Капитализм и шизофрения. Анти-Эдип (сокращенный перевод-реферат) - Делез Жиль (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации txt) 📗
Что значит, что инцест невозможен? Возможность инцеста нуждается в лицах и именах (сын, сестра, мать, брат, отец). Но в самом акте инцеста мы хотя и имеем лиц, они теряют свое имя постольку, поскольку эти имена неотделимы от запрещения их как партнеров: или имена сохраняются, но обозначают уже доличностные состояния интенсивности... В этом смысле мы говорим: всегда находятся или по ту или по эту сторону. Наши матери, наши сестры тают в наших объятиях, их имя скользит по ним как слишком сильно намоченная марка. Т.е. нельзя наслаждаться лицом и именем одновременно -что, однако, является условием инцеста. Пусть инцест невозможен. Но это лишь отодвигает вопрос. В чем специфика желания, которое желает невозможного?.. Вспомним, насколько незаконно заключать от запрета к природе того, что запрещено: ведь запрещение осуществляется путем обесчещивания виновного, т.е. индукции искаженного и смешанного образа того, что действительно запрещено и желаемо... репрессия продолжается вытеснением... Желаем, собственно, зародышевый поток, в котором тщетно искать лиц и различимых функций... потому что имена означают в нем лишь вариации интенсивности на полном теле земли... это можно называть как инцестом, так и безразличием к инцесту... но нельзя путать этот инцест с инцестом в том виде, в каком он представлен экстенсивно в состоянии, которое его запрещает и которое определяет его как трансгрессию... Соматический комплекс отсылает к зародышевому комплексу... Инцест в том виде, в каком он запрещен (в форме конкретизированых личностей), служит вытеснению инцеста в том виде, в каком он желаем. Не имеет значения, что этот образ «невозможен»: он выполняет свою роль, как только желание попадает в его ловушку как в само невозможное. «Видишь, вот ты чего хотел!»... От вытеснения к вытесненному -так устроен паралогизм репрессии.
Мужская гомосексуальность является преставлением брачных союзов, вытесняющим знаки интенсивного, двуполого родства. Эта групповая гомосексуальность первична по отношению к Эдиповой, а не является продуктом ее вытеснения. Что до Эдипа вообще, то это не вытесненное, это – представитель желания, игнорирующего папашу-мамашу... Эдип -это предел, но это смещенный предел... Здесь начинается длинная история эдипизации. Но все начинается именно в голове Лайя (отца Эдипа), старого группового гомосексуалиста, расставившего ловушку желанию. /Бессмысленность фрейдовскгого фамилиализма применительно к первобытным способам лечения, которые представляют собой «шизоанализ в действии»/. Вместо того, чтобы все свелось к имени отца или отца матери, он (анализ) открывается всем именам истории: сюда входят институт вождей, отношения родов, отношения к колонизаторам... Другими словами, это прямая противоположность Эдипова анализа... Эдип вводится колонизаторами... Эдиповы рамки накладываются ими на обездоленных дикарей, но сами колонизированные сопротивляются Эдипу... Чем более общественное воспроизводство ускользает от членов группы, тем более оно обрушивается на них или замыкает их самих на ограниченное и невротизованное семейное воспроизводство, агентом которого является Эдип. Эдип – это всегда колонизация, проводимая другими средствами, это внутренняя колонизация, и мы убедимся, что даже у нас, европейцев, этот колониальное образование. Короче, подавление инцеста не рождается из вытесненного Эдипова представления, а само оно, скорее, вызывает это вытеснение. Но (и это совсем другое дело) общая система подавления-вытеснения порождает Эдипов образ как искажение вытесненного. Что сам этот образ в конечном итоге подвергается вытеснению по мере того, как сексуальное подавление распространяется на нечто другое, нежели инцест, об этом свидетельствует долгая история нашего общества. Вытесненным оказывается производство желания... Эдип – это способ кодировать некодируемое, кодифицировать то, что ускользает от кодов.
