Единственная наследница - Модиньяни Ева (читать книги полные TXT) 📗
– Ах, эта Мария, – сказал он, мягко улыбаясь. – Если она что-то забивала себе в голову… Были две цели, которые она поставила перед собой: возвести тебя на вершину империи Больдрани и заставить склониться перед собой создателя этой империи. Мария, если ты хочешь знать это, единственный в мире человек, который заставил старика плакать.
– Нет, моя мать не лгала, – настаивала Анна. – У нее была ясная память. Уже десять лет, как я ношу в себе эту тайну. И если сказать откровенно, она никогда меня особенно не тяготила. Я убеждена, что отцовство – не биологический факт. Мой отец – Чезаре Больдрани, и я любила его как отца. Он меня вырастил, и я знала, что буду носить его имя, еще прежде, чем познакомилась с ним. Мама меня вырастила с этим культом Больдрани. Я испытывала к нему любовь и преданность дочери, он всегда был рядом со мной. А Немезио оставался для меня просто симпатичным человеком, который был какое-то время мужем моей матери. И отцом Джулио. Когда мама открыла мне свою великую тайну, я не была потрясена. Моя кровь осталась ко всему этому глуха. Но теперь, когда эта история может сделаться достоянием общественности, я не могу оставаться спокойной.
Пациенца нахмурился, и его смуглое арабское лицо сделалось суровым.
– Я не знаю, что тебе сказала Мария, – решительно возразил он, – но я уверен, что ты дочь Чезаре Больдрани. Немезио Милькович здесь ни при чем. Что же касается министра, то он, самое большое, владеет двумя-тремя письмами, которым больше сорока лет и которые ни черта не доказывают.
– Какие письма? – Оказывается, было что-то, чего она не знала, были какие-то документы. Значит, министр и в самом деле слишком хитер, чтобы бросаться в эту авантюру без подстраховки.
– Письма Немезио к твоей матери. Появились из архивов тайной фашистской полиции. Восходят они еще к тем временам, когда Немезио был политэмигрантом.
– В таком случае ты должен дать мне объяснения! – раздраженно воскликнула Анна.
– Может, мне и в самом деле следовало сказать тебе об этом раньше, – сокрушенно развел он руками, – но мне казалось, ни к чему будить спящую собаку.
– Я тебя вовсе не укоряю, – сказала Анна. – Я просто хочу знать.
– Тогда устроимся поудобнее и пристегнем ремни, – пошутил он. – Разговор будет долгий. Увы, но похоже, что сегодня мне придется отказаться от медитации и массажа, – добавил он с сожалением.
– Мне очень жаль, – пробормотала Анна, хотя на самом деле в этот момент ей было не до здоровья Пациенцы.
– Мне придется рассказать и о себе, – начал он, смирившись. – Причем раньше, чем о министре и о твоем отце.
– А при чем здесь ты? – прервала она его удивленно. – Какое отношение имеешь ты к моему появлению на свет?
– Никакого. Но лучше начать с самого начала. Ты хочешь знать, на самом ли деле у министра козырной туз в руке, и я попытаюсь объяснить тебе, как обстоят дела. Естественно, я не знаю всего, – признался он, откинувшись на спинку кресла. – В некоторые свои тайны твой отец не поверял никого. Но и мне, хоть я и всегда был для него открытой книгой, удалось утаить от него несколько страниц. Были вещи и в его жизни, и в моей, о которых мы никогда не заводили разговора.
Тебе может показаться странным, – продолжал Пациенца, – но шантаж министра имеет давние корни. Прошлое, Анна, это усмиренный зверь, который просыпается в каждом новом поколении. Лучшее прощение, говаривал твой отец, – это возмездие. Но месть не заслуженная оборачивается злом или шантажом.
Мне сейчас семьдесят лет, а было всего восемь, когда убили моего отца. Этот старик, – сказал он, имея в виду самого себя, – который трепещет перед мыслью о смерти, верит в бога, в святых и во все мировые религии, вот уже шестьдесят два года ждет, чтобы отомстить его убийцам. Месть, как утверждали древние, – это удовольствие богов.
Анна тоже почувствовала ее вкус, когда отец отправил в изгнание Сильвию де Каролис, но чем больше она жила на свете, тем больше убеждалась, что это архаическая форма справедливости, к которой прибегают за неимением лучшего. Несколькими днями раньше она простила Сильвию в церкви Сан-Бабила и не испытывала никакой вражды к ней. Но там все же речь шла не об убийстве.
