Красавица некстати - Берсенева Анна (книги без регистрации .txt) 📗
Павел не помнил, что там было. Карина пошла к двери.
– Куда вы?
Он догнал ее, положил руку ей на плечо. Она обернулась. От нее явственно исходило что-то нездешнее, в самом деле как от влетевшей в квартиру шаровой молнии.
Павел никогда в жизни не испытывал искусственной потребности в том, что другие называли адреналином. Но сейчас он не узнавал себя. Да эта женщина и не была каким-то там адреналином. К ней не подходило ни одно из известных ему определений. Он готов был броситься в нее, как в омут.
– Ухожу, – сказала она.
– Куда? – повторил Павел. – К очередным любителям пьяных загулов?
– А вы не любитель? – усмехнулась она.
– Я не пью, – сердито сказал он. – Я…
Объяснять, что он такое, Павел не стал. Он казался себе пресным, как овсяная каша. Впрочем, он с изумлением понимал, что таким ему кажется не он нынешний, а тот человек, которым он был в прошлом. В очень далеком прошлом, в том, которое было до Карины…
– Я поняла, что такое вы, – помолчав, сказала она. – Я у вас останусь.
Она сказала это так, словно позволила остаться ему. Да так оно вообще-то и было. Павел не мог представить, как жил бы дальше, если бы она ему этого не позволила.
Ничего он до сих пор не знал о том, что глупо и убого называлось сексом! Это с Аленой у него был секс, с другими безликими, одинаковыми женщинами, которых он выбирал для незамысловатого удовлетворения своих незамысловатых же потребностей. То, что этой ночью происходило у него с Кариной, называлось… Никак это не называлось! Ураган, тайфун, селевой поток – все одновременно.
Она легла с ним в постель так же просто, как сказала, что спустилась к нему в квартиру на связанных простынях. Ничто не казалось ей в этом мире невозможным. А ему… Когда Карина обвивала, оплетала его ногами, руками, когда ее волосы опутывали его, как змеи, когда, наклоняясь над ним сверху, она медленно целовала его всего, от губ до кончиков пальцев на ногах, – он знал, что ничего больше ему в этом мире не нужно.
И все эти сумасшедшие, с ума сводящие ласки Карина не прекращала всю ночь – она была в них так же неутомима, как свободна.
– Ты случайно не из гарема? – в очередной раз переведя дыхание, спросил Павел.
Рассвет уже вставал за окном, вызывая у него растерянность: что это за солнце, зачем оно? Пусть бы ночь длилась бесконечно!
– Нет, – ничуть не удивившись его вопросу, ответила Карина. – Я жила в Молдавии, в селе.
«Ничего себе способности у молдавских крестьянок!» – подумал Павел.
А вслух спросил:
– Я тебя не обидел? Торопился…
Ему в самом деле было неловко от собственной поспешности. Как только Карина сказала, что останется у него, он унес ее в кровать, как волк добычу, и не отпускал от себя всю ночь.
– Чем обидел? – не поняла она. – Ты совсем новый мужчина, таких у меня еще не было. Я хотела попробовать тебя всего.
Кровь залила его изнутри от ее слов, жарко и сильно. Он вспомнил неутомимость ее губ, их сладкое бесстыдство… Она в самом деле пробовала его, все его тело.
– Ну и как? – хрипло выговорил он. – Понравилось?
Он никогда не разговаривал с женщинами вот так, грубо и прямо. Но ведь у него никогда и не было таких женщин.
– Да, – кивнула она. – Я не уйду от тебя сегодня.
– Что значит сегодня? – насторожился он. – А потом?
– А потом уйду, конечно. Когда ты мне надоешь, – без тени смущения сказала Карина. – Но, я думаю, это будет не сразу. Ты очень хорош. Особенно руки. – Она взяла его руку и положила себе на живот. – Пальцы у тебя тонкие, длинные, а руки при этом тяжелые, очень мужские. Ты и сам не замечаешь, как сладко они ласкают.
– Давай еще, если сладко… – Он не произнес это, а почти простонал. – Только и ты меня ласкай… Всего.
Назавтра Павел впервые в жизни опоздал на работу. А когда все-таки приехал туда, то весь день проходил в сомнамбулическом состоянии. Все решили, что это произошло с ним от смены часовых поясов, но он-то знал, что пояса здесь ни при чем. Дело было только в Карине – весь день он думал, застанет ли ее дома, и весь день боялся, что не застанет.
