Обоснование интуитивизма - Лосский Николай Онуфриевич (книги онлайн полные .TXT) 📗

Лосский Н О

Обоснование интуитивизма

Н.О.ЛОССКИЙ

ОБОСНОВАНИЕ ИНТУИТИВИЗМА

ПРЕДИСЛОВИЕ К ПЕРВОМУ ИЗДАНИЮ

Настоящее сочинение было напечатано в журнале "Вопросы философии и психологии" за 1904 - 1905 гг. под заглавием "Обоснование мистического эмпиризма". Поводом к перемене заглавия послужили главным образом следующие соображения. Термин мистический не имеет определенного, установившегося значения; в популярной литературе и в обыденной речи он нередко встречается в связи со смутными представлениями о чем-то таинственном, несказанном, неопределимом, принадлежащем к мирам иным и т.п. Эти представления чрезвычайно разнообразны у различных лиц и действительно иногда не определимы. Между тем в настоящем сочинении термин мистический эмпиризм служит исключительно для обозначения тех особенностей теории знания, которые обусловливаются признанием мистического восприятия, т.е. утверждением, что транссубъективный мир познается так же непосредственно (интуитивно), как и субъективный мир. Поскольку мы оперируем с этим понятием, в нашей теории знания, имеющей пропедевтический характер (почему мы так характеризуем свою теорию, это разъяснено в самом сочинении), нет речи ни о чем таинственном, неопределимом, принадлежащем к мирам иным. Поэтому во избежание недоразумений мы устранили термин мистический эмпиризм из заглавия. Однако ввиду того что наша теория знания опирается на принцип, широко распространенный в мистических философских учениях, и в онтологии открывает простор для некоторых типично мистических построений, в тексте термин мистический эмпиризм сохранен. К тому же внутри сочинения при внимательном отношении к определениям он не может вызвать никаких недоразумений.

Заканчивая свой труд, я считаю своим долгом выразить благодарность историко-филологическому факультету С.-Петербургского университета, давшему средства на печатание моего сочинения.

Н.Лосский

15 марта 1906.

ПРЕДИСЛОВИЕ КО ВТОРОМУ ИЗДАНИЮ

Текст второго издания отличается от первого главным образом некоторыми незначительными поправками, имеющими целью достигнуть более точного выражения мысли. Кроме того, во втором издании в виде приложений помещены две статьи: "Гносеологический индивидуализм в новой философии и преодоление его в новейшей философии" (речь, произнесенная 10 апреля 1907 в Московском университете перед защитою диссертации "Обоснование интуитивизма") и "В защиту интуитивизма" (по поводу статьи С.Аскольдова "Новая гносеологическая теория Н.О.Лосского" и статьи проф. Лопатина "Новая теория познания"). Статьи эти были напечатаны в журнале "Вопросы философии и психологии" в 1907 - 1908 гг.1

Н.Лосский

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Введение

В душе каждого человека, не слишком забитого судьбою, не слишком оттесненного на низшие ступени духовного существования, пылает фаустовская жажда бесконечной широты жизни. Кто из нас не испытывал желания жить одновременно и в своем отечестве, волнуясь всеми интересами своей родины, и в то же время где-нибудь в Париже, Лондоне или Швейцарии в кругу других, но тоже близких интересов и людей? Как тяжело думать, что вот, может быть, в эту самую минуту в Москве поет великий певец-артист, в Париже обсуждается доклад замечательного ученого, в Германии талантливые вожаки грандиозных политических партий ведут агитацию в пользу идей, мощно затрагивающих существенные интересы общественной жизни всех народов, в Италии; в этом краю, "где сладостный ветер под небом лазоревым веет, где скромная мирта и лавр горделивый растут"2, где-нибудь в Венеции в чудную лунную ночь целая флотилия гондол собралась вокруг красавцев-певцов и музыкантов, исполняющих так гармонирующие с этою обстановкой серенады, или, наконец, где-нибудь на Кавказе "Терек воет, дик и злобен, меж утесистых громад, буре плач его подобен, слезы брызгами летят"3, и все это живет и движется без меня, я не могу слиться со всею этою бесконечною жизнью. Высшего удовлетворения достигли бы мы, если бы могли так отождествиться со всем этим миром, что всякое другое я было бы также и моим я. Однако всем этим желаниям полагает конец жалкая ограниченность индивидуального бытия, приковывающая меня к ничтожному комку материи, к моему телу, замыкающая меня в душную комнату и предоставляющая мне лишь тесный круг деятельности. Но если мое я не может расшириться и отождествиться с многими я, то все же у меня есть средство выйти из границ своей индивидуальности, хотя бы отчасти: оно заключается в знании. Мы говорим, конечно, не о знании таких книжных червей, как Вагнер, к которым относятся слова Мефистофеля:

Кто хочет что-нибудь живое изучить,

Сперва его всегда он убивает,

Потом на части разнимает,

Хоть связи жизненной, - увы! Там не открыть1.

