Хрустальный поцелуй (СИ) - "свежая_мята" (книги онлайн полные .TXT) 📗
После того, как мы нарядили ёлку, он предложил мне съездить вместе с ним в магазин. Он сказал, что мы можем купить что-нибудь сладкое, если я хочу, а я не знала, хочу я или нет. Но кивнула, согласившись, потому что под его пристальным взглядом мне становилось неловко.
Я быстро переоделась, и, когда мы вышли из дома, нас внизу уже ждала машина. Ханс галантно открыл передо мной дверь, и я улыбнулась ему, увидев его ответную улыбку.
В магазине я тихим хвостиком ходила за ним. Я не разбиралась в продуктах, не знала, что стоит брать, а что нет, а потому не лезла вперёд него, только глазела по сторонам, впитывая и запоминая все происходящее. Ханс купил все сам, а когда мы вышли из магазина, спросил меня, не хочу ли я прогуляться по городу. Я недоверчиво переспросила:
— Ты серьезно?
— Вполне. Не все же нам дома сидеть.
— Конечно, хочу! — радостно согласилась я. Он только посмеялся, заметив мой энтузиазм, но не обидно, а так — тепло и по-доброму.
Водитель отвез продукты домой, а мы отправились гулять.
На улице было не слишком холодно, даже в моей куртке я не чувствовала озноба, но все равно держалась осторожно — потому что рядом с Хансом я просто не умела иначе. Мы шли по улицам, а он рассказывал мне о зданиях и их архитектор, вспоминал историю города и делился своими воспоминаниями о тех или иных закоулках. Я узнала, что он вырос в этом же городе, он показал свою школу и дом, в котором жил раньше. На словах о своей семье он будто бы погрустнел, но я не решилась спросить его о них, и через пару мгновений он уже был прежним — энергично и с улыбкой рассказывал очередную забавную историю из своего детства.
Мне нравилось его слушать. Я поймала себя на мысли, что даже не смотрю по сторонам, не слежу за тем, что он показывает. Я смотрела только на него — наблюдала, как меняются его эмоции, как улыбка становится ярче или, наоборот, тускнеет. Я не могла отвести от него взгляд — так он был красив в лучах зимнего, редкого солнца и с лёгкими морщинками, залегшими в уголках глаз. Мне казалось, что я видела его впервые, но вместе с тем — знала всегда. Дыхание застряло где-то внутри, мне было почти больно от того, что я видела. Так бывает, если долго смотреть на огонь — в детдоме иногда отключали свет, и мы сидели со свечками, а в лагере нас учили разводить костры, так что я знала то ощущение, когда глаза уже покалывает от яркого света, но ты продолжаешь смотреть, не в силах отвести взгляд. В ту секунду Ханс казался мне тем самым огнём.
— На что засмотрелась? — его голос прервал мои размышления. — Что такое красивое ты увидела?
Я чуть не ответила честно, но вовремя прикусила язык.
— Задумалась просто, — соврала я. — Ты очень интересно рассказываешь.
Его ответ устроил — или он сделал вид, что поверил моей нелепой лжи, — и он продолжил рассказывать. А я постаралась больше не прокалываться на таких мелочах: смотрела украдкой и действительно по большей части вслушивалась в его слова, пропуская суть мимо ушей, но наслаждаясь его голосом и мягкой, бархатной хрипотцой в нем.
Домой мы добрались только вечером. Я тут же переоделась и распустила волосы, получив в награду его одобряющий взгляд. Щеки горели от мороза, и все тело будто плавилось от тепла — после уличного ветра и совершенно не греющего солнца домашний уют пьянил.
К нашему приходу водитель, которого раньше Ханс отправил с продуктами домой, уже разложил все по полкам. Но самое вкусное из купленного нами стояло на подоконнике — там было прохладнее всего — красивый, глазурью расписанный торт. Увидев его впервые, я подумала, что такое даже есть жалко: верхушка торта была украшена шоколадом, а сверху, чем-то белым были нарисованы маленькие домики с резными окнами, совсем как на Рождественских открытках, которые мы видели сегодня во время прогулки. Торт выглядел потрясающе и наверняка таким же был на вкус. Но Ханс сказал, что им мы будем завтракать завтра, и я была вынуждена согласиться, хотя мне очень хотелось попробовать хотя бы кусочек уже сейчас.
