Мурка, Маруся Климова - Берсенева Анна (книги читать бесплатно без регистрации полные .txt) 📗
– В том, что он как-то... в одну секунду перестал быть любимым, понимаете? Я его очень-очень любила, просто ужасно. – Маруся даже зажмурилась. – И вдруг все исчезло. Я думала, так не бывает, и вдруг так стало. И мне стало очень плохо.
– Если бы я был психоаналитиком, – сказал Петр Иванович, – таким, знаете, серьезным специалистом, то посоветовал бы вам разобраться в своих чувствах. Так ли уж вы его любили, правда ли разлюбили, не захотите ли вскоре к нему вернуться, ну и так далее. Но поскольку я не серьезный аналитик, а клоун и легкомысленный человек, то я вам другое посоветую: плюньте и забудьте.
– Спасибо за совет, – улыбнулась Маруся.
– Зря смеетесь. Вам сколько лет, восемнадцать есть уже?
– А что, не похоже? Могу паспорт показать.
– Мне твой паспорт без надобности. Просто подумай: а чего ты вообще-то хотела? В детские годы встретить человека и с ним одним всю жизнь прожить? Да это же скука смертная, Маруся Климова! В твоем возрасте женщина должна менять мужчин как перчатки.
– Я не ношу перчатки, – сказала Маруся. – Мне в них рукам тесно.
– Необычная ты девочка, – покрутил головой клоун. – Нет, ей-богу, даже для меня необычная, хоть я всяких навидался. Тебе ночевать-то есть где? – деловито поинтересовался он.
– Есть, – торопливо соврала Маруся.
Не хватало еще, чтобы он позвал ее переночевать у него в кровати!
– А то можешь у меня переночевать, – без лишней оригинальности предложил клоун. – В гардеробной. Ну, в цирковой гримерке. – И догадливо добавил: – Не бойся. Я, деточка, давно уже заслуженный импотент по причине душевной любви к алкоголю. Так что твои молодые прелести мне без надобности.
– Тогда зачем приглашаете?
– Да просто так! – засмеялся он. – А что, ты все делаешь только с великой целью? Понравились мне твои золотые глазки, вот и хочу выручить по-дружески.
Может, он врал, как, Маруся знала от мамы, всегда врет мужчина, чтобы получить в свое распоряжение приглянувшуюся женщину. А может, и не врал. Что мужчина может не врать, Маруся знала уже не от мамы, а от Сергея. Он никогда не говорил с нею об этом – он просто не врал ей, и потому она знала, что так тоже бывает.
– Вообще-то это кстати, – вздохнула Маруся. – Ночевать мне и правда негде.
– Приезжая?
– Из ближнего Подмосковья.
– Родителей нет?
– Родители... есть, – после некоторой заминки сказала Маруся. – Но я к нему идти не хочу. То есть не могу, потому что... В общем, не могу.
– Да не смущайся ты, – пожал плечами клоун. – Поссорилась с папашей, ничего особенного, с кем не бывает. Пошли. – Он махом допил водку и поднялся из-за стола. – Устала ты, вид заморенный. Тебе выспаться надо, а потом уж планы строить.
Глава 3
Гардеробная, в которую клоун Сидоров привел Марусю, сначала показалась ей обычной комнатой. Ну, или не более необычной, чем любая художественная мастерская, которых она перевидала немало. В мастерских во множестве стояли мольберты и пахло красками, а здесь стояли какие-то пестрые ящики, висели разноцветные костюмы и пахло... А вот пахло здесь чем-то особенным, неопределимым, и от этого непонятного запаха Маруся почувствовала, как что-то вздрагивает у нее в сердце. Она немножко удивилась этому, потому что, когда она была маленькая и Сергей повел ее в цирк, то ничего подобного она не испытала. Было красиво, ярко, шумно, но чтобы сердце замирало – такого не было совсем.
В цирк он повел ее через месяц после того, как впервые переночевал у мамы. Каждый день этого месяца Маруся ожидала, что вот сегодня Сергей наконец скажет: «Все, Мурка, больше я к вам не приеду». Или вообще ничего не скажет, просто не приедет, и все. Нервы ее были напряжены, ночами она плакала, и все красивые предметы, которые он дарил – книжки, куклы, краски в деревянном сундучке, – казались ей такими же призрачными, как все красивые места, в которые он ее водил, – театр, или сияющий темным золотом ресторан «Метрополь», или вот этот Цирк на Цветном бульваре, которого она почти не запомнила со всеми его яркими огнями и необычными запахами.
