Чья-то любимая - Макмуртри (Макмертри) Лэрри Джефф (лучшие книги без регистрации TXT) 📗
Наконец я добралась до своего квартала, а потом и до машины Оуэна. Он как-то размордел и выглядел нездорово. Я надеялась, что он проявит достаточно галантности и заговорит первым. Но надежды мои не сбылись. Оуэн смотрел на меня, не произнося ни слова.
– Ладно, – сказала я. – Привет, если ты сам этого не говоришь.
– Я тебя на вечеринке не видел, – сказал он.
– Я не выходила из кухни. Мне не очень-то понравилась вся эта толпа.
– Ну, у них еще приличная толпа, – сказал он. – Тебе надо посмотреть, какая у них бывает толпа.
Я почувствовала какое-то нетерпение, настоящее нетерпение. Он что, считает, что приехал сюда, чтобы обсуждать со мной вкус Эльмо в выборе людей?
– Оуэн, чего тебе надо? – спросила я.
– Может быть, чашечку кофе, – ответил он.
– Если тебе нужно только это, пойди в любую забегаловку, – отрезала я.
– Ну давай-давай, разозлись же! – сказал Оуэн. – Я бы тебя за это винить не стал.
– У тебя для этого нет никаких оснований. Оуэн повел плечами – уже второй раз за столь короткий отрезок времени. На большее проявление раскаяния он просто не был способен.
– Перестань пожимать плечами, – сказала я. – Никто не собирается тебя прощать только из-за этого твоего проявления слабости.
– Тебе не хочется поехать в путешествие? – вдруг спросил он.
– Ты из-за этого и приехал? Путешествие куда?
– Не знаю, – сказал Оуэн. – Решим потом, прямо по пути. Может, в Тьюссон, штат Аризона. А может, в Сан-Диего. Мне понравился тот мотель, где мы останавливались в прошлый раз.
– Ага, уйма полотенец, – сказала я.
Какое-то время мы, не отводя глаз, смотрели друг на друга.
– Нет, – сказала я. – С твоей стороны чистая наглость мне это предлагать. Езжай в свое путешествие с Рейвен.
– И поеду, если ты не согласишься, – сказал Оуэн. – Ну давай! Я ужасно устал от этого города. Давай съездим куда-нибудь дня на три-четыре.
– Нет, – сказала я.
– Ты слишком часто твердишь это «нет», – сказал он. – Кишка у тебя тонка делать то, чего тебе на самом-то деле очень хочется.
Я повернулась и пошла вверх по тротуару, а он вел машину, и не успела я дойти до своего крыльца, как он уехал. Несколько минут я посидела на ступеньках. Может быть, я ждала, что он вернется, начнет меня уговаривать, не знаю. Оуэн никогда никаких отказов не принимал – он просто их избегал. У меня все внутри бурлило и кипело. Мне была ужасно противна его самонадеянность, его абсолютное нежелание разобраться с прошлым. Оуэн никак не хотел понять, что мне, для того чтобы почувствовать себя во времени настоящем, необходимо разобраться со всем, что случилось в прошлом. Мы просто совершенно не подходим друг другу: Оуэн устроен совсем по-другому. На него прошлое не давило никогда, как он сам об этом говорил.
Остаток ночи я провела на кушетке, выпив много чая с большим количеством лимона. И все пыталась потопить свои враждебные чувства в перенасыщенном лимонном чае. Половина этих враждебных чувств предназначалась Оуэну, вторая же половина – мне самой. Телевизор я не включала, хотя вполне можно было бы успокоиться, пересмотрев уйму показываемых по телевизору ночных фильмов. Только что отвергнув жизнь реальную, я совсем не была готова утешать себя выдумками.
Наверное, Оуэн был прав. Наверное, у меня и впрямь не хватало смелости делать то, чего мне на самом деле хотелось больше всего. Чем больше я отстаивала свои принципы, тем сильнее было мое одиночество. Мне надо было уехать с ним в пустыню и там усиленно заниматься сексом несколько дней. Мне показалось невероятным, что я все еще цепляюсь за нечто такое, что в действительности является абсолютно стереотипной версией всем известной американской мечты. Неужели я и в самом деле могла предполагать, что если я буду вот так настаивать на своих принципах, то наступит день, когда Оуэн и я, или кто-то и я, мы превратимся в идеальную модель американской семейной пары?