– Человека, который направил руку убийцы моего отца, – снова начал Пациенца, – звали Никола Пеннизи. Мне никогда не забыть, Анна, обезображенное выстрелами в упор лицо отца. Он был добрый человек, который никогда не требовал больше, чем куска хлеба для своих детей. Ради этого он тяжко трудился. Но они убили его, и я никогда не прощу им этого. Я видел, как моя мать выплакала все свои слезы, как она всю жизнь провела в молчаливом отчаянии. Я не знал еще, каким образом, но твердо решил, что когда-нибудь отомщу. И когда в Милане я познакомился с Чезаре Больдрани, у меня появилась в этом уверенность.
– Я знаю, что отец был твоим покровителем, – вмешалась Анна. – Это ведь он тебя открыл.
В усталых глазах Пациенцы мелькнул хитрый огонек.
– Я всегда позволял ему в это верить, – сказал он с легкой улыбкой. – Но в действительности я сам выбрал его. Я работал в зеленной лавке с матерью. Я развозил покупки, но при этом присматривался к людям, изучал их. Твоя тетка Джузеппина, сестра Чезаре, которую ты никогда не знала, всегда оказывала предпочтение людям обездоленным, но честным и чистым душой. И я, который был и обездоленным, и честным, но не таким наивным, как она думала, сделал все, чтобы познакомиться с ней. У меня в голове был четкий план: я хотел через нее сблизиться с ее братом, привлечь внимание этого незаурядного человека, которому в то время было лишь немногим больше двадцати лет. Я вступил в сражение, я объявил тайную войну убийцам моего отца и искал союзников, с помощью которых мог бы впоследствии добраться до них.
В школе мои способности заметили, и учитель донимал мою мать, настаивая, чтобы я продолжил учение. Сегодня торговцы фруктами имеют неплохие доходы, а в те времена они едва сводили концы с концами. Поэтому у меня было лишь две возможности выбиться в люди: просить помощи у Никола Пеннизи, который отправил нас в Милан и который помог бы сыну своей жертвы, лишь бы мать сидела тихо, или же обратиться к Чезаре Больдрани, который уже тогда выказывал мне свое расположение. Я отмел обе эти возможности. Я не хотел, чтобы помощь Пеннизи каким-то образом смягчила его вину, лишив меня варварского удовольствия отомстить, и ничего не хотел просить у Больдрани. Я принял решение, обескуражившее всех: семинария. Церковь и сегодня помогает способным людям раскрыть свои дарования.
– Но не бескорыстно, – вставила Анна.
– Не думай, что другие институты страдают бескорыстием, – напомнил ей старый адвокат.
– И ты никогда не боялся божьего гнева? – Анна пристально взглянула на него.
Пациенца покачал седой головой.
– Полагаю, у бога есть заботы и поважней.
– Но есть проблема мести? – задала она провокационный вопрос.
– Ты хочешь поспорить с неудавшимся священником, – едва заметно улыбнулся он. – В Библии говорится: «Око за око, зуб за зуб». Но, даже не трогая бога, я думаю, никто не понял мой выбор лучше, чем Чезаре Больдрани. И одобрил его, поскольку взял меня под свое крыло. Именно твой отец вмешался в нужный момент. Не стоит рассказывать тебе о годах, прожитых вместе, о том почтении, которое я испытывал к нему, о его дружеской привязанности ко мне.
– Это я знаю, – сказала Анна.
– Я помогал ему во всем, отдавая все силы росту его империи. Но мне казалось, что я не обрету покой, пока не отомщу. В начале пятидесятых годов Никола Пеннизи перебрался из Сицилии в Рим. Дела его пошли хорошо, фирма его процветала. Два года спустя после убийства моего отца Никола Пеннизи женился на дочери одного политика из Палермо. Имел от нее сына Вито. Как-то я поехал в Рим, чтобы взглянуть на особняки, что строились в одном престижном районе. Там была броская вывеска: СТРОИТЕЛЬНАЯ ФИРМА НИКОЛА ПЕННИЗИ И СЫН. Отпрыск его вырос дрянной: распутник, игрок, увяз в долгах. Но сам дон Никола, которому было около семидесяти, был еще крепок и держал все в кулаке.