Мы говорим о таком знании, какое дает поэт, постигающий вплоть до глубочайших изгибов внутреннюю жизнь мира, все то, что кроется в самых интимных тайниках души всякого существа. Пусть нам не говорят, что поэты дают такое знание только в области индивидуальной человеческой жизни. Искусство с одинаковою смелостью проникает и в глубины человеческой индивидуальности, и в тот мир, который складывается из совместной работы многих человеческих я, и в тот мир, который предшествует духовной жизни человека. Толстой с одинаковою легкостью рисует и душевную жизнь Анны Карениной, и коллективную душу толпы; Бёклин с одинаковою полнотою вводит нас и в свой внутренний мир, когда он рисует себя в известном портрете со скелетом, и в настроение природы весною, мрачный дух горного ущелья, безмолвие леса, жизнь скалистого морского берега, у которого бушует бурун4.

Если нам скажут, что такого знания, постигающего действительную жизнь, нет, что знание имеет только символический характер, что мы познаем не самую вещь, а лишь действие ее на нас, или если нам скажут, что познаваемый нами мир есть только мир наших представлений, мир явлений, разыгрывающихся по законам нашего ума, то этого рода знание нас не удовлетворит: нам душно в узкой сфере я, мы хотим выйти в безбрежное море действительности, как она существует независимо от свойств нашего я. Мы отказываемся от этого более высокого идеала знания и усваиваем более или менее скептические взгляды только тогда, если нам почему-либо кажется, что идеал знания неосуществим, что он заключает в себе противоречия. Но как глубоко заложен этот идеал в недрах человеческой души, видно из того, что мы отказываемся от него с болью в сердце:

...подавить нельзя подчас

В душе врожденное стремленье,

Стремленье в высь, когда до вас

Вдруг долетает жаворонка пенье

Из необъятной синевы небес,

Когда, внизу оставя дол и лес,

Орел парит свободно над горами,

Иль высоко под облаками

К далекой родине своей

Несется стая журавлей2.

Распространенные в наше время взгляды на отношение между познающим субъектом и познаваемым объектом вовсе не содействуют сохранению идеала знания. Люди, задумывающиеся над вопросами теории знания, нередко склонны утверждать в наше время, что непосредственный опыт складывается только из личных индивидуальных состояний познающего субъекта. А если в непосредственном опыте мы имеем дело лишь со своими состояниями сознания, то это значит, что в актах знания, куда бы мы ни обратились, мы не можем освободиться от своего и, не можем выйти за пределы своих личных переживаний. Конечно, дальнейшие построения на этой основе могут быть очень разнообразны: путем различных ухищрений можно даже, опираясь на эти предположения, попытаться доказать, что мыслительная деятельность рядами умозаключений выводит за пределы я и дает знание о внешнем мире или каких-либо сторонах его. Но если строго относиться к дальнейшим построениям, то этот исходный пункт теории знания несомненно приведет к субъективному идеализму, именно к солипсизму, и к самому разрушительному скептицизму в учении о внешнем мире.

Для всякого, кто уверен в том, что знание проникает в сущность вещей, возникает мучительный вопрос: почему же философия в своем многовековом развитии не только не доказала этого, но даже наоборот широко развила в нас склонность к субъективному идеализму, проникающему уже в частные науки и даже в общество. Для того, кто не мирится с этим результатом, единственный ответ на этот вопрос таков: вероятно, философия делала какие-либо ошибки, и если эти ошибки клонились все в одну и ту же сторону, то значит, они обусловливаются чрезвычайно общими причинами, действующими в сознании каждого человека. Однако философы, создавшие общие течения философии, обладали в высшей степени последовательным умом; их проницательный взор легко усматривал противоречия даже в самых сложных системах взглядов и устранял их. Каким же образом ошибки, ведущие в конечном итоге к субъективному идеализму, могли веками гнездиться в философии? Очевидно, это возможно лишь в том случае, если ошибки кроются там, где их не может усмотреть даже и наиболее чувствительный к противоречиям, строго логический ум; они кроются не среди явно высказанных, а среди инстинктивно мыслимых положений, в подсознательной подпочве философии. Поэтому лучший путь освободиться от этих ошибок будет найден лишь в том случае, если, мы анализируем исходные пункты основных философских направлений так глубоко, что проникнем в их подсознательную глубину, вынесем на свет дня кроющиеся во мраке устои философии и оценим их содержание.