявлю под пытками бо́льшую силу духа, чем любой другой человек.

— Но… но что случится?

Генерал провел ладонью по лицу. Внезапно он стал опустошенным. Мужчина сорока шести лет, проживший суровую и часто опасную жизнь. Теперь он вплотную стоит перед реальностью неизбежной смерти.

— Думаю, большее, на что я могу надеяться… что мне будет дозволено вернуться в поместье и закончить все там… благородным образом, моей собственной рукой. Думаю, он мог бы даровать мне это.

«Да, — сказал он про себя, — думаю, он мог бы».

— Если не ради моих стихов, — добавил он вслух, искоса взглянув на Акилиана, — то ради чести моей семьи. Тебе ведь известно, что семья очень важна для нашего вождя.

Адъютант никогда не слышал до сих пор, чтобы генерал говорил о семье. Он робко задал вопрос, велика ли она.

Улыбка генерала превратилась в усмешку, которая была совсем мальчишеской.

— Боюсь, не такая большая для создания династии! Пожилая сестра, которую я не видел годами, и два тупоголовых племянника, которых я не люблю и которые, несомненно, отплачивают мне тем же. — Он помолчал. — Но как будет хорошо вернуться обратно в мою долину! У меня там мало места, но оттуда открывается прекрасный вид на реку. И дерево дикой груши растет у террасы. — Он прервался, глаза стали отстраненными, вспоминающими. — Ах, видел бы ты желтый ракитник в это время года! Холмы словно охвачены пламенем!

— Знаю, — отозвался Акилиан. — Я сам из Немауса.

— Правда? — генерал выглядел довольным. — Хорошо, тогда ты знаешь, о чем я.

Между ними повисла тишина.

Акилиан вертел в руках свой кубок. Он не мог поверить в происходящее. Нелепо, но он чувствовал, что вот-вот заплачет.

Генерал постучал пальцами по столу.

— Это была бы не самая плохая смерть, знаешь ли. — Фраза звучала почти умиротворенно.

— Я вообще не вижу, почему ты должен умирать! — возразил Акилиан. Он редко поддавался гневу. Но сейчас он был в ярости. Он говорил себе, что это из-за того, что он теряет талантливого командира, который оскорбил его чувство порядка.

Но генерал, очевидно, не был обманут.

— Почему-то, Марк, — сказал он с мягкой усмешкой, — я доверяю тебе больше, чем нашему мягкосердечному Фабию, если ты не возражаешь.

Акилиан почувствовал, что краснеет.

Генерал смеялся. Он действительно смеялся.

— Не могу я понять ничего этого! — разразился Акилиан. — Ты можешь хотя бы сказать — почему?

Генерал изучал его.

— Возможно, могу. Да, я думаю, я обязан тебе это сказать.

Он снял кольцо и крутил его в пальцах. Это была тонкая александрийская работа: зеленый халцедон в виде свивающейся кольцами змеи, которой Акилиан часто восхищался. Змея могла быть символом смерти, возрождения или выздоровления. Он гадал, что это означает для генерала.

— Очень давно, — сказал генерал, все еще разглядывая кольцо, очень близкий мне человек нанес мне обиду. Я так и не понял, почему он это сделал. И до сих пор не понимаю. — Он нахмурился. — А теперь я не буду пытаться понять. Это сделано — и не о чем говорить.

Акилиан догадался, что речь идет о женщине, возможно, о Ликарис его стихов. Но поскольку генерал, казалось, избегал называть ее прямо (наверняка, чтобы защитить ее, если она еще жива и еще замужем), он решил держать свои догадки при себе.

— Последние тринадцать лет я провел в озлоблении, — продолжал генерал, — пытаясь ненавидеть других, но в итоге возненавидев себя. — Он покачал головой. — Возможно, в этом все дело. Не знаю. Но вчера, совершенно неожиданно, мне был дан шанс… все исправить. Я надеюсь… Или хотя бы исправить в той степени, в какой это возможно, спустя столько времени.

