Дорога на космодром - Голованов Ярослав (бесплатные версии книг txt) 📗
Государственный музей космонавтики имени Э. Циолковского в Калуге.
К. Э. Циолковский в своем калужском доме.
А еще был человек, не гранитный, не бронзовый, не выбитый на медалях. Внук Циолковского, хранитель его музея в Калуге А. В. Костин однажды хорошо сказал о своем деде: «Может быть, сейчас нам хотелось бы видеть Циолковского-ученого, Циолковского-гения идеальным со всех сторон. Этаким суперчеловеком. Но из уважения к нему этого делать не надо. Он был тем, кем он был… Великим ученым и немножко чеховским героем…»
Памятник К. Э. Циолковскому в Калуге.
И верно ведь, Циолковский и сам говорил: «Я хотел бы быть Чеховым в науке». Мне кажется, с образом Чехова олицетворял он доброту, терпимость и боль за все ошибки рода человеческого…
Да, был человек, не гранитный, не бронзовый. Просто человек, который на крыльце стриг машинкой ребятишек со всей улицы, любил ездить в бор на велосипеде забытой ныне фирмы «Дуке» и бегать на коньках забытой системы «Нур-мис». Любил летними вечерами пить чай в садике, много лет носил крылатку с пряжками в виде львиных голов и не признавал письменных приборов, предпочитая им чернильные пузырьки. У него была большая семья – семь человек детей – и маленькое жалованье (за все свои труды до Великого Октября, за 60 лет дерзкой своей жизни, получил он 470 рублей от императорской Академии наук). Профессор А. А. Космодемьянский писал, что «условия творчества Константина Эдуардовича были ужасными даже для царской истории России». Да, это так. Жизнь его была трудной, иногда попросту голодной, и немало было в ней горя и слез – лишь две дочери пережили отца, – ни одной горькой чашей испытаний не обнесла его судьба. Впрочем, счастливые гении редки.
И все-таки он был счастлив! Он был очень счастлив! Ведь это о нем, о Циолковском, не зная его, писал знаменитый русский критик Дмитрий Писарев: «Он счастлив, несмотря на лишения и неприятности, несмотря на насмешки неверующих и на трудности борьбы с укоренившимися понятиями. Он счастлив, потому что величайшее счастье, доступное человеку, состоит в том, чтобы влюбиться в такую идею, которой можно посвятить безраздельно все свои силы и всю свою жизнь…»
В день 100-летия К. Э. Циолковского академик С. П. Королев сказал с трибуны Колонного зала Дома союзов:
Сегодня мы можем сказать, что научное наследие Циолковского, переданное большевистской партии и Советской власти, не пылится в архиве и не воспринимается догматически, а принято нами на вооружение, творчески развивается советскими учеными…
Время иногда неумолимо стирает облики прошлого, но идеи и труды Константина Эдуардовича будут все больше и больше привлекать к себе внимание по мере дальнейшего развития ракетной техники.
Константин Эдуардович Циолковский был человеком, жившим намного впереди своего века…
Это говорил Королев. Вскоре после торжественного заседания он улетел на космодром. Через 17 дней стартовал первый в истории человечества искусственный спутник Земли. Так скрип пера в калужской светелке отозвался великими громами Байконура.
Глава 3
Пламя разгорается
Признание пришло много позже. А поняли, что это великий ученый, наверное, только после его смерти. Циолковский себе цену знал, не суетился, понимал: у него есть великий союзник, который воздаст ему сполна все, что он заслужил – время.
