По дороге к любви - Редмирски Дж. А. (книги онлайн бесплатно без регистрации полностью txt) 📗
Мы лежим рядышком на больничной койке, а у меня такое чувство, будто мы снова в дороге, едем куда-то, сами не знаем куда. Мы не говорим ни о болезни, ни о смерти. Просто болтаем о чем попало, смеемся, потом я пытаюсь ее соблазнить, дразню ее, мои шаловливые пальцы шарят по ее интимным местам. Она хихикает, отталкивает мою руку, но потом сдается и позволяет мне ласкать ее. А позже сама платит мне той же монетой.
Потом мы просто лежим, порой переглядываемся, но чаще смотрим перед собой, словно погруженные в глубокие скорбные думы.
Вдруг Кэмрин встает с кровати.
— В чем дело, детка?
— Ни в чем, все нормально, — ласково улыбается она в ответ.
Потом снимает брюки и рубашку.
Ухмыляюсь, как мальчишка. Никогда не занимался любовью на больничной койке.
— Мне ужасно хочется переспать с тобой в этой палате, — говорит она, забираясь обратно ко мне в постель, — но не дождешься. Тебе нужно беречь силы для операции.
С любопытством гляжу на нее, а она как ни в чем не бывало укладывается рядом со мной в трусиках и бюстгальтере и снова прижимается всем телом ко мне. А на мне под одеялом только синие больничные штаны. Она прижимается ко мне грудью, сплетает ноги с моими. Наши тела подходят друг к другу, как детали пазла.
— Что это ты задумала? — спрашиваю я; меня распирает любопытство.
Она протягивает руку и гладит пальцем мою татуировку с Эвридикой. Я молча наблюдаю за ее действиями, наслаждаясь ее прикосновениями, ее теплом. А когда ее указательный палец касается локтя Эвридики, где рисунок обрывается, она двигает его дальше, уже по своему телу, как бы продолжая линию.
— Я хочу быть твоей Эвридикой, ты не против?
Сердце мое на секунду замирает, у меня перехватывает дыхание. Она сейчас коснулась не моего тела, а приласкала саму душу. Хочется кричать от радости, но я гляжу на нее и только улыбаюсь до ушей, как идиот.
— Хочу, чтобы вторая половина татуировки была у меня, — продолжает она, касаясь пальцем моих губ. — Чтобы на моих ребрах был Орфей и чтобы они с Эвридикой снова были вместе.
Я даже не сразу обретаю дар речи.
— О, детка, зачем тебе это? Ты знаешь, как это больно? Особенно на ребрах… Очень больно, поверь.
— Но я так хочу, и плевать мне на боль.
Чувствую, что глаза мои наполняются влагой, целую ее в губы долгим горячим поцелуем.
— Что ж, я бы тоже очень хотел этого, — шепчу я.
— Отлично, вот после операции и сходим, когда ты поправишься, — шепчет она в ответ.
— Да, — киваю я, — без меня не получится, надо, чтобы татуировки обязательно совпали, чтобы один рисунок стал продолжением другого. Знаешь, Гас — это художник, который мне ее делал, — так смеялся, когда я объяснил ему свою задумку.
— Правда?
— Ага, — радостно улыбаюсь я. — Обозвал меня безнадежным романтиком и пригрозил, что расскажет моим друзьям. А я ответил, что он рассуждает, как мой отец, и попросил заткнуться, к чертовой матери. Гас — отличный парень и художник тоже классный.
— Да, это видно.
Я запускаю ей в волосы пальцы и начинаю зачесывать их назад. Но внезапно холодная, жестокая реальность снова заползает между нами, вынуждая меня очнуться от грез. А ведь я уже почти поверил, что все может быть иначе.
— Кэмрин, я хочу, чтобы ты была готова ко всему.
— Ну вот, начинается… Может, хватит?
— Нет, детка, сделай это ради меня. Не надо верить на все сто в эту чертову операцию. Нельзя, понимаешь?
— Прошу тебя, Эндрю, перестань.
Я нежно прикладываю палец к ее губам. Она снова плачет. Как больно видеть ее слезы, но я должен это сказать. Ради нее.
— Просто пообещай, что всегда будешь напоминать себе, что я могу умереть.
— Но я не могу!
Сжимаю ее еще крепче:
— Обещай.
Кэмрин стискивает зубы.
— Обещаю… — наконец шепчет она через силу.
Это только чтобы меня успокоить. Я прекрасно знаю, что на такое она неспособна.