Он взглянул на Акилиана, и свет его глаз нельзя было вынести.

— Видишь, Марк. Я встал перед выбором: или я отменяю данный тебе приказ, и, когда мы завершим осаду, я возьму меч и убью пленников собственной рукой, или приказ останется в силе. — Уголок его рта приподнялся. — Вот так. Не такой уж тяжелый выбор, в конце концов.

Глава 28

Ты не должен был сюда приходить, думал Патрик, наклоняясь через перила моста и глядя в струящиеся темно-зеленые воды реки. Это нечестно по отношению к Нериссе. И к Антонии. Черт, это нечестно даже по отношению к Дебре, хотя, с тех пор как ты из-за нее оказался здесь, все здорово усложнилось.

Он провел рукой по лицу. Первые приступы головной боли отдавались в черепе. Был четверг, пять вечера, уже смеркалось. Он поднял воротник, чтобы защититься от ветра, и направился к мельнице.

Он не ходил этой дорогой долгие годы и забыл, как ненавидит это место. Он никогда не мог подумать о мельнице, чтобы не оживить воспоминаний о том, как он летел сломя голову вдоль реки, к телефону. Панику, когда он понял, что не знает номера «скорой помощи». Боль в руках и на лице. Тот сладкий липкий запах, забивающий ноздри.

Как Антония это выдерживает?

Маленький разбитый «ситроен» стоял во дворе, на кухне горел свет, но, когда Патрик постучал у двери, никто не откликнулся. Он осторожно вошел внутрь. Никого не было.

Кухня была ужасна, хуже, чем он представлял. И выглядела так, словно подверглась налету вандалов. Под ногами хрустело битое стекло, стены забрызганы чем-то, пахнущим как вино, а может, как чистящая жидкость. Местами грязь была размазана, словно кто-то предпринял слабую попытку вытереть ее, но потом сдался. Это выглядело как дорожная авария.

В слабом желтом свете единственной лампочки виднелись мрачные лоскуты плесени на потолке. Длинные мотки паутины украшали пустые полки, от занавесок, прикрепленных кнопками к окну, распространялся запах гнили.

И было холодно, действительно холодно. У него изо рта шел пар, а когда он положил руку на древний радиатор, тот оказался ледяным.

— Боже мой! Антония, — пробормотал он, — неужели ты не могла о себе получше позаботиться?

Она ведь не привыкла к условиям, подобным этим. А если привыкла, то что ж у нее за жизнь?

Он подошел к лестнице и позвал, но, поскольку ответа не было, вернулся ждать на кухню. Она не могла далеко отлучиться.

Двенадцать лет назад мельница, должно быть, была уже достаточно запущенной, но тогда он не обращал на это внимания. Лето было в зените, и они жили на улице. А здесь был рай прохлады и тени, когда слишком сильным становился палящий свет полудня.

Он вспомнил, что они всегда, кажется, ели за большим дубовым столом на кухне, а вечерами каждый брал, что хотел, и шел перекусывать к реке. Он вспоминал их долгие, полные энтузиазма дискуссии, подогреваемые дешевым vin de pays, к которому они добавляли большие куски покрытого корочкой деревенского хлеба, паштет из дикого кабана, местный сливочный сыр и абрикосы, все еще теплые от солнца. Он вспоминал, как бросал продолговатые косточки от оливок в реку и наблюдал за небом. Оно становилось из сиреневого сапфировым, а затем — цвета индиго, и появлялись звезды.

Что случилось со всем этим? Куда все ушло?

Он подошел к холодильнику, который щетинился желтыми листочками «Что сделать». В их окружении задумчиво хмурился в пространство Кассий с открытки.

Листочки содержали загадочные сообщения, нацарапанные элегантными каракулями Антонии: «Перузия — более раннее отпр. — знач.?» «Молоко, сушеные абрикосы, лошадиные орешки (что это? где найти?), шоколад».

По крайней мере, она все еще любит шоколад, подумал он. Это уже кое-что.