Она оставалась у него месяц. Весь этот месяц, каждый день из тридцати, прошел в любовной горячке, напоминавшей безумие. То есть, собственно, и бывшей безумием – ничего подобного Павел прежде не знал. Он с трудом и недоумением представлял свою прежнюю жизнь, пресную, обычную. Карина расцветила и зажгла ее так, что ни одна минута не повторяла теперь другую.
Хорошо, что как раз подошло время отпуска, иначе Павла просто уволили бы с работы: он почти не выходил из дому, а когда все-таки выходил, только за едой, ему казалось, что он не на улице Стромынке, а на Марсе.
В кратких промежутках, когда к нему возвращалась способность мыслить сколько-нибудь связно, он пытался расспросить Карину, кто она и чем занимается. Впрочем, вскоре он понял тщету подобных попыток. Карина не то чтобы скрывала от него что-то – просто она была никто и не занималась ничем, как сразу же ему и сообщила.
– Я родилась в Молдавии, – сидя с ногами на кровати и глядя, как медленно, вслед за восходящей луной, вливается в окно серебряный свет, рассказывала она. – Кстати, у тебя не было молдавских предков? Киор – молдавская фамилия.
– Может, и были. Понятия не имею.
Павел никогда не интересовался своими предками. Мама была равнодушна к посторонним родственникам из-за присущей ей логичности мышления, а сам он с детства чувствовал себя каким-то отдельным ото всех. Одиночество было его врожденным качеством, это он знал.
– А у меня непонятно какое имя. Не знаю, откуда оно у нас взялось. Знаешь, в сельской жизни есть своя прелесть. Особенно в южной. Зной, истома, время течет неторопливо, жизнь разворачивается перед тобою медленно, как во сне. Но я была не похожа на всех, кто меня окружал. Я жила совсем не так, как они.
«Это уж точно!» – подумал Павел.
Он затруднился бы назвать хоть одного человека, на которого она была похожа. Да и речь ее, свободная и правильная, хотя и с какими-то необычными для русского языка оттенками, отличалась от того, как Павел представлял себе речь жителей молдавского села.
– Долго ты там жила? – спросил он.
– До шестнадцати лет. Потом уехала.
– Одна?
– Нет. С мужчиной. Я в него безумно влюбилась.
– И куда же ты уехала?
О том, что это был за мужчина, Павел знать не хотел.
– В Кишинев. У него там был бизнес или что-то вроде. Я не очень поняла. Я все время, пока была с ним, только любила его, потому что он был сумасбродный, сумасшедший. Может, он был бандит.
«Это скорее всего», – поморщившись, подумал Павел.
– Он меня тоже безумно любил, – не обращая внимания на его реакцию, продолжала Карина. – Однажды принес домой полную сумку золотых цепочек и всю меня ими опутал. И я всю ночь не могла пошевелить ни рукой, ни ногой из-за золотых цепей, а он меня любил неподвижную. Он был неутомим в любви. Как ты, – добавила она.
Эти слова не были лестью – Карина вообще не умела, да и не считала нужным говорить не то, что думала. Ей было все равно, что испытывает при ее словах тот, к кому они обращены. Павел испытывал только одно: желание. Бешеное, до темноты в глазах мужское желание.
– И что было потом? – спросил он.
– Его убили. Застрелили, когда он вышел из подъезда.
– И… что? Что стало с тобой?
– Я вернулась домой. Мне пришлось вернуться – я ждала ребенка.
– Как?! – Павел оторопел. – У тебя ребенок есть?
– Ну да. Сын.
– И где он?
– В деревне, – пожала плечами Карина. – У моих родителей. Я ведь не могла взять его с собой в Москву.
– Но зачем ты сама в Москву-то поехала? – воскликнул Павел.
С ума можно было сойти с этой женщиной!
– Я не могла больше оставаться дома, – спокойно, как само собой разумеющееся, объяснила Карина. – Мне стало тоскливо, бессмысленно. И я поняла: если не переменю свою жизнь, то покончу с собой. А этого мне еще не хотелось тогда. Я подумала, что в жизни может открыться что-нибудь такое, чего я пока не знаю. И поехала в Москву.
