Утешение Философией - Боэций Аниций Манлий Торкват Северин "Боэций" (читать книги онлайн полные версии .TXT) 📗

Текст взят из книги:

Боэций. Утешение Философией и другие трактаты. М., «Наука», 1990.

Перевод В.И. Уколовой и М.Н. Цейтлина. Примечания В. И. Уколовой

(М.: Наука, 1990, с.190-290; примечания с. 302-312). Processum a Sergio Olore 

Аниций Манлий Торкват Северин Боэций.

УТЕШЕНИЕ ФИЛОСОФИЕЙ

КНИГА ПЕРВАЯ

I.1(v). Песни, что раньше слагал в пору цветенья и силы {1}

Вынужден ныне на путь скорбный направить, увы!

Снова, в слезах, мне писать повелевают Камены {2}

С ликом заплаканным, вновь — на элегический лад.

Страх никакой победить их не сумел ведь ни разу,

Чтобы заставить свернуть с избранной нами стези {3}.

Славою был я богат в юности ранней когда-то,

Ныне судьбу старика грустного им утешать.

Беды ускорили старость, что наступила нежданно,

И приказала болезнь с нею сдружиться навек.

Снегом моя голова будто покрылась глубоким,

Немощно тело мое, старчески кожа дрожит.

Радостна смерть для людей, если является кстати,

Коль ее ждут, и когда нить она счастья не рвет {4}.

К бедным глуха и строга, к ним обернуться не хочет,

Очи прийти им закрыть, полные слез навсегда.

Баловнем был я пока щедрых подарков Фортуны {5},

Смертный случайно лишь час жизнь не окончил мою.

Лик ее лживый когда ж тучи совсем затянули,—

Тянется жалкая жизнь,— длится постылый мой век.

Как нас хвалили друзья, превозносили за счастье,

Только нестойким был тот, кто тяжело так упал!

I.1. Тем временем, пока я в молчании рассуждал сам с собою и записывал стилем на табличке {6} горькую жалобу, мне показалось, что над моей головой явилась женщина с ликом, исполненным достоинства, и пылающими очами, зоркостью своей далеко превосходящими человеческие, поражающими живым блеском и неисчерпаемой притягательной силой; хотя была она во цвете лет, никак не верилось, чтобы она принадлежала к нашему веку. Трудно было определить и ее рост. Ибо казалось, что в одно и то же время она и не превышала обычной человеческой меры, и теменем касалась неба, а если бы она подняла голову повыше, то вторглась бы в самое небо и стала бы невидимой для взирающих на нее людей {7}. Она была облачена в одежды из нетленной ткани, с изощренным искусством сплетенной из тончайших нитей, их, как позже я узнал, она соткала собственными руками. На них, как на потемневших картинах, лежал налет забытой старины. На нижнем их крае была выткана греческая буква ? , а на верхнем — ? {8}. И казалось, что между обеими буквами были обозначены ступени, как бы составляющие лестницу, по которой можно было подняться снизу вверх. Но эту одежду рвали руки каких-то неистовых существ, которые растаскивали ее частицы, кто какие мог захватить. В правой руке она держала книги, в левой — скипетр {9}. Когда же взор ее остановился на поэтических музах, окружавших мое ложе и облекавших в слова мои рыдания, она выказала легкое возмущение и, гневно сверкнув глазами, промолвила: Кто позволил этим распутным лицедейкам приблизиться к больному, ведь они не только не облегчают его страдания целебными средствами, но, напротив, питают его сладкой отравой? Они умерщвляют плодородную ниву разума бесплодными терзаниями страстей и приучают души людей к недугу, а не излечивают от него. Но если бы их ласки увлекли кого-либо непросвещенного, что вообще им присуще, я думаю, что перенесла бы это менее болезненно, ибо тогда моему делу не было бы нанесено никакого ущерба. Но его — взращенного на учениях элеатов и академиков? {10} Ступайте прочь, сладкоголосые Сирены, доводящие до гибели, и предоставьте его моим музам для заботы и исцеления. После этих упреков толпа муз, опустив опечаленные лица к земле и покраснев от стыда, грустя покинула мое жилище. А я, чей взор был замутнен слезами, не мог распознать, кто же эта женщина, обладающая столь неоспоримой властью, и, потупив долу глаза в глубоком изумлении, молчаливо ждал, что же будет дальше. Она же, подойдя поближе, присела на край моего ложа, и глядя мне в лицо, исполненное тягостной печали и склоненное скорбью к земле, стала стихами корить меня за то, что душу мою охватило смятение.

I.2(v). В бездну повергнутый ум быстро тупеет,

Свет погасил свой. В мрак его увлекают,

Тянут его в темноту неоднократно

Тьмы предрассудков земных и человечьих

Вредных ненужных забот, рост чей безмерен.

В небе кто лучше умел видеть дороги,

Звездные эти пути, строгий порядок

Розовых солнца планет, лун изменений?!

Звезд он движенья следил, знал их орбиты,

Все их блужданья умел и возвращенья

В числах простых показать прямо на тверди,

Как, изгибаясь, дрожит млечный поток в ней;

Также и ветры зачем всю возмущают

Моря широкого гладь, сила какая

Круг неподвижный земли вечно вращает;

И почему, погрузившись в закат, Геспер холодный {11}

Утром восходит звездой снова блестящей;

Что управляет весны кротким покоем,

Чтобы украсить могла землю цветами;

Кто виноград нам дарит в год урожайный.

Но, кто пытливым умом тайны природы,

Тайны искал естества всюду обычно {12},—

Ныне лежит словно труп в тяжких оковах,

Шею сдавивших ему грубым железом.

Свет угасает ума, с ликом склоненным

Вынужден видеть, увы, мир безрассудный.

I.2. — Но сейчас время для лечения, а не для жалоб,— сказала она, и, устремив на меня внимательный взор, воскликнула: — Неужели это ты! Ты, которого я вскормила своей грудью, молоком своим, чтобы ты обрел мужество и силу духа? Ведь я дала тебе такое оружие {13}, которое помогло бы тебе сохранить непоколебимую стойкость, если бы ты только сразу же не отбросил его. Не узнаешь меня? Что молчишь? Безмолвствуешь от стыда или от изумления? Я бы предпочла стыд, но чувствую, что ты поражен изумлением.— Когда же она увидела, что я не просто молчу, а совершенно утратил дар речи, легко коснулась рукой моей груди и сказала: Никакой опасности, он страдает летаргией, обычной болезнью расстроенного ума. Он ненадолго забылся, но легко придет в себя, раз он был знаком со мною прежде. Чтобы он смог [это сделать], мы немного протрем ему глаза, затуманенные заботами о бренных вещах. Сказав так, она осушила мои глаза, наполненные слезами, краем своей одежды, собранным в комок.

I.3(v). После того, как рассеялась ночь и растаяла в свете,

Снова вернулась ко мне моя прежняя сила.

Так же бывает, когда собираются тучи нежданно,

Северо-запад их шлет, гонит ветром их Кавром {14}.

Ливни хлестать начинают, скрывается солнце со свода,

Звезд еще нет, хотя тьма уже все затопила.

Если ж с фракийских просторов Борей {15} принесется холодный,

С туч он завесу сорвет, снова день засияет,

Выйдет сверкающий светом лучистым из тучи внезапно

Феб, изумленных людей всех глаза ослепляя.