Эстетическое понимание истории - Розанов Василий Васильевич (бесплатные полные книги .TXT) 📗

В. В. Розанов

Эстетическое понимание истории

В майской, июньской и июльской книжках «Русской Мысли» профессор К. Тимирязев продолжает защищать теорию Дарвина, не замечая, что право на эту защиту он утратил уже в самом начале предпринятой им полемики. В словах, которые могут считаться наиболее ясным и определенным изо всего, что было им высказано в жару спора, он признал дарвинизм теорией невозможною. Мы приведем эти замечательные слова, вдумавшись в которые с большим вниманием нежели с каким он написал их, профессор Тимирязев, вероятно, сам сознает, что дело им принятое на себя безвозвратно потеряно.

Вопрос идет о нивелирующем влиянии скрещивания, о невозможности при нем сохранения индивидуальных изменений, которые, по Дарвину, служат исходною точкой и основанием образующихся форм в органическом мире.

Эти индивидуальные изменения, утверждал он, появляясь во всевозможных направлениях и случайно, либо способствуют сохранению особей, когда бывают в каком-нибудь отношении для них полезны, либо ведут к их гибели в борьбе за существование, когда они или вредны, или безразличны, или вовсе отсутствуют. Полезное изменение, раз возникшее и укрепившееся, в последующие времена может сложиться с другим подобным же, которое в ряду всевозможных изменений может повториться снова и, таким образом, все возрастая, повести к образованию сперва разновидности, потом вида и т. д.

Возражая против дарвинизма, покойный Н.Я. Данилевский указал, что при неустраненности скрещивания в природе первоначальное индивидуальное изменение не только не может возрасти чрез сложение с подобными же изменениями, потом возникающими, но даже и сохраниться в своей первоначальной, чистой форме. Уже при первом скрещивании благоприятно измененной особи с неизменною, в нарождающемся потомстве сохранится только 1/2 первоначального изменения, при втором 1/4, при третьем 1/8 и т. д., Пока, все умаляясь и умаляясь, оно не станет, наконец, уже неисследимым и недоступным для наблюдения. Принимая же во внимание, что в дальнейших Поколениях изменения продолжают появляться во всевозможных направлениях, и в том числе — в обратном исчезающему, можно с безусловною строгостью сказать, что, сложившись с ними как излишек с недостатком, оно в конце концов исчезнет и совершенно.

Возражая на этот-то аргумент, профессор Тимирязев и произнес слова, вдумавшись в которые каждый поймет, что в них содержится отказ его от дарвинизма. Вот они (мы выпускаем только слова или не относящиеся к предмету, или представляющие собою повторение):

«Доводы и вычисления Данилевского доказывают только невозможность образования в естественном состоянии чистокровной породы (курсив автора). Но для всякого привыкшего логически рассуждать человека очевидно, что… сохранение случайного уклонения в его чистой форме (курсив принадлежит нам) — это один предел явления; его бесследное исчезновение, полное растворение в нормальных формах — это другой и, заметим, идеальный, теоретический предел. Логически немыслимо, чтобы какое-нибудь воздействие на организм исчезло без следа. Именно этою невозможностью бесследного исчезновения каких бы то ни было воздействий на организм и его потомство, суммированием этих воздействий, мы и должны объяснить себе прогрессивное усложнение организмов. Если в природе немыслимо возникновение чистокровной породы, то это еще не значит, чтобы раз возникшая уклонная форма не могла сохраниться в целом ряде степеней или оттенков» (курсив принадлежит нам). (См. его статью «Опровергнут ли дарвинизм?» в «Русской Мысли» за май 1887, стр. 154–155.)

Переведем смысл этой речи на ясный и точный язык арифметики; тогда вопрос о дарвинизме выразится для нас в простой возможности или невозможности отвергнуть одну из математических аксиом.

1) Первое индивидуальное изменение образует то, что мы называем чистокровною породой, первою вариацией органической формы. Величину этого изменения обозначим = 1.

