Голая обезьяна. Людской зверинец. Основной инстинкт - Моррис Десмонд (читать полностью бесплатно хорошие книги .TXT, .FB2) 📗
Принимая во внимание неопровержимый факт существования процесса эволюции, можно предположить, что если сталкиваются две группы людей и одна уничтожает другую, то победитель биологически более удачлив, чем побежденный, но если мы рассматриваем вид в целом, этот довод уже не работает, так как имеет ограничения.
В широком же смысле, если эти соперничающие группы смогли бы мирно уживаться рядом друг с другом, весь вид в целом можно было бы считать более чем удачливым.
Именно с этой точки зрения нам и следует рассуждать. Если она кажется очевидной, нам придется давать довольно сложные объяснения. Мы не размножаемся в таких количествах, как некоторые виды рыб, мечущие тысячи икринок зараз, большинству из которых суждено погибнуть. Мы – не количественные производители, а качественные, производящие на свет немногочисленное потомство, отдающие ему больше внимания и заботящиеся о нем гораздо дольше, чем любое другое животное.
Посвятив своим детям практически двадцать лет жизни и затратив на это, помимо всего прочего, массу энергии, крайне неразумно выгонять их на улицу, чтобы потомки других людей ударили их ножом, застрелили, подожгли или взорвали.
Однако чуть более чем за один век (с 1820 по 1945 г.) в разного рода межгрупповых столкновениях были убиты не менее 59 миллионов человек. Нам трудно объяснить это, если учесть тот факт, что человеческому разуму столь очевидны преимущества мирного сосуществования.
Говоря о таких убийствах, мы считаем, что человек ведет себя «подобно животному», но если бы нам удалось найти дикое животное, действующее таким образом, правильнее было бы сказать, что его поведение напоминает поведение человека. Проблема же заключается в том, что мы не можем найти такое животное, а значит, имеем дело с еще одним загадочным качеством, которое делает современного человека уникальным видом.
С точки зрения биологии человек обладает врожденной потребностью защищать три вещи: себя самого, свою семью и свое племя. Как примат, живущий в паре на своей территории и в своей группе, он стремится к этому, причем стремится изо всех сил. Если он, его семья или его племя сталкиваются с угрозой насилия, для него будет более чем естественно ответить встречным насилием. Пока есть шанс отразить атаку, его биологическим долгом будет сделать это любыми доступными средствами.
Со многими другими животными происходит то же самое, но в естественных условиях реальная угроза физического насилия возникает гораздо реже – как правило, все заканчивается лишь обменом взаимными угрозами. Как показывает история, поистине воинственные виды в какой-то момент уничтожили друг друга и вымерли – урок, которым нам не следует пренебрегать.
Все это выглядит достаточно очевидным, но несколько последних тысячелетий человеческой истории чересчур отяготили наше эволюционное наследие. Человек по-прежнему остался человеком, семья по-прежнему осталась семьей, но племя уже больше не является племенем, оно превратилось в суперплемя.
Если мы хотим понять невероятную жестокость наших национальных, идеологических и расовых конфликтов, нам следует еще раз изучить природу этих суперплеменных условий. Мы уже рассмотрели некоторые напряженные моменты, существующие внутри суперплемени, – моменты, связанные с агрессией в борьбе за статус. Теперь нам следует рассмотреть, каким образом суперплемя создает и усиливает напряженные отношения с различными группами, существующими вне его.
Это история о сгущении красок. Первый важный шаг был сделан, когда мы обосновались в постоянных жилищах. У нас появилось нечто совершенно определенное, что можно было защищать. Наши ближайшие родственники (обезьяны) обычно собираются в стаи и ведут кочевой образ жизни. Каждая стая держится в пределах своих мест обитания, но постоянно передвигается с одного участка на другой. Если две группы встречаются, они начинают угрожать друг другу, но дальше этого дело не идет: они просто расходятся и продолжают заниматься своим делом.
Как только привязанность первобытного человека к определенной территории стала сильнее, пришлось укреплять систему защиты, но тогда было так много земли и так мало людей, что всем с лихвой хватало места. Даже когда племена стали больше, оружие все еще было грубым и примитивным.
Сами лидеры гораздо чаще принимали личное участие в конфликтах. (Если бы только современные лидеры были вынуждены находиться на передовой, насколько более осмотрительными и «человечными» были бы они при принятии решений! Возможно, не будет циничным предположить, что именно поэтому они готовы к ведению «мелких» войн, но боятся вступать в широкомасштабную ядерную войну: в результате применения ядерного оружия они оказались бы на линии фронта. Возможно, вместо того чтобы бороться за ядерное разоружение, нам следует требовать разрушения глубоких железобетонных бункеров, построенных ими для собственной защиты.)
Как только фермер превратился в горожанина, был сделан еще один важный шаг в сторону более ожесточенного конфликта. Образовавшееся разделение на рабочих и специалистов означало, что можно выделить одну категорию населения, которая бы все свое время посвятила убийству, – были сформированы вооруженные силы. По мере роста городских суперплемен все стало развиваться гораздо стремительнее.
Социальный рост стал настолько быстрым, что его развитие в одной области мешало его прогрессу в другой. На смену более стабильному племенному балансу пришла серьезная нестабильность суперплеменных несоответствий. По мере того как цивилизации расцветали и развивались, они часто обнаруживали, что сталкиваются не с равными соперниками, которые могли бы заставить их глубоко задуматься, прежде чем вступить в сделку или начать торговлю, а с более слабыми, менее развитыми группами, которые можно было завоевать без особого труда.
Листая страницы истории, можно увидеть печальные события: изобилие и нищета, развитие и последующий упадок, за которым следует еще большее развитие и больший упадок. Безусловно, были и другие моменты, так как столкновения цивилизаций иногда приводили к обмену знаниями и распространению новых идей. Лемех плуга мог бы превратиться в меч, но стимул к поиску более совершенного оружия в конце концов привел к созданию еще лучших орудий труда; правда, за это пришлось дорого заплатить.
По мере увеличения суперплемен становилось все труднее управлять населением, росло напряжение, связанное с перенаселением, и все сильнее становились разочарования от погони за суперстатусом. Все большее количество сдерживаемой агрессии искало выхода, а межгрупповой конфликт предоставлял для этого массу возможностей.
Из вышесказанного следует, что вступление в войну дает современному лидеру массу преимуществ, о которых лидер каменного века даже не догадывался. Прежде всего сам он не рискует быть раненным и истечь кровью. К тому же те, кого он посылает на смерть, ему совершенно чужие люди: они профессионалы, а все остальное общество может продолжать жить обычной жизнью. Смутьяны, страждущие битвы из-за оказываемого на них суперплеменного давления, могут получить возможность участвовать в ней, при этом не направляя свою агрессию на само суперплемя. Кроме того, наличие внешнего врага, этакого злодея, может сделать лидера героем, объединить людей и заставить их забыть мелкие ссоры, которые доставляли ему столько неприятностей.
Было бы наивно полагать, что лидеры настолько суперчеловечны, что эти факторы на них никак не влияют. Тем не менее основным фактором остается желание добиться межплеменного статуса лидера или улучшить его.
Упомянутый мною ранее незапланированный прогресс других суперплемен, безусловно, является самой большой проблемой. Если благодаря своим природным ресурсам или изобретательности одно суперплемя оказывается впереди другого, обязательно возникнет проблема. Более развитая группа тем или иным способом будет стараться повлиять на менее развитую, а менее развитая, в свою очередь, попытается тем или иным способом противостоять этому.
