Диктофон, фата и два кольца, или История Валерии Стрелкиной, родившейся под знаком Льва - Ларина Елена (электронные книги бесплатно .TXT) 📗
— И мы… — продолжал Петрович. — Мы волновались.
— Да заходите же! — прошипела я. — А то весь дом перебудите.
Я втащила их в квартиру. Пока Петрович избавлялся от куртки, Женька прямиком пошел на кухню.
— Лер… Я тут о многом думал…
Он поставил бутылку на стол и как-то жалобно на меня посмотрел. Ох, только бы не стал меня утешать, а то я могу буквально взорваться от его жалости и разразиться Ниагарским водопадом слез.
— Жень, вы есть хотите? — спросила я, чтобы предотвратить поток его сожалений по поводу бедственного положения моей персоны.
— А что, здравая мысль. В час ночи в самый раз, — весело подмигнул мне Женя. — Вообще-то из закуси у нас была одна шоколадка на двоих. Торт Петрович, как истинный джентльмен, сберег для тебя. А есть хочется до жути. Того и гляди, рухну прямо на пол. Посереди твоей возлюбленной кухни.
— Так давай, шустри, знаешь ведь, где что лежит, — сказала я и ободряюще кивнула в сторону холодильника.
…Женя крутился юлой, доставая из холодильника сыр и колбасу. Я же резала хлеб и изо всех сил старалась сдерживать нахлынувшие на меня чувства. Все-таки хорошие они ребята. Пришли утешить. Мне стало до чертиков приятно, и моя омерзительная зеленая тоска постепенно начала отступать, освобождая место для совсем иных чувств. В этот момент вошел Петрович.
— Лера, я тут торт купил… Пражский, как вы любите.
— Да, — подхватил Женя, — ты не сердись, что мы так беспардонно к тебе завалились. Мы правда весь вечер пытались дозвониться. Знаешь, Белка, у нас, конечно, везде маразма хватает. Но чтоб такое… Даже в голове не укладывается. Я как представил, что ты тут одна сидишь… Вдруг тебе слова доброго некому сказать или, на худой конец, за хлебом сбегать…
И тут я опустилась на стул, закрыла лицо руками и, напрочь отбросив свою интеллигентность и гордость, в голос, по-бабьи зарыдала.
— Лер…
Женька подошел ко мне и стал гладить по голове.
— Я информацию нарыл. Как приехал и обо всем узнал, сразу копать стал.
— И что?
— Раскопал. Это хренова звезда тебя подставила, Преображенская наша! Ей было нужно твое место. Знаешь, зачем? А очень просто! Взяли недавно одного мальчика, который на твое место метит. Молоденького-молоденького, глупенького-глупенького! Зато с большой и волосатой лапой. Папа у него генеральный продюсер ТРТ. И, как проговорился шеф, хороший стратег может пожертвовать конем, чтобы подстраховать ферзя. Но ты, Лерка, не дрейфь, я сделал копию с кассеты Преображенской. Она быстренько ее стерла, думала, никто ничего не узнает. Но я все-таки успел. И теперь ты ее можешь засудить. Или даже их. Я, конечно, утверждать не берусь, но не решилась бы Аллочка на это без ведома шефа.
У меня начался очередной приступ рыданий. Женька на секунду замолчал, а Петрович сел на корточки передо мной и протянул свой измятый носовой платок. У меня, точно у заправской героини мелодрамы, в самые душераздирающие минуты не оказалось под рукой платка. Я с благодарностью на него посмотрела и тотчас уткнулась в этот платок.
— Я и доказать это могу, — продолжал Женя.
— Не нужно… — всхлипнув, протянула я.
— Что не нужно? — спросил Петрович.
— Ничего не нужно. Никаких доказательств.
— Это ты брось! Тоже мне христианское милосердие! Непротивление злу! Таких нужно не наказывать! Их нужно… — разошелся Женя.
— …в детстве убивать, из рогатки — подсказала я и, глядя на Женю, невольно улыбнулась.
— Лера, я чай заварил — подал голос Петрович. — Зеленый.
— На вот, бутер держи, а то наверняка ничего с утра не ела. — Женя одной рукой протянул мне бутерброд с сыром и колбасой, а другой хозяйским жестом принялся разливать водку по стопкам.
Мы, точно по команде, чокнулись.
И в голове у меня пронеслось: «Бог ты мой, я ведь вообще водку не пью. Коньяк иногда, изредка пиво, чуть-чуть вино…»
— Давай за нас! За хороших людей. Мало нас осталось. А чай после выпьем, с тортиком.