Теперь все было по-другому. И, может, не стоило удивляться, что запах цирка на этот раз взбудоражил ее воображение.
– Вот здесь и располагайся. – Петр Иванович обвел свои не слишком просторные владения широким приглашающим жестом. – Диванчик хоть и старый, но много счастливых снов на нем увидено, авось и ты не заскучаешь. – И, заметив на Марусином лице улыбку, поинтересовался: – Что смеешься?
– Нет, ничего... Просто я как Каштанка, – объяснила она. – Каштанка потерялась, ее подобрал на улице старый клоун и научил выть под дудочку.
– Я тебя в кафешке встретил, а не на улице.
– Неважно. Все равно же подобрали.
– Утро вечера мудренее, – вздохнул он. – Банальность, но чистая правда. Завтра сама убедишься.
Петр Иванович ушел. Маруся огляделась. Все-таки эта гардеробная отличалась не только от обычных комнат, но и от художественных мастерских. Она даже поняла, с чем связано это ощущение: в гардеробной было много предметов, явно предназначенных для чего-то необычного. На тумбочке в углу лежали сразу три таких предмета – огромный, с человеческую голову, зуб, бутылочка для кормления младенцев, в которую могло бы поместиться не меньше двух ведер молока, и блестящие ножницы метровой длины. При виде зуба Марусе стало немного не по себе: в ее собственном боковом зубе давно уже появилась дырка, она в очередной раз опасливо пощупала ее языком. Но вообще-то и бутылочка, и ножницы, и даже зуб были не страшные, а смешные, потому что какие-то... преувеличенные. Не только по размеру.
Маруся выключила свет и легла на узкий, застеленный старым восточным покрывалом диван. Но уснуть она не могла. Хоть Петр Иванович и решил, что она устала, но она-то знала, что уставать ей было совершенно не от чего. Весь год она жила такой жизнью, которую мама наверняка назвала бы невыносимо скучной, а Маруся считала счастливой. А ведь ни от скуки, ни от счастья не устают. Значит, и от жизни, которую она вела целый год, устать было невозможно. И вот все кончилось, и даже не кончилось, а как-то... вернулось на круги своя; именно так назвала это мама, когда рассталась с Сергеем.
Марусина жизнь тоже вернулась на круги своя. Она снова была одна.
«И хорошо, – подумала она, разглядывая разводы на потолке. Разводы получились, наверное, оттого, что комнату залило сверху, но выглядели они как загадочные знаки. Или как линии на ладони. – Бывают же люди, которые всегда одни. И они самые талантливые!»
Последние слова она подумала так, как будто проговорила вслух с отчаянной запальчивостью.
Про то, что жизнь самых талантливых людей проходит в одиночестве, Маруся с детства слышала от мамы.
– Только глупые клушки боятся одиночества, – говорила Амалия. – Если женщина хоть что-нибудь собой представляет, оно для нее неизбежно.
Маруся точно знала, что ничего собой не представляет, но почему-то получалось так, что, как только ей удавалось убежать от одиночества, оно догоняло ее снова. Одиночество было для нее в самом деле почему-то неизбежно, это надо было осознать и к этому надо было привыкнуть, иначе оставалось только сойти с ума или выпрыгнуть в окошко. Ни сходить с ума, ни прыгать в окошко Маруся не хотела.
В таком состоянии, как сейчас, следовало, конечно, заняться медитацией. Все мамины друзья так делали, если им надо было решить какую-нибудь проблему или, наоборот, об этой проблеме забыть. То, что сама она совсем не умела медитировать, Маруся считала еще одним признаком своей заурядности, хотя Сергей и говорил ей, что это умение не входит в число необходимых человеческих качеств. Правда, когда она стала жить с Толей, то о медитации забыла вовсе. Толя снисходительно улыбался, когда слышал про что-нибудь подобное, и эта снисходительность его улыбки не обижала Марусю, а, наоборот, придавала уверенности в себе. То, что Толя считал медитацию бабским баловством, делало Марусин взгляд на саму себя не таким унылым.
