Максимы и мысли (Характеры и анекдоты) - де Шамфо́р Себастье́н-Рош Николя́ (читать книгу онлайн бесплатно без .txt) 📗
В наши дни театральный и литературный успех смехотворен, и только.
Философня распознает добродетели, полезные с точки зрения нравственной и гражданской, красноречие создает им известность, поэзия. превращает их в общее достояние.
Красноречивый, но грешащий против логики софист по сравнению ритором-философом-это то же, что ловкий фокусник по сравнению прагматиком, что Пинетти * по сравнению с Архимедом.
Важно иметь в голове множество идей и быть при этом неумным человеком, как можно командовать множеством солдат и быть при этом тупым генералом.
Столько нареканий вызывают обычно литераторы, удалившиеся от этой жизни) Им хотят навязать интерес к обществу, которое ни в чем их не поддерживает, хотят заставить их вечно присутствовать при лотеях розыгрышах, в которых они не могут принять участие.
У древних философах меня больше всего восхищает их стремление жить в согласии со своими теориями. Примером тому могут служить Теофраст и другие. Практическая нравственность входила философию столь важной составной частью, что многие из них стали одной из школ, не написав при этом ни одной строчки: достаточно назвать (Сократа, Полемона, Левкиппа и других. Сократ не написал ни одног труда и изучил из всех наук одну лишь науку о нравственности, что не помешало ему занять первое место среди философов своего времени.
Меньше всего мы знаем, во-первых, то, что поняли чутьем; во-вторых, что изведали на собственном опыте, сталкиваясь с разными людьми явлениями; в-третьих, то, что уразумели не из книг, а благодаря книгам , то есть благодаря размышлениям, на которые они нас наталкивали.
Литераторы, в особенности поэты, подобны павлинам: им бросают в клетку жалкую горсть зерна, а если порою и выпускают оттуда, то лишь затем, чтобы посмотреть, как они распускают хвост. Между тем петухи, куры, индюки и утки свободно расхаживают по двору и до отказа набивают себе зоб.
Успех порождает успех, как деньги идут к деньгам.
Чтобы написать иную книгу, даже самому умному человеку приходится прибегать к помощи наемной кареты, то есть посещать всевозможных людей и всевозможные места, бывать в библиотеках, читать рукописи и т. д.
Философ или, скажем, поэт не может не быть мизантропом: во-первых, потому, что склонности и талант побуждают его пристально наблюдать за жизнью общества, а это занятие лишь омрачает душу; во-вторых, потому, что общество редко вознаграждает такого человека за талант (хорошо еще, если не наказывает!) и этот вечный повод для огорчений удваивает и без того свойственную ему меланхолию.
Когда государственные люди или литераторы-пусть даже слывущие людьми необычайно скромными-оставляют после себя мемуары, которые должны послужить канвой для их биографий, они тем самым выдают тайное свое тщеславие. Как тут не вспомнить некоего безгрешного мужа, который отписал в завещании сто тысяч экю на то, чтобы его причислили к лику святых1
Большое несчастье-потерять из-за свойств своего характера то место в обществе, на которое имеешь право по своим дарованиям.
Лучшие свои произведения великие писатели создают в том возрасте, когда страсти их уже угасли: земля вокруг вулканов особенно плодородна после извержений.
Тщеславие светских людей ловко пользуется тщеславием литераторов, которые создали не одну репутацию, тем самым проложив многим людям путь к высоким должностям. Начинается все это с легкого ветерка лести, чо интриганы искусно подставляют полного паруса своей фортуны.
Ученый экономист-это хирург, который отлично вскрывает труп острым скальпелем, но жестоко терзает выщербленным ножом живой орга ниэм.
Литераторы редко завидуют той подчас преувеличенной репутации, которой пользуются иные труды светских людей: они относятся к этим успехам, как порядочные женщины к богатству потаскушек.
Театр либо улучшает нравы, либо их портит. Одно из двух: он или вьет нелепые предрассудки, или, напротив, внедрит их. Во Франции мы все повидали и то, и другое.
Иные литераторы не понимают, что ими движет не славолюбие, а тщевие. Однако чувства эти не просто различны, но и противоположны: 'одно из них-мелкая страстишка, другое-высокая страсть. Между честным славолюбивым и тщеславным такая же разница, как между 'влюбленным и волокитой.