Вероятно, тот большой секрет, в котором мне так не хотелось самой себе признаться, состоял в том, что наши отношения с Оуэном были отнюдь не прекрасными, а просто никчемными. В них не было ничего идеального, ничего положительного, никакого общественного потенциала, ничего творческого, ничего для домашнего очага. Все свелось к ничем неприкрытому физическому влечению: мы лишь трахались в мотелях и больше ничего вместе не делали, да и вряд ли будем делать. Мы приезжали в какое-то место на три-четыре дня, и больше уже туда не возвращались. И везде повторялось одно и то же – скомканные простыни, мигание телевизора и все подавляющий запах секса. Мне всегда было стыдно впускать к нам горничных, не считая самых простых случаев, когда надо было менять полотенца. Почему же я так упорно стараюсь представить себе эти наши отношения в другом свете, пытаюсь придать им вид обычно принятых, нормальных семейных, домашних отношений? На этот вопрос листики чая мне, конечно же, дать ответа не могли.
Три дня я провела в полном смятении, снедаемая сожалением, и представляя себе, что могло бы случиться, если бы только я не была такой ординарной и такой сверхосмотрительной. И тут я вдруг услышала, что Рейвен Декстер совершенно неожиданно вышла замуж за Тула Петерса. Все журналы напечатали их снимки. На них Тул выглядел очень нездоровым.
Недели через две позвонил Оуэн; он был явно в сильном подпитии и почти веселым. Оуэн разговаривал так, как будто у нас были прекрасные отношения. Мы немножко побеседовали о моем фильме. Это была пятница, ближе к вечеру. Я только что устроилась попить чаю и почитать пару сценариев.
– Поехали в Неваду, – сказал Оуэн.
Уже наступили сумерки. Оуэн всегда чувствовал себя гораздо лучше по вечерам – темнота его как бы защищала. Он прекрасно знал, что обращаться ко мне при утреннем свете лучше не стоит: пусть на него сработает моя усталость, накапливающаяся за день. По утрам же голова у меня была слишком трезвой, а я сама – слишком колючей. Куда лучше пару часов поездить по городу в ожидании вечера, когда тебя убаюкает ночь и дорога. Тогда наши индивидуальные особенности как-то притупляются.
Я с минуту помолчала в ожидании, не скажет ли Оуэн еще чего-нибудь.
– Не люблю я Лас-Вегаса, – сказала я. – Никогда не любила.
– А как насчет Тахо? – спросил Оуэн. – Куда-нибудь в те места. Я полон сил. Можно было бы ехать всю ночь.
– Отлично! – сказала я. – Прекрасная мысль. Давай всю ночь проведем в дороге.
ГЛАВА 8
Глаза у Оуэна были как у льва – янтарного цвета. Когда он был всем доволен, они делались пустыми. По крайней мере, такими они казались мне в тени, отбрасываемой полупотушенной лампой в спальне, когда мои глаза находились от его глаз всего на расстоянии в каких-то пару дюймов. Тогда они мне казались янтарными. А при ярком свете они были светло-карие. Я решила, что главный секрет наших отношений в том, чтобы не впускать в нашу жизнь никакого яркого света. Приглушить все тени. Заниматься любовью при свете, идущем от телевизора. Заказывать еду в номер через службу на этаже. И прекратить все попытки превратить наши отношения в нечто лучезарное; никаких прогулок, никаких пляжей, никаких уравновешенных обедов или ужинов.
Именно этот план я попробовала осуществить. Я изо всех сил постараюсь продлить мирное состояние этого льва, исключая моменты совокупления. И если для того, чтобы сохранить пустоту в его глазах, совокупляться придется много раз, Бог с ним, это я выдержу. Мне было отнюдь не легко подавить в себе столь свойственное мне любопытство, но в данном случае я старалась изо всех своих сил. Я ничего не стала спрашивать ни о Шерри, ни о Рейвен, да и вообще ни о чем. Пусть один-единственный раз любопытство проявит он сам. А Оуэну не терпелось узнать о Голдине, и я ему все рассказала. Ему хотелось узнать, какой фильм я буду делать дальше, и я ответила, что никакого.
Разумеется, так дело не пошло. Оуэну мое новое для него поведение – полное безразличие – пришлось не по вкусу. Секс не имел никакого отношения к желанию Оуэна снова вторгнуться в мою жизнь. Такое разграничение, возможно, вполне устраивало меня, но не Оуэна. Ему нужно было, чтобы после секса я, как и раньше, с ним беседовала. Наверное, ему доставляло удовольствие слушать мои разговоры, пока он лежит в полудреме. Получалось на самом деле так, что ему нужно было все то, от чего я твердо решила отказаться. Другими словами, Оуэну хотелось, чтобы я, как и раньше, жаждала именно прежних отношений. Но та жизнь, которую так искала я, ему была вовсе ни к чему – ему нужны были лишь те чувства, которые пробуждали во мне мои собственные устремления. Наверное, эти чувства были гораздо богаче и привлекательней, чем те, что проявляли к нему Шерри и Рейвей. Обе они были слишком сконцентрированы на себе, и особых душевных усилий для общения с ними от Оуэна не требовалось. А для общения со мной ему беспрестанно приходилось напрягать и интеллект и душу, и это ему явно нравилось.
