Церебральный сортинг - Савельев Сергей Вячеславович (книги хорошего качества .txt) 📗
Процесс совершенствования способов уничтожения друг друга и выработки общих и частных приспособлений для получения пищевых и репродуктивных преимуществ легко понятен на простейшем примере. Если в позднем эоцене появляется один из древнейших представителей отряда хоботных (Moer/therium), то вместе с увеличением подвижного носа формируются специальная система кровообращения и особый нервный аппарат. Уже к моменту становления африканских Gomphotherium, а затем и крупного миоценового Stegodon в головном мозге предков слонов полностью сложилась система управления хоботом. Огромные сенсомоторные поля в коре мозга этих гигантов возникли как специализированные центры обслуживания около 100 тыс. мелких мышц и механорецепторов хобота. На всю эту историю с увеличением размеров тела и появлением длинного вертлявого носа понадобилось около 45 млн лет неспешных адаптивных изменений.
Из примера понятно, что столь неторопливый и славный путь накопления полезнейших изменений для объяснения метаморфозов человека не пригоден. Наши предки в 10 раз быстрее сформировали парные манипуляторы и гигантский затейливый мозг с обилием сомнительных свойств и возможностей. Это очевидное различие в скорости изменений сравниваемых органов предполагает существование иного варианта эволюционного развития.
Представим себе иной сценарий последовательности событий, немного изменив начальные параметры. Допустим, условия обитания некоего вида изменились, что потребовало адаптивной перестройки организма. При этом в нашем умозрительном эксперименте исходная изменчивость головного мозга равна соматической или больше неё. В такой ситуации амплитуда поведенческих изменений будет намного шире, чем при невысокой индивидуальной вариабельности головного мозга. Это значит, что быстрые компенсаторные изменения поведения смогут возместить глубокие экологические перестройки, неожиданную смену источников пищи или направления миграций. Если изменчивости нервной системы оказывается достаточно для решения возникших проблем, то соматические изменения откладываются до новых катаклизмов окружающей среды. Не исключено, что по этому пути происходили наиболее значимые перестройки нервной системы, положившие начало формированию крупных систематических таксонов позвоночных.
Попробуем применить этот подход к человеку как наиболее выраженному модельному виду церебральной эволюции. Существует описанный ранее парадокс несоответствия организации головного мозга и тела человека (Савельев, 201 б). Между этими частями нашего организма существуют очень важные различия, обусловленные масштабами изменчивости.
Головной мозг современного человека может обладать массой от 800-900 до 2300 г, что считается нормальным (Савельев, 2005а). Изменчивость современных человекообразных обезьян немного меньше, но в целом соответствует полиморфизму австралопитеков (Савельев, 2015а). Масштабы изменчивости современного мозга вполне соответствуют вариабельности роста, который может составлять в норме от 100 до 250 см. Примерно та же изменчивость размеров и массы обнаружена при количественной оценке внутренних органов человека. Следовательно, наша внутривидовая вариабельность, касающаяся как размеров тела, так и внутренних органов, в норме составляет около 250%.
В патологических ситуациях различия могут быть несколько больше, особенно по массе тела. Однако случаи аномальных изменений отдельных органов обычно уникальны и для эволюции популяций особого значения не имеют. Нормальные масштабы изменчивости тела человека весьма значительны, но особого удивления не вызывают.
Самое важное, что независимо от соматических различий люди могут иметь плодовитое потомство. Исключение составляют несколько архаичных племён, обитающих в Африке и Южной Америке. Представители бушменов и огнеземельцев отлично размножаются внутри своих групп, но не могут успешно предаваться этим занятиям с европейскими или азиатскими путешественниками. Под успехом надо понимать не сексуальные удовольствия, которые вполне достижимы, а его плоды. Потомки не получаются вовсе или обладают патологиями, несовместимыми с жизнью. Во всех остальных случаях мы довольно легко преодолеваем этнические предубеждения и увеличиваем масштабы метисации населения планеты.