Безграничный в своих умственных построениях, спокойно преодолевающий пространства космических бездн, Константин Эдуардович в жизни был домоседом, вроде Ньютона, путешествия он не любил, всякая дорога пугала его, со страхом думал он о гостиницах, обо всем этом ужасно непривычном быте, когда не знаешь, где и как будешь есть, на чем спать, когда под рукой нет всех тех простых, но очень нужных предметов, которыми постоянно пользуешься дома и делаешь это машинально, не думаешь, что это надо делать, как не думаешь, что надо дышать. Поэтому Циолковский не любил уезжать из дома и, когда его приглашали, всегда отказывался, ссылался на недомогание, слабость, глухоту. Оратором себя не считал и был уверен, что лекции, непосредственная словесная пропаганда собственных мыслей – это не его стихия. Книги – это другое дело. Вот пусть книги и расскажут обо всем за него. Он охотно рассылал свои брошюры и рад был откликам, даже печатал выдержки из них на обложках следующих изданий. В записных книжках помечал: «За границу послано всем 23-24 н. 29 г. Поезда и ССЗ. Поел. 30 н. 29 г. В амер. журналы… 15 штук Рак. 1903 г…» «28 авг. 30 г. Звездоплавателям, Die Rakete, Неорду, Гоману, Опелю, Зандеру».
А признание?… В автобиографии он писал: «…даже к 68 годам моей жизни я не выдвинулся и не имел серьезного успеха».
Пионеры космонавтики в разных странах друг друга не знали, переписывались редко и подчас «открывали» работы своих единомышленников с многолетними опозданиями. Думаю, что многие из них некоторое время считали себя одиночками, и когда выяснялось, что это не так, что есть другие люди и многие из них сделали больше тебя и раньше тебя, когда исключительность твоя оказывалась многолетним самообманом, тогда наступало время иных, прежде незнакомых искушений. Требовались смелость и мужество в оценках своего истинного места в любимом деле, которому отдано много сил и трудов. Очень нелегко примириться с мыслью, что твои откровения не только твои, что идея, рождение которой ты помнишь во всех деталях, родилась раньше в другой голове. Тут уже требовалась не сила ума, а сила чувства, тут впереди личности ученого должна была стоять личность человека.
Такие необычные по своей эмоциональной окраске испытания блестяще выдержал Юрий Васильевич Кондратюк. Рассказывая о себе, он писал в письме к профессору Н. А. Рынину, что, достигнув в 1917 году в своей работе над проблемой межпланетных сообщений первых положительных результатов, он и не подозревал, что «не является первым и единственным исследователем в этой области». Через год в старом номере журнала «Нива» он наткнулся на заметку по поводу работы Циолковского, опубликованной в журнале «Вестник воздухоплавания» в 1911 году. Он долго искал этот журнал, но нашел – и то только один номер – только в 1925 году. «…Я хотя и был отчасти разочарован тем, что основные положения открыты мною вторично, – пишет Кондратюк, - но в то же время с удовольствием увидел, что не только повторил предыдущее исследование, хотя и другими методами, но сделал также и новые важные вклады в теорию полета».
Они так и не встретились никогда, два эти необыкновенно близких друг другу человека. Уже после выхода своей книжки в Новосибирске Кондратюк получил из Калуги бандероль с брошюрами Циолковского. Он читал их быстро, жадно, не читал – глотал. Рванулся к столу, начал строчить письмо в Калугу:
«…Я был чрезвычайно поражен, когда увидел, с какой последовательностью и точностью я повторил не только значительную часть из ваших исследований вопроса межпланетных сообщений, но и вопросов общефилософских. Видимо, это уже не странная случайность, а вообще мое мышление направлено и настроено так же, как и ваше…»
Позднее, в письме к Циолковскому от 30 марта 1930 года, Кондратюк вновь признается: «…я каждый раз неизменно удивляюсь сходством нашего образа мыслей по многим, самым различным вопросам…» Он не писал Циолковскому о своих находках. Это казалось мелочью…
А между тем «новые важные вклады», о которых упомянул Юрий Васильевич, были действительно и новыми и важными. Начать с того, что у Кондратюка было собственное мнение по кардинальному вопросу: зачем надо человечеству осваивать космическое пространство. Как и Циолковский, Кондратюк говорит о благе человека, но подчеркивает те блага, которые он получит не в космосе, не на других небесных телах, а на Земле. «Именно в возможности в ближайшем же будущем начать по-настоящему хозяйничать на нашей планете и следует видеть основное огромное значение для нас в завоевании пространств Солнечной системы», – пишет Юрий Васильевич.