— Но тогда и ты обещай, что выздоровеешь, — добавляет она, устраивая голову у меня под подбородком. Я прижимаю ее к груди. — Я не могу без тебя, Эндрю. Ты должен это знать.
— Я знаю, детка… Знаю.
Мы молчим, долго молчим.
— Спой мне что-нибудь, — прошу я.
— Что спеть?
— Ну, хотя бы «Прах на ветру».
— Нет, эту песню не буду. И не проси. Ни за что.
Я снова прижимаю ее к себе.
— Тогда другую, — шепчу я. — Ужасно хочется слышать твой голос.
И она начинает петь «Яд и вино», ту самую песню, которую мы с ней пели в Новом Орлеане, когда в ту ночь лежали, обнявшись. Я подпеваю несколько куплетов, но мне трудно, я слишком ослаб. От переполняющих меня чувств, от этой проклятой болезни, от душевных мук, от сознания неизбежности, которая меня ждет.
Наконец, крепко обнявшись, мы засыпаем.
— Просыпайтесь, пора сдавать анализы, — слышится голос откуда-то сверху.
Я сбрасываю с себя остатки сна и вижу над собой у края кровати медсестру. Чувствую себя как-то странно, кружится голова. Примерно так я себя чувствовал дома за несколько минут до того, как потерял сознание. А когда очнулся, то увидел, что лежу на этой койке, и помню только запах жареного бекона. И потом этот запах преследовал меня долго, несколько часов. Он был так силен, что я даже спрашивал у сестер, нет ли тут где-нибудь поблизости кафетерия.
— А вам лучше сейчас одеться, — говорит сестра и хитренько так улыбается.
Думаю, она догадывается, что мы с Кэмрин здесь не только разговоры разговаривали или спали, судя по нашему виду.
Пока сестра проверяет показания приборов, Кэмрин встает и начинает одеваться. Возле койки уже стоит кресло-каталка.
— Какие анализы? — спрашиваю я слабым голосом.
В глазах у меня двоится, я туго соображаю. Господи, сделай так, чтобы Кэмрин ушла первой, пока со мной не случилось ничего страшного…
— Эндрю… — говорит она, подходя к кровати.
Видно, понимает: что-то не так.
Я поднимаю руку, вяло машу, чтоб она поскорей уходила.
— Все в порядке, детка, все хорошо. Просто голова немного кружится. Еще не совсем проснулся.
Сестра обходит кровать, помогает мне сесть, отводя трубку капельницы.
— Я его забираю на часик, может, на два, вряд ли больше, ему нужно сдать анализы, пройти обследование. А вы пока можете пойти перекусить, ноги заодно размять, а потом возвращайтесь.
— Но я не хочу расставаться с ним.
— Делай, что она говорит, — приказываю я, правда стараюсь, насколько мне удается, чтоб голос звучал поласковей. — Тебе обязательно надо поесть. Я так хочу. — Поворачиваю голову, тычу в ее сторону пальцем. — Но только не бифштекс, поняла? — говорю я, стараясь придать голосу игривую интонацию. — Не забудь, я обещал сводить тебя в ресторан, угостить бифштексом. Дождись, когда я выйду отсюда.
Кэмрин все-таки улыбается, но как-то вяло, я надеялся на другое.
— Хорошо, — неохотно кивает она. — Вернусь через пару часов.
Подходит, нежно целует, и некоторое время мы молчим.
Наконец я забираюсь в кресло-каталку, и сестра везет меня к двери. Оглядываюсь и смотрю на Кэмрин, пока меня не выкатывают из палаты. Мне кажется, я вижу ее в последний раз. Подо мной бежит блестящий белый пол коридора, похожий на бурлящую реку. Постепенно начинаю различать в сверкающей поверхности границы кафельной плитки. Чувствую, что не могу поднять глаза. Сначала я думаю, что это от бессилия, но потом понимаю, что причина в другом. Сворачиваем за угол. Слышу чьи-то голоса, они все ближе, но головы я по-прежнему не поднимаю. Чувствую, колесики кресла крутятся все быстрее, легкий ветерок щекочет спину. Голова как чугунная, тяжело давит на плечи.
Вдруг голос Кэмрин, отчаянно силюсь поднять голову, но не могу пошевелиться. Нет, это не Кэмрин. Это медсестра. Говорит мне что-то насчет пальцев…
Это последнее, что я помню. Дальше — мрак.
Странная штука смерть. Не представлял, что она такая. Я будто в невесомости. И тело. И сознание. И рука, которой я постоянно пытаюсь двигать перед лицом.
