Прямо в сердце (ЛП) - Хейл Карина (полные книги .TXT) 📗
«Ты должна попытаться, — говорю себе, — ради него. Сегодня его день рождения, он в хорошем настроении, его семья в городе, не испорти все. Страдай молча».
Решаю так и сделать.
Я иду на кухню и начинаю готовить Лаклану завтрак, но тут он встает с кровати и подходит ко мне, обнимает меня за талию и целует в шею, пока я жарю яичницу.
— Ты должен оставаться в постели, — говорю я ему, поднимая лопатку, как оружие.
— Мне нужен кофе, — бормочет он, целуя меня в волосы. — И мне разрешено сказать, что скучал по тебе?
Мне следовало бы сосредоточиться на его милых словах, но вместо этого я продолжаю думать о его матери на улице. Мне становится не по себе, и я задаюсь вопросом, расскажу ли когда-нибудь ему правду.
А потом решаю, что не обязана.
И тут раздается стук в дверь.
Глава 4
Лаклан
Только я беру кофейник, как слышу, кто-то стучит в нашу дверь.
— Кто бы это мог быть? — размышляю я, ставя кофейник обратно. Затем смотрю на Кайлу, и ее лицо бледнеет, а глаза наполняются ужасом. Какого хрена?
— Нет, Лаклан, — говорит она, но я уже направляюсь к двери. Я думаю, это Бригс или кто-то другой, и не могу понять, почему Кайла выглядит такой чертовски испуганной.
— Лаклан, — снова кричит она, дергая меня за руку, голос срывается от отчаяния, но теперь мне очень хочется узнать, кто же находится по ту сторону двери.
Поэтому я открываю ее.
И все внутри замирает.
Это моя мать.
Стоит прямо там.
Снежинки застряли в ее редеющих седых волосах и на плечах поношенного пальто. Ей холодно, она слегка дрожит, лицо бледное. Если бы это был кто-то другой, я бы пригласил его войти.
Даже сейчас, зная, что это она, женщина, которая разрушила мою жизнь и причинила такую глубокую боль, что раны никогда не смогут затянуться, мне стыдно. Это лишнее, я не должен испытывать стыд или переживать.
Но делаю именно это.
Отмахиваюсь от этого чувства, проявляя твердость характера.
— Что ты здесь делаешь? — спрашиваю я ее.
— Хочешь сказать, твоя жена тебе не сказала? — спрашивает мать, слово «жена» она произносит резче.
Я сглатываю, глядя через плечо на Кайлу.
— Прости, — шепчет она, сжимая руки, — я только что столкнулась с ней на улице.
Я злюсь на нее за то, что она не сказала мне, тогда я не был бы так удивлен, как сейчас, но не время ругать ее.
Снова смотрю на мать.
— И чего же ты хочешь? — Крепче хватаюсь за дверь, надеясь, что у меня хватит духу закрыть ее перед лицом матери.
— Просто пришла поздравить тебя с днем рождения.
Я прищуриваюсь, глядя на нее.
— Это все? Ну, я получил поздравление, теперь можешь идти.
— Лаклан, пожалуйста, — умоляюще произносит она. — На улице холодно, а мне... мне сейчас некуда идти. Просто впусти меня, чтобы я могла немного согреться, а потом я уйду и не вернусь.
— Нет, — слышу я, как Кайла возмущается себе под нос. — Лаклан, она врет.
Я разрываюсь. За спиной жена, и мне хочется верить ее словам, что моя мать лжет, только это она всегда и делала. Но кем я буду, если откажу матери? Дело не в том, что она моя биологическая мать, она просто человек.
Не знаю, что делать.
И чем дольше смотрю на мать, тем больше воспоминаний всплывают в памяти.
Наконец я отступаю и открываю дверь пошире.
— Оставайся, пока не согреешься. А потом уходи.
Она с благодарностью улыбается мне.
— О Лаклан, спасибо, спасибо тебе.
Затем торопливо проходит мимо меня, а Кайла не отступает ни на шаг. Обычно я восхищаюсь ее упорством, но сейчас оно может все усложнить. Я знаю, Кайла презирает мою мать.
— Почему бы тебе не вывести собак на прогулку, — говорю я Кайле. Хочу сказать ей, что к тому времени, когда она вернется, моя мать уйдет, надеюсь, навсегда.
Она качает головой, продолжая взглядами метать кинжалы в мою мать.
— Нет, я только что выводила их на улицу.