Но ужин тем вечером все равно был праздничным — все-таки канун Рождества. Ханс приготовил мясо, я сварила картофель, а потом мы накрыли стол, поставив свечи и разлив по бокалам ему вино, а мне — купленный ранее сок. Я думала, что он предложит вино и мне, но он только усмехнулся, заметив мой взгляд, и сказал, что я еще мала для такого.
Мы сели за стол совсем поздно, но я не была голодной — еще днем Ханс накормил меня сосисками, купленными в уличной лавке, — поэтому не набросилась на еду. Ели мы молча, потому что оба наговорились еще днем, но и молчать в присутствии друг друга было уютно. Я не чувствовала неловкости или желания чем-то заполнить эту тишину, она казалась мне правильной и естественной. Горели свечи, мягко пахло парафином и мясом, а за окном сыпал снег. Я чувствовала себя так, будто попала в сказку, будто я во сне, потому что все казалось мне нереальным и ненастоящим. Я боялась поверить в то, что это правда, — настолько хрупким казалось мне это мимолетное счастье.
Да, это было счастье — сидеть на той кухне и ужинать с Хансом, смотреть на него и стараться запомнить те мгновения. Мне думалось, что так больше никогда не будет. И я была права — так больше никогда и не было. Но было по-другому — было лучше и хуже, интереснее и наоборот. Самое главное — было. С ним.
А после ужина случилось то, о чем я боялась даже мечтать, — мы танцевали. Перед этим Ханс снова включил граммофон и заставил меня заглянуть под елку. Там, под волшебные звуки чуть слышно потрескивающей пластинки, я обнаружила еще один сверток в уже знакомой мне серебряной бумаге. Я хотела возмутиться и сказать, что мне ничего от него не нужно, но почувствовала его взгляд и осеклась. Дрожащими руками распаковала подарок, найдя внутри восхитительной красоты шарф. Я не знала, шелк это или что-то иное, но он казался воздушным и невесомым — хрупким настолько, что я боялась взять его в руки.
— Смелее, не бойся, — подбодрил меня Ханс, и я повязала шарф на шее, вспомнив картинку, виденную на стене в Союзе. И посмотрела на Ханса. Он глядел на меня восхищенно, будто я была действительно красива, будто действительно нравилась ему. А потом — пригласил меня на танец.
Могла ли я ему отказать? Конечно, нет.
И мы танцевали. Его руки нежно держали меня за талию, а я тянулась к его плечам, едва доставая до них макушкой. В конце концов, я просто уткнулась лбом в его плечо, и мы медленно качались по комнате в такт музыке. Молчали, слушая тихие переливы музыки, и чувствовали друг друга. Наверное, именно в тот момент я поняла, что могу ему доверять, что могу перед ним открыться и он меня поймет. Но я не спешила говорить о своих мыслях, не хотела рушить волшебство момента и облачать то, едва реальное, что роилось в моей голове в пошлые, слишком скупые слова. Мне казалось, что ничего не может сейчас передать мое состояние и мой восторг от этого единения, что любое слово окажется слишком простым и безликим и не выразит мои эмоции.
И мы молчали, двигаясь в такт музыке.
И я чувствовала себя как никогда счастливой.
Оттого и прощаться с Хансом через день было почти больно. За эти дни вдвоем я увидела его с другой стороны — с той, которую, я была уверена, он позволял видеть не многим. И в какой-то степени, наверное, я полюбила эту сторону. В тот день я, казалось, начала любить его — на свой страх и риск, позабыв про собственные сомнения, просто позволила тому тихому счастью поселиться внутри и согревать меня в холодные ночи в лагере.
Наступал тридцать седьмой год, а я понимала — с ужасом и неясным предвкушением, покалывающим кончики пальцев и румянящим щеки, — что мне все больше и больше хочется открыться ему до конца.
========== 8. ==========
Наверное, все дело было в его глазах. Они были темными и завораживали одним своим взглядом. Когда он смотрел, на кого-то, чуть заметно улыбаясь, трудно было не согласиться на все, что он предлагает. Я слышала, как местные поварихи обсуждали его, называли красивым и опасным, а одна, кажется, даже всерьез была в него влюблена.