Потомство судит литераторов не по их положению в обществе, а по их делам. оСкажи, не кем ты был, а что ты совершилп-таков, видимо, должен быть их девиз.
Спероне Сперони отлично объясняет, почему автор, которому кажется, будто он очень ясно излагает свои мысли, не всегда бывает понятем читателям. оДело в том,-говорит он, - что автор идет от мысли к мыслям,"а читатель - от слов к мыслип.
Произведения, написанные с удовольствием, обычно бывают самыми удачными, как самыми красивыми бывают дети, зачатые в любви.
В изящных искусствах, да и во многих других областях, хорошо мы знаем лишь то, чему нас никогда не обучали.
Художник должен придать жизнь образу, а поэт должен воплотить в образ чувство или мысль.
Когда плох Лафонтен-это значит, что он был небрежен; когда плох Ламотт -это значит, что он очень усердствовал.
Совершенной можно считать только ту комедию характеров, где интрига построена так, что ее уже нельзя использовать ни в какой другой пиесе. Из всех наших комедий этому условию отвечает, пожалуй, только оТартюфп.
В доказательство того, что на свете нет худших граждан, чем французские философы, можно привести следующий забавный довод. Эти философы обнародовали изрядное количество важных истин в области политической, равно как и в экономической, и подали в своих книгах разумные советы, которым последовали почти все монархи почти во всех европейских странах, кроме Франции. В результате благоденствие, а значит, и мощь чужеземных народов возросли, меж тем как у нас ничего не изменилось, господствуют те же злоупотребления и т. д., так что по сравнению с другими державами Франция все больше впадает в ничтожество. Кто же в этом виноват, как не философы* Тут невольно вспоминается ответ герцога Тосканского некоему французу по поводу новшеств, введенных герцогом в управление страной. оНапрасно вы так меня хвалится-сказал он, - все это я придумал не сам, а почерпнул из французских книг!п.
В одной из главных антверпенских церквей я видел гробницу славного книгопечатника Плантена, которая великолепно украшена посвящен
нными ему картинами Рубенса. Глядя на них, я думал о том, что отец Этьены (Анри и Ребер), своими познаниями в греческом и латыни оказавшие огромные услуги французской изящной словесности, окончили жизнь в нищете и что Шарль Этьен, их преемник, сделавший в нашей литературы немногим меньше, чем они, умер в богадельне. Слышал я также о том, что Андре Дюшен, которого можно считать автором первых трудов по истории Франции, был изгнан из Парижа нуждой закончил дни на своей маленькой ферме в Шампани; он насмерть разбит, упав с воза, груженного сеном. Не легче была и участь Адриена де Шуа создателя нумизматики. Сансон, родоначальник наших геогра
фов в семьдесят лет ходил пешком по урокам, чтобы заработать себе на хлеб. Всем известна судьба Дюрье, Тристана, Менара и многих из их. Умирающий Корнель не мог позволить себе даже чашки бульона. не меньше лишения терпел Лафонтен. Расин, Буало, Мольеру, Кино жилось лучше лишь потому, что дарования свои они отдали на службу королю. Аббат Лонгрю, приведя и сопоставив эти печальные истории судьбах великих французских писателей, добавляет от себя: оТак сними тогда обходились в этой несчастной странеп. Знаменитый список литераторов, которых король намеревался наградить пенсиями, составили Перро, Тальман и аббат Галлуа и затем подали его Кольберу; они не внесли в него имен тех, кого ненавидели, зато записали несколько иноземных ученых, отлично понимая, что король и министр будут весьма польщены похвалой людей, живущих в четырехстах лье Парижа.
Глава VIII
О РАБСТВЕ И СВОБОДЕ ВО ФРАНЦИИ ДО И ВО ВРЕМЯ
РЕВОЛЮЦИИ
У нас вошло в привычку насмехаться над каждым, кто превозносит первобытное состояние и противопоставляет его цивилизации. Хотелось бы однако, послушать, что можно возразить на такое, например, соображение: еще никто не видел у дикарей, во-первых, умалишенных, во-вторых самоубийц, в-третьих, людей, которые пожелали бы приобщиться цивилизованной жизни, тогда как многие европейцы в Капской колонии и в обеих Америках, пожив среди дикарей и возвратясь затем к своим соотечествснникам. вскоре вновь уходили в леса. Попробуйте-ка без лишних слов и софизмов опровергнуть меня!