— Вы вышли всего на пару минут, — говорит мама. — И ты была в халате, может, тебе стоит одеться как следует.
Я морщусь, потому что Кайле это не понравится.
Смотрю на нее. Ага, она вот-вот взорвется.
Бросаю на нее умоляющий взгляд. Я знаю, что она хочет остаться и помочь, защитить меня. Но она не может сражаться за меня во всех моих битвах. Я должен сделать это сам.
В конце концов она сдается, хотя и злится как черт. Натягивает пальто, пристегивает собак и уходит, хлопнув дверью.
— Твоей жене не помешало бы научиться манерам, — говорит мама.
— Кто, твою мать, дал тебе долбаное право говорить о моей жене, — я резко поворачиваюсь и кричу, указывая на нее пальцем. — Поменьше болтай о ней, она тебя не касается.
Мама засовывает руки в карманы пальто и поднимает подбородок.
— Касается, потому что, когда я пытаюсь увидеться с тобой, она мешает мне. Знаешь, что она сказала мне, Лаклан, когда увидела меня там, в снегу? Она сказала: проваливай. Какой человек мог такое сказать?
— Тот, кому надоело твое дерьмо, — ухмыляюсь я, мое сердце начинает биться быстрее, кровь в жилах закипает. Обычно я достаточно спокоен, но не сегодня, и не с матерью рядом. — И я тоже сыт по горло этой ахинеей. Я впустил тебя только потому, что пожалел. И жалость — это все, что ты получишь от меня.
Я пролетаю мимо нее, чувствуя себя не в своей тарелке, и принимаюсь расхаживать вокруг.
— Только жалость? А как насчет чашки кофе?
Блядь.
— Да, конечно, — отвечаю я, направляясь на кухню. Пользуясь моментом, поворачиваюсь к ней спиной и делаю глубокий вдох через нос. Такое чувство, что у меня вот-вот случится сердечный приступ, я едва могу дышать.
«Держи, черт подери, себя в руках», — говорю себе.
Трясущимися руками наливаю кофе.
Отношу ей чашку. Мать сидит на диване, пальто лежит рядом.
И выглядит она ужасно.
Под тонким свитером - одни кости, на шее глубокие, покрытые пятнами морщины. Рассматриваю ее, и эта женщина кажется похожей на монстра, похожей на... меня. Или ту версию, которой я мог бы стать.
Нет никаких сомнений, что она все еще употребляет метамфетамин, ее тело, зубы, худоба и темные круги под глазами тому доказательство. Всю свою жизнь, по крайней мере с тех пор, как родила меня, она употребляла, и, честно говоря, я удивлен, что она все еще жива.
Но когда она проворно берет у меня кофе, глядя ясными глазами, я понимаю, даже если она пьет или употребляет, сейчас она не под кайфом.
— Не хочешь спросить, как у меня дела? — спрашивает мать, делая глоток кофе. затем морщится. — Не очень крепкий, да?
— Чем меньше я о тебе знаю, тем лучше.
Она качает головой.
— Такой неблагодарный.
— Неблагодарный? — взрываюсь я. — Какого хрена мне быть благодарным?
— Я делала ошибки, когда была моложе, Лаклан. Почему ты наказываешь меня за то, что я сделала, когда сбилась с пути, когда не могла позволить содержать тебя?
— Ты отказалась от меня! Отдала в приют!
— Я сделала то, что было лучше для тебя, и ты это знаешь. Перестань обвинять меня во всем, что в твоей жизни пошло не так. Во всяком случае, я спасла тебя. Если бы ты остался со мной, то, возможно, никогда не стал бы тем, кем стал. Ты должен благодарить меня.
Я качаю головой, сжимая кулаки.
— Я всегда хотел лишь любви. Ты никогда не давала мне ее, даже перед тем, как сдала в детский дом.
— Лаклан, я не хотела ребенка, — прищурившись сообщает она так, словно это моя гребаная вина, что я родился на свет. — Это была случайность, и я надеялась, что твой отец останется. И что мне потом оставалось делать? Притворяться?
— Да! — кричу я. — Притворяться! Хотя бы сделать вид, что любишь своего ребенка. Ты хоть представляешь, как ты испоганила мне детство?
— Да, — говорит она, делая глоток кофе и отводя взгляд. — Я знаю.
— И тебя это вообще волнует? — сиплю я, и у меня такое чувство, что внутри что-то надламывается.