Выйди из-за тучки (СИ) - Шатохина Тамара (книги без сокращений txt) 📗
— Это…?
— Последний корпоратив, месяц назад. Анька, меня просто развели на секс по пьяни, продумано и грамотно. Или не очень… может быть и так, что это оказалось совсем нетрудно, я тогда… со всеми этими своими мыслями… И она уже давно положила глаз на меня, — выдохнул он и замолчал. Я прогундосила:
— А твоя… брезгливость?
— По пьяни, Аня.
— Зачем ты рассказал мне?
— Вчера я узнал, что будет ребенок…
ГЛАВА 8
Я тогда как-то сразу поняла, что это — все. Что это — ВСЕ! И что бы дальше ни случилось, что бы там мы ни делали, как бы ни хотели — уже ничего не исправить. Что сейчас все хорошее для нас закончилось. Пусть он еще строит планы по восстановлению того, что разрушил, но это точно — конец. Сколько бы мы не трепыхались даже на пару с ним…
Тогда всех этих мыслей еще не было, мне просто некогда было думать. Было только общее осознание. И пришло это состояние, которое стало привычным даже не на дни, а на целые месяцы — ощущение, что на моих плечах лежат горы. Почти невыносимая тяжесть, постоянная усталость, такая тоскливая безнадежность, словно моя жизнь сейчас закончилась и жить на свете осталась только пустая, выжатая досуха оболочка… А тогда мозг просто отказался работать — отупение и бессилие накрыли настолько мощно, что я еле доползла до спальни и сразу отключилась.
«Вот такая в зызни зопа»… как говорит Ленка. Сейчас я понимаю, что спаслась этим состоянием. Как-то сработала внутренняя защита.
Тогда я очень много думала, да я только и делаю, что думаю об этом! Что выплакала все слезы, страдала, мучилась, ревновала — это все понятно. Первые дни было особенно тяжко — почти невыносимо. Еще и оттого, что у меня были повседневные обязанности, и я через силу должна была исполнять их. Должна заниматься Вовкой, готовить еду, одежду, делать уборку. Должна была выйти в понедельник на работу.
А в голове опять же — мысли… мысли… Не о работе, даже не о сыне. Я обдумывала, анализировала, буквально обсасывала то, что случилось в надежде найти выход из сложившейся ситуации, хотя бы попробовать это сделать. Даже просто вспоминать его слова было тяжело, просто осознать сам факт измены, но это в самом начале. Потом до меня дошло, что на самом-то деле все еще хуже… гораздо хуже.
Дело в том, что Андрей был ненормальным отцом. Просто сумасшедшим. Он сам говорил, что каждый раз мчится с работы домой, страшно соскучившись. И по мне, само собой, но больше — по Вовке. Он так любил его, так внимательно и бережно относился, так ловил и старался развить каждое его только проснувшееся детское умение. Это он еще до года приучил сына к горшку, он научил его пить из чашки и отучил от соски. Он придумал способ, как заставить малого сделать первые шаги… Я не самоустранялась от воспитания, я просто не успевала — успевал отец.
В три года Вовчик уже занимался спортом — пока только дома. Ну как — спортом? Папка купил ему детские резиновые гантели, а когда ручки немного окрепли, научил отжиматься от пола, потом подтягиваться на съемной перекладине, которую устроил специально для малого в дверном проеме. Вовка рос крепким, сильным, быстрым, мало болел. А еще он знал почти все буквы, и здесь уже постаралась я. Мы всей семьей разбирали вечерами детские развивающие игры — проходили лабиринты, бросали фишки, хором считали количество точек на них и читали названия на картонных полях. Вслух читали детские книжки необыкновенной красоты — с раскладывающимися картинками, стеклянными бусинками-глазками у зверушек. Вовка поначалу бэкал и мэкал, разбирая буквы и слова, а мы млели рядом от гордости и умиления…
О чем я? О том, что если там ребенок, то это точно — конец. Андрей теперь привязан к ней, будто канатом. Он никогда не оставит своего ребенка! Будет жить на две семьи, будет нестись туда каждый раз, когда услышит, что нужен ему… Им могут манипулировать, а, судя по предприимчивости той твари, то и будут, обязательно будут. Я с ужасом думала обо всем этом, понимая, что саму измену я уже почти простила.