Мы выпили, и приятное тепло стало разливаться по всему телу. Я прикрыла глаза и неожиданно почувствовала себя очень хорошо. Наверное, впервые за это время. Из блаженного состояния меня вывел Женькин голос.
— Лерка, а насчет восстановления подумай. Я простить себе не могу, что дал тебе наводку, на тот чертов банк.
— Спасибо, Женька, но в программу я не вернусь. Пусть они сами играют в свои игры. Ты же понимаешь, что если тебя сдали один раз, то это непременно повторится еще раз.
Мы замолчали.
Петрович взял сигарету и закурил. Он курил очень сосредоточенно, будто обдумывая нечто очень важное.
— Лера… Я должен повиниться перед вами. Я… после того, что случилось, должен был подать заявление об уходе. В конце концов, я редактор, я пропустил ваш материал и обязан был разделить с вами…
Я почти с нежностью посмотрела на Петровича. Недавно ему стукнуло пятьдесят пять. Но он выглядел намного старше. Бесцветные волосы не скрывали тусклых залысин. Худая, практически высохшая фигура. Мы еще подтрунивали по этому поводу с Женей, что это его так высушила семейная жизнь. И действительно, жена у него давно оставила работу и ему приходилось вкалывать, как папе Карло, чтобы достойно содержать семью. Трое детей — не шутка. Денег требовалось все больше и больше. Дочери уже были почти взрослыми. Одна из них в этом году заканчивала школу, и Петровичу предстоял кошмар наяву под названием: «Какой вуз выбрать и, главное, как в него поступить». Да уж… И мог ли человек, отягощенный таким семейным положением, даже подумать о рыцарском поступке? Конечно, нет. Уж какой из него рыцарь. Но все же я была благодарна ему за порыв. И нисколько не сомневалась, что сказано все было от чистого сердца.
— Да бросьте, Петрович, — сказала я ему, — какое увольнение. Господь с вами. И вообще… — я задумалась, а потом продолжила: — Отец всегда говорил, что все, что ни делается, — к лучшему…
— А мой батя, — тотчас вступил Женя, — говорил иначе: только почему все это лучшее — не для меня?!
Мы рассмеялись. И мне стало легко, будто свалилась тяжелая гранитная плита, которая точно приросла к плечам за это время.
— Мальчики, мы торт есть будем, или как?
— Будем, будем, — откликнулся Петрович и стал резать торт.
Женька же отвел меня в сторону.
— Белка, если ты не вернешься в программу, я буду чувствовать себя последним…
— Т-с-с, — перебила я, и приложила палец к губам. — Не наговаривай на себя и не ляпни чего-нибудь, чтобы нам обоим не стало неловко.
Женя задумчиво посмотрел на меня. По-моему, мы оба одновременно вспомнили недолгий романчик, который промелькнул между нами. Это произошло почти сразу, как я пришла в программу. Совсем зеленая, не знающая толком, с какой стороны подойти к журналистике. Дело в том, что в институте учили очень многому, но почему-то не тому, что нужно на самом деле. Как ни банально это звучит, но в жизни все выходило по-другому. А мне нужна была эта работа. Во-первых, чтобы доказать самой себе, что я действительно нашла свое место. А во-вторых… чтобы заработать денег. Нам с отцом они были необходимы. Приходилось не только как-то сводить концы с концами, но еще нужно было умудриться отложить немного на его похороны. К тому моменту я уже отчетливо понимала, что болезнь прогрессирует и отец медленно, но верно идет к своему финалу. Вот тогда Женя и Петрович и взяли меня под свою опеку. Они стали теми, кого впоследствии с неизменной теплотой называют: «мои учителя». И я, как сотни учениц передо мной и сотни после, увлеклась одним из них. Конечно, мысль о том, чтобы влюбиться в Петровича, не могла прийти в голову. Выбрать отца троих детей и прирожденного подкаблучника… Это уже была бы крайняя степень женского мазохизма. Проще было влюбиться в мраморный бюст Дзержинского, который Женька как-то приволок в нашу комнату и написал на нем: «Отсутствие вашей вины не ваша заслуга, а наша недоработка».
Женя… Всегда веселый, вечно придумывающий разные розыгрыши… Он был весьма подходящим объектом. Видимо, я ему тоже понравилась, и мы стали встречаться. Хотя… Справедливости ради нужно сказать, что бурных чувств не было изначально ни с чьей стороны. Мы иногда оставались ночевать то у него, то у меня, и постепенно эти вялотекущие любовные отношения переросли в настоящую дружбу.
