Горькая сладость - Спенсер Лавирль (читать лучшие читаемые книги txt) 📗
Но в два часа Мэгги отметила, что дочка не пришла, как обычно, мыться в ванную. А на следующий день проспала до десяти, и, чтобы ее поднять, пришлось применить некоторое насилие. Следующие три вечера она снова гуляла с Тоддом и в результате по утрам просыпалась все позже и позже. В воскресенье же Кейти вообще отказалась работать.
— Это единственный свободный день Тодда, и мы хотели пораньше пойти на пляж.
— Как только приберешься — иди, — сказала Мэгги.
— Но... мама!
— Ты бы уже со всем управилась, если бы встала, когда полагается, — отрезала Мэгги.
В последующие дни Кейти все больше и больше времени проводила с Тоддом, что здорово раздражало Мэгги, нет, не из-за того, что она бегает на свидания — Тодд хороший парень, трудолюбивый, расторопный и неизменно вежливый, — а из-за отношения дочери к своим обязанностям. Мэгги не хотелось вновь прибегать к воспитательным мерам, которые она использовала в подростковом возрасте Кейти, выслеживать ее по ночам. Но и позволить Кейти пренебрегать работой в угоду личным прихотям она тоже не собиралась.
Но была и другая причина для беспокойства, которую она не могла предвидеть заранее. Ей самой не хватало уединения. После стольких месяцев полной независимости она приобрела много новых привычек: есть, когда захочется, а не в строго определенные часы, оставлять косметику в ванной и быть уверенной, что вещи окажутся на своих местах, слушать радио по выбранной программе и держать раковину свободной от грязной посуды. Несмотря на то, что у Кейти была своя комната над гаражом, дом перестал быть ее безраздельной собственностью, и, осознав это, Мэгги почувствовала угрызения совести за свою раздражительность. Она в значительной мере вызвана тем, что своим присутствием Кейти положила конец ее вечерам с Эриком Сиверсоном.
Мэгги хотелось с кем-нибудь поделиться, но уж никак не с матерью и не с Бруки, поскольку дочь продолжала встречаться с ее сыном. Ей приснилось, что она ребенок и играет в Красного Роувера в высокой траве газона около школьной стены из желтого кирпича. Зазвенел звонок на урок... и она проснулась. Глядя в потолок, Мэгги тихо лежала и прислушивалась к ночному лягушачьему концерту, когда неожиданно снова раздался далекий звон школьного, нет, определенно не школьного, а корабельного звонка. Далекий настолько, чтобы никого не потревожить, но и не такой, чтобы не быть услышанным. Интуиция подсказала — он! Он зовет ее, звеня в знакомый ей медный колокольчик над дверью кабины на «Мэри Диар».
С колотящимся сердцем она выскочила из постели и стала судорожно шарить в шкафу в поисках одежды, натянула первые попавшиеся под руку шорты под короткую ночную рубашку и взглянула на часы — одиннадцать. В предчувствии встречи сердце стучало еще сильнее. Ночным привидением она проскользнула по холлу к выходу из дома, пересекла прихожую и бросилась по ступенькам между душистыми свадебными венками цветов, развешанными на веревке у крыльца, в направлении темной громады озера, откуда доносился приглушенный гул мотора «Мэри Диар», от которого по поверхности воды шла легкая рябь, дробящая лунную дорожку. Вниз... босиком по росистой траве... под темные ветви тополя. Потом мотор заглох, послышался легкий всплеск волны у причала, шлепанье ее собственных босых ног по настилу, который поддался под давлением пришвартовавшейся лодки.
Он появился как белое видение на призрачной «Мэри Диар» и встретил ее у перил с протянутыми руками, в объятия которых она впорхнула, как заблудившаяся голубка, вдруг обнаружившая свой дом.
— О, милый, как я истосковалась по тебе. Обними меня, обними меня крепче.
— Ах, Мэгги... Мэгги... — Он крепко прижал ее к обнаженной груди и к белым, закатанным по колено штанам. Широко расставив ноги, он прижимал ее к тонким перилам палубы и целовал так, будто эти поцелуи избавляли его от чего-то страшного и унизительного.
Из глаз ее брызнули слезы и заструились по щекам.
— Мэгги, в чем дело?
Он отступил назад и попытался приподнять ее лицо, которое она старалась спрятать у него на плече.