Культурологи и этнологи показывают, что институты первичны по отношению к аффектам и структурам. Структуры не носят ментальный характер, они находятся в вещах, в формах общественного производства и воспроизведения... Культурологи обращаются к другим треугольникам, например, к материнскому (дядя-тетя-племянник); но сторонники Эдипа без труда показывают, что это воображаемые варианты одной и той же символической триангуляции... обращение к такого рода трансцендентному символизму дает структуралистам возможность избежать фамилиализма в самом узком смысле этого слова. /Абсолютный предел детерриториализации потоков желания – шизофрения, относительный предел – капитализм/. Шизофрения представляет собой абсолютный предел, а капитализм является относительным пределом... (есть еще) воображаемый предел... Что же касается Эдипа, то это – сдвинутый предел. Да, Эдип универсален. Но неверно верить в неизбежность следующей альтернативы: или он является продуктом системы подавление-вытеснение, и тогда он не универсален, либо он универсален и в таком случае является рычагом желания. На самом деле Эдипов комплекс универсален в силу того, что является смещением предела, который преследует все общества, смещением того, чего все общества боятся как чего-то глубоко негативного, а именно декодированных потоков желания. /Необходимые условия Эдипова комплекса: независимость семейного воспроизводства от социального производства и воспроизводства/; отделимые звенья цепи должны соединиться в отделенный трансцендентный объект, разрушающий их многозначность для того, чтобы этот объект /фаллос/ замкнул социальное поле на семейное, и установил между ними двуоднозначные отношения. Этот паралогизм бессознательного возможен лишь при капитализме, хотя в его составе сохраняются некоторые архаизмы времен варварских империй вроде трансцендентного означающего. Открытая социальному полю первобытная семья этим требованиям не отвечает. Бессознательное для шизоанализа ничего не значит: оно работает, движется и все тут. Оно не экспрессивно и не репрезентативно, но продуктивно. Символ – это всего лишь общественная машина, которая функционирует как машина желания, машина желания, работающая как общественная машина, инвестиция социальной машины желанием.
Институт или орган не сводятся к их использованию. Но иначе дело обстоит на молекулярном уровне машин желания, в рамках которых использование, функционирование, производство, образование едины. Этот синтез желания объясняет молярно ансамбли вместе с их специфическим использованием в биологическом, социальном и лингвистическом поле. Эти большие молярные машины предполагают существование предустановленных связей, которые не объясняются их функционированием, потому что оно из них вытекает. Только машины желания производят связи, в соответствии с которыми они работают. Машины желания составляют микрофизику бессознательного, элементы микробессознательного. Но как таковые они никогда не существуют независимо от молярных исторических ансамблей, макроскопических общественных формаций, которые из них статистически состоят. В этом отношении есть только желание и социальность. За сознательными инвестициями экономических, политических и религиозных формаций скрываются бессознательные сексуальные инвестиции, микроинвестиции... Машины желания работают в социальных машинах, как если бы они сохраняли собственный режим в молярном ансамбле, который они, с другой стороны, образуют на уровне больших чисел. Символ, фетиш представляют собой проявления машины желания. Сексуальность является молекулярным подразделением, работающим внутри общественной совокупности и лишь вторично семейным образованием. Неэдипово бессознательное... производит Эдипа как одно из вторичных статистических образований.
Система жестокости куда ближе по своему устройству к машинам желания, чем капиталистическая аксиоматика, которая высвобождает декодированные потоки. Желание там еще не попалось в ловушку Эдипова комплекса, потоки еще не утратили свою многозначность и простое представленное в представлении еще не заняло места представляющего. Чтобы оценить в каждом случае природу аппарата вытеснения и его воздействие на производство желания, нужно принимать во внимание не только элементы представления, то, как они организуются в глубине, но и тот способ, каким само представление организуется на поверхности записи социуса.