2) Чтобы вариирование доросло до образования нового вида необходимо, чтоб это изменение сложилось с несколькими подобными же изменениями, стало суммой нескольких единиц, то есть =1+1+1+…

3) Происходит размножение и скрещивание; пусть оно даже ограничено; пусть ни одна из особей, с которыми происходит у дальнейшего потомства скрещивание, не изменена в обратном направлении с рассматриваемым изменением. Мы получим ряд органических новообразований, величины которых выразятся в членах арифметического ряда:

(вид)… 5,4,3,2,1, 1/2, 1/4, 1/8, 1/16, где величины влево от единицы будут обозначать требуемое возрастание новообразований чрез их сложение до вида, а вправо от нее — действительное в будущем (степени первого индивидуального изменения), а сама единица — наблюдаемый теперь факт, первое индивидуальное изменение.

Естественный подбор может образовать вид, дарвинизм может оказаться истиной, если ряд этот, сохраняя закон образования своих членов, может когда-нибудь совпасть своим крайним левым членом с крайним правым, то есть если часть единицы может когда-нибудь стать больше целой единицы.

Вот точное и отчетливое выражение того соотношения, которое существует между живою природой, содержащею лишь «степени или оттенки» индивидуальных изменений (утверждение проф. Тимирязева), и между теорией Дарвина, которая требует сложения от суммы этих индивидуальных изменений, тогда как и простое «сохранение их в чистой форме» есть нечто «немыслимое» (утверждение проф. Тимирязева). Каким образом, высказав эти два положения, он продолжает считать себя дарвинистом, об этом мы не можем судить.

Чтобы не осталось более никакого сомнения насчет смысла высказанных проф. Тимирязевым слов, остановимся внимательнее на двух вопросах: 1) что разумеет он под «чистокровными породами», образование которых признает «невозможным» в природе и 2) как именно происходит суммирование уклонных форм, то есть что и с чем суммируется, и каков бывает получаемый результат?

Под «чистокровною породой» проф. Тимирязев не мог разуметь ничего иного, кроме «первоначального индивидуального изменения». В приведенной нами выписке он смешанно употребляет термины и «чистокровная порода», и «случайное уклонение в его чистой форме», принимая их однозначущими и утверждая относительно обозначаемого ими тождественное; «случайное же уклонение в его чистой форме» есть, очевидно, «первоначальное индивидуальное изменение», пока оно не стерлось через скрещивание. Что это действительно так, это можно видеть из примера, который он приводит для придания большей яркости своей мысли: после слов, что «доводы Данилевского доказывают только невозможность образования в естественном состоянии чистокровной породы», он прибавляет:

«Но я спрашиваю, есть ли на свете не только дарвинист, но просто неповрежденный в своих умственных способностях человек, который бы стал утверждать, что это возможно? Покажите мне умственно здорового человека, который бы стал утверждать, что стоит только раз в год пускать по одной английской скаковой лошади в степь, где пасутся табуны, для того чтобы со временем образовалась чистокровная английская порода» (там же, стр. 154–155).

Перенесем этот пример на живую природу, и мы увидим, что понятие «чистокровной породы» уравнивается в ней понятию «первого индивидуального изменения». Наша земля есть изолированная планета; мир органических форм на ней живущих в каждый данный момент есть нечто неподвижное и постоянное, и если мы говорим о чем-либо, что нарушает его неподвижность и постоянство в один из последующих моментов, что привходит к нему, то — это конечно индивидуальные изменения, в самой среде его «случайно и во всех направлениях» возникающие. В естественном состоянии они выполняют именно ту самую роль, которую в искусственном примере, приведенном проф. Тимирязевым, выполняют чистокровные английские скакуны, пускаемые в табуны степных лошадей; потому что ведь не с другой же планеты появляются на землю уклонные формы, а в пределах ее самой; пока не возникли виды и роды, образование которых требуется объяснить, нет ничего кроме случайных индивидуальных изменений.