— Не знаю. Так, по глупости...
— Но с тобой все в порядке?
— Да... нет... я не знаю. Весь день сегодня была на грани нервного срыва. Так, без особых причин. Прости меня.
— Ну что ты! Не переживай и плачь, если хочется. — Он мягко обнял ее, поглаживая по спине.
— Но это глупо. Я намочила тебе всю грудь. — Она хлюпнула носом в шелковистость его открытой кожи и тут же стерла слезы ладонью.
— Продолжай, пусть мокнет. Не усохнет.
— О, Эрик... — Мэгги всхлипнула еще пару раз, ей стало легче, и она уютно устроилась между его раздвинутых ног. — Я не понимаю, что творится со мною последнее время.
— Тяжелая неделя?
Она кивнула и задела головой его подбородок.
— Можно пожаловаться?
— Ну конечно.
Как хорошо, что можно вот так прижаться к нему и вылить все, что накипело на душе.
— Идея нанять Кейти на работу оказалась неправильной, — начала она и рассказала, что дочь регулярно просыпает начало рабочего дня, как ей трудно заставить себя присматривать за нею, о том, что она не может теперь обсудить свои трудности с Бруки, и как сложно оставаться заботливой матерью с повзрослевшим ребенком. Призналась в своей повышенной раздражительности и в абсолютном безразличии к тому, что потеряла надежду на восстановление хоть сколько-нибудь терпимых отношений с собственной матерью. Она сообщила Эрику, что Кейти знает о ее встречах с ним, и у них был неприятный разговор по этому поводу. — Теперь понимаешь, как ты был мне нужен сегодня?
— Ты мне тоже очень нужна.
— Что-нибудь случилось?
Он рассказал ей о той кутерьме, которая царила в доме Майка и Барб начиная с прошлого воскресенья, после нашествия орды по поводу окончания школы Николасом, и что прошлой ночью Барб разродилась девочкой — с двухнедельной задержкой, но крупной и здоровенькой, которую нарекли Анной в честь бабушки.
— За одну неделю они выпустили в мир одного ребенка и впустили в него другого, — грустно заключил свой рассказ Эрик.
— А у тебя — ни одного. И в этом твоя беда, правда?
Он только вздохнул, передернул плечами и, взяв за руки, заглянул ей в глаза.
— Вчера произошло и еще кое-что...
— Что?
— Вчера к матери приходила Нэнси и просила помочь ей со мной помириться, а мой адвокат говорит, что, если я откажусь от попытки восстановить отношения с женой, это произведет плохое впечатление на судей.
Мэгги внимательно вгляделась в напряженное лицо Эрика.
— Не волнуйся, — добавил он быстро, — я люблю тебя. Ты единственная, кого я люблю, и я обещаю, что не вернусь к ней никогда. Никогда.
Он поцеловал ее в губы, сначала нежно, а потом все более пылко и жадно, касаясь ее языка своим.
— О, Мэгги, я так люблю тебя, — сказал он с мукой в голосе. — У меня вся душа изболелась из-за того, что я не могу сразу освободиться, жениться на тебе и положить конец твоим страданиям из-за того, что твои дочка и мать нас осуждают.
— Я знаю. — Настала ее очередь успокаивать Эрика, и, скользя пальцем по его лицу и бровям, Мэгги добавила: — Когда-нибудь это произойдет.
— Когда-нибудь, — повторил он с легким раздражением. — Но когда наступит это «когда-нибудь»?
— Шшш... — Мэгги приглушила его ропот нежным поцелуем, пытаясь отвлечь от переживаний. — Я тоже тебя люблю. Давай сделаем кое-что для наших будущих воспоминаний... прямо здесь под звездами.
Луна отбрасывала длинные тени от деревянных доков, сливающиеся в один бесконечный шпиль на легких покрытиях причалов, которые, сближаясь, превращались в непрерывную линию. Он поцеловал ее жадно, взасос, провел руками по спине и, обхватив ягодицы, воспламеняясь, прижал к себе. Мэгги приподнялась на цыпочки и кончиками ногтей провела по его голове, шее, по плечам. Он обхватил ее груди под свободной рубашкой, скользнул ладонями чуть ниже, приподнял ее к звездам, и держа так, на весу, прижался губами к ее правому соску. Мэгги поморщилась, а Эрик пробормотал:
