Нежность в хрустальных туфельках (СИ) - Субботина Айя (книги без сокращений .txt) 📗
Колючка приходи сразу после звонка: так спешит, что пару минут просто переводит сбившееся дыхание. И я, сука, просто цепенею, потому что на ней сегодня не скучная юбка в пол, а темно-серое платье чуть выше колена, которое так туго обтягивает ее худощавую фигурку, что виден каждый изгиб. А еще вставшие под тканью соски, как будто она замерзла.
Меня словно током лупит от одной мысли, что это шоу — не только для моих глаз. И похабная улыбающаяся рожа Тучинского хорошее тому подтверждение. Он сует палец в рот и начинает облизывать верхнюю фалангу, недвусмысленно намекая на то, что все видит и не прочь проделать эту мерзость.
Встаю.
Подхожу к нему впритык и, пока он таращится своими рыбьими глазами, хватаю его за затылок и со всего размаху впечатываю рожу в парту.
Секундная гробовая тишина — и громкий ссыкливый вой. Присаживаюсь рядом на корточки и шепотом, чтобы слышал только он, говорю:
— Сделаешь так еще раз или снова сюда сядешь — я тебя урою. Ну, кивни, если въехал. — Кивает быстро и энергично, подтирая кровавые сопли под носом. — А теперь скажи, что у нас все хорошо, просто пацанский разговор.
Он громко повторяет мои слова и просится выйти, чтобы умыться. Ошарашенная Колючка разрешает, а я с трудом борюсь с желанием затащить ее в кладовку, сорвать с плеч платье и попробовать на вкус тугие соски. Сжать вокруг них губы, и посмотреть, как она выгнет спину от удовольствия.
Факт — я бешено, не понятно почему и по какому праву, невыносимо сильно ее ревную.
Я сажусь на свое место, но еще какое-то время прихожу в себя, потому что желание еще раз врезать Тучинскому никуда не девается, наоборот — хочется пинками вытолкать остальных, чтобы не пялились на Варю, которая — наивная дурочка — вряд ли понимает, в чем дело. Хотя выглядит очень испуганной и напряженной. Хорошо, что садится за стол и отчасти прикрывается большой толстой папкой. Что у нее там? Вся наши грешки?
Колючка откашливается и предлагает заново познакомиться. Пишет на доске свой номер телефона, и я плотоядно тянусь к своему мобильному. Быстро вбиваю номер, подписываю его «Колючка» и тут же пишу: «Длина мне нравится. У тебя под платьем чулки?» Даже не сомневаюсь, что нет необходимости подписываться — она поймет, кто это.
Телефон вибрирует на столе и училка не сразу, но читает сообщение.
Краснеет. Она так классно краснеет, что смотрел бы и смотрел.
Ну, давай, посмотри на меня, напиши в ответ, какой я грубиян.
Нарочно подпираю явно довольную рожу кулаком и жду.
Колючка не смотрит и не отвечает, наоборот — демонстративно бросает телефон в сумку.
А ведь я правда скучал. Думал о том, какие у нее ножки, и как классно она зажимается, когда я даю понять, что она меня заводит. Даже думал плюнуть на все и завалиться на занятия как есть: со свежими синяками и распухшим носом. Хорошо, что мать легла костьми и не пустила. Она думает, что у меня «проблемы с контролем агрессии» и пытается всучить в руки психолога, который разъяснит, что кулаки — не способ решения конфликтов. Кажется, в этот раз мне не отделаться. Не говорить же, что я просто нашел себе дополнительный заработок.
К концу урока, когда Варя понемногу делает внушение всем, кроме отличников, она спрашивает, как бы мы хотели провести зимние каникулы, и нестройный хор все так же ратует за поездку всем классом в Европу.
Я тоже тяну клешню, присоединяясь к практически единогласному решению. Но у меня свой интерес. Поездка — это гостиница, пустые номера, ночь в одном отеле… И моя фантазия дорисовывает так много, что хрен я теперь встану, пока все не выйдут из класса.
Одно плохо: не похоже, чтобы училка радовалась предстоящей поездке. Говорит, что мало времени на организацию, и что вряд ли это одобрят наши родители. А потом беззвучно стонет, когда мои одноклассники рассказывают, что мы уже трижды ездили всем классом, и у Тани Михайловой мама — владелица туристического агентства, которая сама все организует. От нас нужны только бабки и несколько человек сопровождающих взрослых. В конце концов, Колючка соглашается, но ее эта новость все так же не радует. А предыдущая классная, наоборот, любила с нами ездить.
Пока народ быстро сваливает после звонка, я лениво качаюсь на стуле. Колючка собирает вещи, то и дело поглядывая на дождь за окном.
«Я тебя подвезу», — снова пишу ей, но на этот раз не просто отправляю, а еще и подхожу впритык, показывая это же сообщение на экране телефона.
Дверь в класс закрыта, и если кто-нибудь заглянет — все совершенно пристойно.
Я просто разговариваю со своей классной. За это же не расстреливают?
Глава десятая: Даня
— Перестань злоупотреблять моим номером в личных целях, Ленский, — говорит Варя, взглядом оценивая дистанцию между нами.
— В чем проблема просто подвезти домой учительницу?
— Ты правда не понимаешь или просто прикидываешься?
Зеленые глаза, наконец-то, смотрят прямо на меня. У нее такой взгляд, что хоть рехнись — а не оторваться. Проваливаюсь туда, в самую глубину, и в голову лезет какая-то поэтическая дичь, явно вдолбленная ее же уроками.
— Ленский, ты меня слушаешь?
— Прости, Колючка, нет, — честно отвечаю я. — Хочу тебя потрогать, можно?
Ее быстрый уход за спинку стула — лучше всякого «нет».
— И я тебя очень прошу — перестань избивать своих одноклассников.
— Ты же без пальто прибежала на классный, да? Замерзла? Или сильно волновалась? Или обо мне думала?
Она молча пытается понять, к чему я клоню.
Ладно, по хрену. Сдурею, если не сделаю хотя бы это.
Одной рукой просто отбрасываю стул, другой сжимаю ее талию. Варя не теряется — тут же бьет меня по плечу, потом отвешивает звонкую пощечину, но я все равно увожу ее в угол за доской. Там огромный дурацкий цветок, и даже если кто-то вломится в класс, у меня будет пара секунд, чтобы изобразить пристойность.
Черт, а крепко она мне вмазала: щека ноет и горит.
— Ленский! Немедленно! Убери! Руки! — Училка не кричит, но громкий шепот весь сочится злостью и негодованием.
Прижимаю ее к стене, и свободной рукой делаю то, о чем мечтал весь проклятый бесконечный урок: указательным пальцем обвожу контур соска под платьем. Варя просто цепенеет от моей наглости. Не сомневаюсь, что как только «проснется», снова мне врежет.
— Когда ты пришла в класс, твои соски были твердыми, как от холода или возбуждения, — говорю очень-очень тихо. Реально с какого-то хрена сел голос. Волнуюсь, что ли? — И Тучинский тоже это заметил. Я бы ему глаза на жопу натянул, если бы он и так не был полным уродом.
— Ты просто наглый самоуверенный мальчишка, — брыкается она.
В ее случае, назвать меня мальчишкой — самый верный способ нарваться на мое дикое желание доказать, насколько давно я уже не мальчик. Просто нереально бесит.
Я почти готов отпустить ее, но в последний момент замечаю, что тонкая ткань платья снова натянулась. Господи, да, блядь! Большим пальцем поглаживаю тугой сосок. Голова вертится глобусом, все нормальные мысли спрыгивают с американских горок. Я так хочу расстегнуть ее платье, что выпадаю из реальности, слепо шаря по спине Колючки в поисках молнии.
Вторая тяжелая пощечина возвращает меня с небес на землю.
Варя тяжело дышит, плечи поднимаются и опадают, глаза сверкают такой злостью, что где-то в реальности героев Марвела я бы уже давно стал горстью пепла.
— И чем ты лучше Тучинского, а? — бросается она. — Такой же озабоченный переросток. Захотел добавить трофей в свою копилку, Ленский? Или у вас какой-то тотализатор?
— Ты пересмотрела тупых мелодрам, Колючка. — Потираю побитую рожу, но от греха подальше сую вторую руку в передний карман джинсов. Когда она придет в этом платье в следующий раз, я по крайней мере буду знать, что молния у него точно не на спине. — Ты мне просто нравишься, я тебя просто хочу.
Она вздрагивает, как будто я признался, что мечтаю сожрать ее печень.
