Сочинения в двух томах. Том 2 - Юм Дэвид (онлайн книга без .txt) 📗
Ты изложил этот аргумент с большим пафосом, ответил Клеант, но, по-видимому, ты и не подозреваешь, как легко на него ответить. Даже в обыденной жизни, Филон, когда я указываю причину какого-нибудь явления, то разве можно возразить против этого, что я не в состоянии назвать причину данной причины и ответить на все новые вопросы, которые могут возникать непрестанно? И какие философы могли бы подчиниться столь суровому правилу? Ведь философы признают, что окончательные причины им совершенно неизвестны, и знают, что самые утонченные принципы, к которым они сводят явления, для них столь же необъяснимы, как сами эти явления необъяснимы для толпы. Порядок и устройство природы, чудесная согласованность целевых причин, явная полезность и целесообразность (use and intention) каждой части, каждого органа — все это самым убедительным образом свидетельствует в пользу существования разумной причины или Творца. Небеса и земля сходятся в одном и том же свидетельстве, весь хор природы поет единый гимн во славу своего Творца; ты один или почти один нарушаешь эту общую гармонию; ты даешь начало туманным сомнениям, придиркам и возражениям; ты спрашиваешь меня: что является причиной данной причины? Я не знаю, я не забочусь об этом, это меня не касается. Я нашел Божество, и здесь я заканчиваю свое исследование; пусть идут дальше те, кто более мудр или более предприимчив.
Я не претендую ни на то ни на другое, возразил Филон. И именно в силу этого я, быть может, никогда не пробовал зайти так далеко, особенно сознавая, что в конце концов должен удовлетвориться тем же ответом, который без долгих хлопот мог бы удовлетворить меня с самого начала. Если я вынужден оставаться в полном неведении относительно причин и не могу дать абсолютно никакого объяснения по этому поводу, то я никогда не сочту преимуществом возможность отстранить хоть на минуту затруднение, которое, как ты признаешь, должно тотчас же со всей своей силой снова встать передо мной. Правда, естествоиспытатели вполне правильно объясняют единичные действия при помощи более общих причин, хотя сами эти общие причины в конечном итоге остаются совершенно необъяснимыми; но, разумеется, они никогда не считали достаточным объяснение единичного действия при помощи единичной причины, которая столь же необъяснима, как и само действие12. Система идей, которая упорядочивается сама собой, без предшествующего замысла, нисколько не доступнее объяснению, чем материальная система, упорядочивающаяся таким же образом, и последнее предположение заключает в себе не больше трудностей, чем первое.
ЧАСТЬ V
Но чтобы показать еще большие несообразности в твоем антропоморфизме, продолжал Фи л он, попробуем подвергнуть твои принципы новому рассмотрению. Сходство действий служит доказательством сходства причин—таков эмпирический аргумент, который, как ты утверждаешь, является также единственным теологическим аргументом. Несомненно, далее, что, чем более похожи друг на друга, с одной стороны, действия, которые мы наблюдаем, а с другой—причины, о которых мы заключаем, тем доказательнее этот аргумент. Всякое отступление от сходства с той или другой стороны уменьшает вероятность и делает опыт менее достоверным. В самом принципе ты сомневаться не можешь, стало быть, ты не должен отрицать и его следствий.
Все новые открытия в астрономии, доказывающие неизмеримую величественность и грандиозность творений природы, являются, согласно истинной системе теизма, новыми добавочными аргументами в пользу Божества. Но согласно твоей гипотезе эмпирического теизма, каждое такое открытие является новым возражением [против Божества ], ибо оно все больше уменьшает сходство рассматриваемого действия с действиями человеческой изобретательности и искусства. Ибо если Лукреций, который еще придерживался старой системы мира, мог восклицать:
Quis regere immensi summam, quis habere profundi Indu manu validas potis est moderanter habenas?
Quis pariter coelos omnes convertere? et omnes Ignibus aetheriis terras suffire feraces?