Больно, да — это было очень больно, но я не готова была вот так просто взять и отдать его другой. И в то же время, не видела выхода из этого тупика. Пустила тогда все на самотек. Потому что — о чем говорить? Я знала его, понимала, что что-то будет, но обговаривать с ним это, строить предположения и планы сил просто не было. Я видела, что он страшно раскаивается, переживает даже больше, чем я. Что это страшный урок для него на будущее, что он в шоке от масштаба моей реакции на все это, хотя и ожидал ее.
Из меня будто выкачали жизнь, а он наблюдал это. Я совершенно ничего не делала для того, чтобы наказать его — не скандалила, не ругалась, не выясняла отношения, но оно получалось само. Я жила, как могла тогда, и это был уже совсем другой человек — я страшно изменилась, и не только внутренне. У меня потухли глаза… Кажется, как они могут потухнуть, ведь это просто образное выражение? А оказалось, что очень даже могут — из зеркала смотрели мертвые глаза, усталые и пустые.
Как страшно эмоциональное состояние влияет на внешность, я ощутила на себе: волосы стали тусклыми и секлись, кожа высохла и шелушилась, губы трескались. Крема не помогали, или их нужно было менять в связи со всем этим? Мне точно было не до этого. Белки глаз из голубоватых стали розовыми. Веки отекали за ночь — я плакала, не осознавая этого — во сне. Наутро подушка оказывалась влажной. А еще я худела — за неделю ушло килограмм пять, не меньше, потому что это стало заметно. Хотя как будто и ела что-то, жуя бездумно, как корова сено.
Я видела, что перестаю быть хорошенькой, устало думая при этом, что сейчас там — на его работе, она мелькает перед ним во всеоружии. Знать, что они продолжают просто видеться, было невыносимо! Понимала, что он раскаялся искренне, но в голове крутилось — он продолжает видеть ее, даже говорит с ней, раз уж как-то узнал о ребенке, они там рядом — так что ему мешает повторить?
Я все время думала, но не могла заставить себя спросить — понравилось ему с ней? Она лучше меня? Теперь он уже не жалеет об упущенном? И как оно — сработало? Он уверился, что не ошибся во мне? Или наоборот? Он же промолчал об этом, но какая теперь разница? Я не верила, что он скажет правду. Потому что она будет горькой для меня. В любом случае, с ней он ощутил что угодно, но не разочарование — желанная новизна, запретный плод, удовольствие в конце… Мужской оргазм прост и предсказуем. Это для нас он неотделим от эмоционального состояния. Я никогда не верила в «технический» оргазм у женщин, и сейчас считаю, что его невозможно получить по принуждению, без желания. А вот у мужиков — запросто. Так что свою порцию удовольствия с ней он всяко получил, раз уж речь идет о ребенке. Он ни за что не признается в этом, даже если я спрошу, станет врать, что был в невменяемом состоянии, а я не поверю. Я в панике думала, что уже никогда не смогу поверить ему. И как жить?
Я гнала от себя эти мысли, старалась не накручивать себя зря, не рисовать в своем воображении картины — а как это у них было? Потому что от этого душевная боль превращалась в физическую — начинало болеть сердце, или что там еще может болеть за грудиной?
Андрей понимал, что мне нужно какое-то время, чтобы отойти от всего этого, свыкнуться с мыслью, что это случилось. Он был очень внимателен и бережен со мной в это время, прикасался с лаской, когда только мог, все так же занимался Вовкой. Я думаю, что у него была надежда, что со временем у нас все обязательно наладится — он знал меня. Я ведь не выгнала его, не подала на развод, даже не устроила разборок…
Я просто не умела выяснять отношения.
Это была одна из кривых граней моего характера. Тут я была совершенно беспомощна. Я не могла орать в гневе. Просто громко кричать — сколько угодно. А с обидой, выясняя отношения — не могла. Горло пережимало от обиды, оно болело, стоило только попробовать протолкнуть сквозь него громкие звуки. Скандалить у меня категорически не получалось.