Огромное количество метисов с самыми экзотическими сочетаниями геномов населяют Новый Свет и европейские страны. Необходимо отметить, что и в этом случае наиболее отдалённые скрещивания получаются далеко не всегда и часто завершаются появлением патологичных потомков. В конечном счёте эти затруднения преодолеваются как учащением попыток, так и упорством экспериментаторов. Для нас важно отсутствие биологических ограничений в изготовлении детей у отцов и матерей из самых разных расовых групп. Эти естественные последствия метисации показывают, что мы — соматически единый вид, который может легко преодолевать существующие индивидуальные различия.
Совершенно иная картина вырисовывается при более детальном изучении изменчивости мозга. Неприятности начинаются с поверхности полушарий. Они обладают рисунком борозд и извилин, более уникальным, чем отпечатки пальцев. Чудесный дизайн поверхности мозга остаётся недооценённым, хотя мог бы использоваться для идентификации граждан. Персональная красота борозд и извилин представляет собой только эстетическую сторону индивидуальности мозга. Внутри него скрыты невероятные качественные и количественные особенности строения. Максимальные доказанные на аутопсийном материале индивидуальные различия полей и подполей коры полушарий составляют 4131% , а подкорковых структур — 369% . Более того, подполя лобной и теменной долей могут присутствовать у одного человека и отсутствовать у другого. Эти различия по неврологическим критериям намного превышают известную видовую изменчивость (Савельев, 2015б).
Если бы наше тело было столь же изменчиво, как мозг, то на его фоне чудовища из сочинений фантастов выглядели бы как детский сад ангелочков. К людям пришлось бы причислить существ с несколькими руками или ногами, многоглазых и многоухих либо совсем без конечностей или сенсорных органов. При этом какой-либо одноногий и шестиглазый трёхчлен мог бы быть ростом около 65-70 метров. Сексуальную пару такому красавцу могла бы составить полутораметровая слепая двуногая и двуротая красотка с тремя парами волосатых молочных желёз. Если бы эти люди смогли догадаться, что принадлежат к одному виду, то легко представить их нежные чувства, взаимопонимание и гармоничную семейную жизнь.
К счастью, мы не видим этих различий в строении нервной системы и пытаемся создать семейные или рабочие отношения между описанными выше существами. Эти выдуманные чудовища отражают многообразие нашего собственного мозга в его индивидуальном воплощении. По сути дела, человеческие внутривидовые отношения выглядят как запутанный клубок ниток, где внешние различия неважны, а скрытые — делают нас разными видами. В повседневной жизни мы ориентируемся только на видимые различия, а до внутренних причин будущих конфликтов нам никакого дела нет.
Парадоксально глубокие индивидуальные различия мозга и сохранность способности к крайне отдалённой метисации подталкивают нас к вопросу о странностях происхождения гоминид. Существует большое подозрение, что эволюция мозга человека шла независимо от его тела. Она отличалась как темпом изменений, так и механизмами отбора. До появления австралопитеков мозг приматов выполнял функции центра формирования инстинктивно-адаптивного поведения и согласованного управления телом. Всё было чудесно и эволюционно сбалансировано, как у современных млекопитающих. Эта гармония поддерживалась в райский период эволюции, когда единственной заботой наших предков была половая конкуренция. Именно в то благостное время переизбытка пищи возникли основы вариабельности структурной организации головного мозга. В раю легко выживали потомки приматов с любыми отклонениями развития, которые не мешали есть и размножаться.
Изменчивость мозга уже тогда могла стать мишенью для направленного отбора. Изобретательная половая конкуренция и умелое домогательство половозрелых самок стимулировали процветание наиболее оригинальных особенностей поведения, что поддерживало или даже провоцировало церебральный полиморфизм. При значимой половой конкуренции необходимость переноса генома в следующее поколение повысила ценность сексуально-романтического творчества и новаторства. Следы этих событий можно наблюдать и сегодня, когда любая необычность и оригинальность неизбежно увеличивает вероятность плодотворных репродуктивных контактов.