Omnibus inque locis esse omni tempore praesto?l3;
если Туллий* счел это заключение настолько естественным, что вложил его в уста своего эпикурейца:
«Quibus enim oculis animi intueri potuit vester Plato fabricam illam tanti operis, qua construí a Deo atque aedifi-cari mundum facit? quae molitio? quae ferramenta? qui vec-tes? quae machinae? qui ministri tanti muneris fuerunt? quem-admodum autem oboedire et parere voluntati architecti aer, ignis, aqua, terra potuerunt?»l4;
если, повторяю, этот аргумент имел некоторую силу в прежние времена, то насколько большей должна быть его сила в настоящее время, когда границы природы столь бесконечно расширились и перед нами открылась столь величественная картина! Ныне еще более неразумно создавать представление о такой беспредельной причине на основании нашего опыта относительно ограниченных результатов человеческих замыслов и человеческой изобретательности.
Открытия, сделанные при помощи микроскопов и раскрывающие перед нами новый мир в миниатюре, являются, по-твоему, новыми возражениями [против Божества],
а по-моему, новыми доказательствами [в его пользу]. Как бы далеко мы ни простирали свои изыскания в этом направлении, мы тем не менее приходим к заключению, что всеобщая причина всего сущего очень сильно отличается как от человека, так и от всякого предмета, доступного человеческому опыту и наблюдению.
А что ты скажешь про открытия в анатомии, химии, ботанике?.. Они-то уж, конечно, не являются возражениями [против Божества], ответил Клеант; они только открывают нам новые примеры искусства и изобретательности. Это опять-таки образ духа, отраженный в бесчисленных объектах. Прибавь: духа, похожего на человеческий, сказал Филон. Я другого не знаю, ответил Клеант. И чем сильнее это сходство, тем лучше, с настойчивостью продолжил Филон. Разумеется, сказал Клеант.
Ну, Клеант, вскричал Филоне радостным и торжествующим видом, посмотри теперь на следствия! Во-первых, при таком способе рассуждения ты отказываешься от требования бесконечности для какого бы то ни было из атрибутов Божества. Ведь если причина должна быть только соразмерной с действием, а действие, поскольку оно доступно нашему познанию, небесконечно, то какое мы имеем право на основании твоих предположений приписывать данный атрибут божественной Сущности? Скорее ты будешь настаивать на том, что, ликвидируя таким образом всякое сходство между этой сущностью и человеческими существами, мы вдаемся в самую произвольную гипотезу и в то же время ослабляем все доказательства в пользу существования Божества.
Во-вторых, на основании своей теории ты не имеешь права приписывать совершенство даже конечным способностям Божества или считать его свободным от всякой ошибки, от всякого заблуждения, от всякой непоследовательности в его действиях. В творениях природы много необъяснимых затруднений, которые легко разрешаются, если мы допустим, что совершенство Творца доказуемо a priori, и превращаются в кажущиеся затруднения, возникающие лишь в силу ограниченных способностей человека, который не может проследить до конца бесконечные отношения. Но при твоем способе рассуждения все эти затруднения становятся реальными; возможно, ты даже будешь настаивать на них как на новых примерах сходства с человеческим искусством и человеческой изобретательностью. Во всяком случае ты должен согласиться с тем, что мы не можем решить со своей ограниченной точки зрения, заключаются ли в системе мира какие-либо крупные недостатки, или же она обладает большими преимуществами по сравнению с другими возможными или даже реальными системами. Разве мог бы крестьянин, если бы ему прочли «Энеиду», объявить эту поэму совершенно безукоризненной или хотя бы указать подобающее ей место среди произведений человеческого ума, крестьянин, никогда не видевший какого-либо другого сочинения?
Но если бы даже этот мир был безусловно совершенным произведением, все же остается невыясненным, справедливо ли приписывать все совершенства сделанной работы ее мастеру. Когда мы рассматриваем корабль, то у нас должно сложиться преувеличенное представление об изобретательности плотника, который создал такую сложную, полезную и красивую машину. И какое удивление должны мы почувствовать, когда увидим, что этот плотник—ограниченный ремесленник, подражавший другим и копировавший то искусство, которое лишь постепенно совершенствовалось в течение длинного ряда веков после бесчисленных попыток, ошибок, исправлений, размышлений и споров. Быть может, в течение вечности множество миров было изуродовано и испорчено, пока не удалась нынешняя система; быть может, при этом было потрачено много труда, сделано много бесплодных попыток и искусство миросозидания совершенствовалось в течение бесчисленных веков медленно и постепенно. Когда ставятся такие вопросы, кто может решить, где истина, или даже предположить, что является более вероятным среди огромного количества гипотез, которые могут быть предложены, и еще большего числа тех, которые могут быть созданы воображением? 16
