Психиатрическая власть - Фуко Мишель (полная версия книги .txt) 📗

раззадориТего ^П° ^Да ^ВЛЯЮЩе ^Г° ^ЬезУмие' пеРед тем Расчетливо

Ibid. Р. 132—133 (§ V. «Лечение безумия»).

402

Кратко подытожим. В пастерианской больнице функция «производства истины» неуклонно ослабевала; врач-производитель истины растворялся в структуре познания. И наоборот, в больнице Эскироля или Шарко функция «производства истины» гипертрофировалась, раздувалась вокруг фигуры врача, в рамках игры, имеющей своей целью сверхвласть врача. Шарко, кудесник истерии, является вместе с тем ярчайшим символом функционирования подобного типа.

Причем раздувание это имело место в эпоху, когда медицинская власть находила свои гарантии и обоснования в привилегиях, даваемых знанием: врач компетентен, врач знает болезни и больных, врач располагает научным знанием того же типа, что и знание химика или биолога; такова теперь опора его вмешательства и его решений. Власть, которую лечебница предоставляла психиатру, нуждалась в обосновании (и одновременно, как высшая сверхвласть, в маскировке) путем производства феноменов, интегрируемых в медицинскую науку. Нетрудно понять, почему техника гипноза и внушения, проблема симуляции, вопрос дифференциальной диагностики органических и психологических болезней стоЛЬ ДОЛГО (по меньшей мере с 1860-х по 1890-е годы) занимали центральное положение в психиатрических теории и Точка совершенства слишком уж граничащая с чу-

дом, была

гюртигнvTa когда больные в отделении Шарко начали

воспроизводить по команде медицинского знания-власти сим-птпмятмт^л/ закрепленную за эпилепсией то есть подлежащую ™Z постижению и признанию в терминах органического заболевания

Это стало решающим эпизодом в процессе перераспределения и постепенного совпадения двух функций лечебницы (выпытывания и производства истины, с одной стороны, и констатации и познания феноменов — с другой). Власть врача позволила ему отныне продуцировать реальность душевной болезни, которой свойственно изображать феномены, всецело доступные познанию. Истеричка была идеальной больной, потому что благоприятствовала познанию: она сама претворяла эффекты медицинской власти в формы которые врач мог описать в приемлемом для науки дискурсе. Что же касается властного отношения, ко-торое делало всю эту операцию возможной то оно просто не могло быть застигнуто в своей определяющей роли, посколь-

403

*

ку — ив этом исключительная ценность истерии, ее безграничное смирение, подлинная эпистемологическая святость — больные сами перенимали его и брали на себя ответственность за него: в рамках их симптоматики оно представало как болезненная внушаемость. И с этого момента все разворачивалось в ясном свете познания, очищенного от всякой власти, в общении познающего субъекта и познаваемого объекта.

Гипотеза: кризис, а с ним и первые проблески психиатрии, начался, когда закралось подозрение, вскоре переросшее в уверенность, будто бы Шарко на самом деле намеренно вызывал те истерические припадки, которые затем описывал. И в этом до некоторой степени заключался эквивалент открытия Пастера, согласно которому врач переносит болезни, с которыми якобы борется.

Во всяком случае мне кажется, что все катаклизмы, сотрясавшие психиатрию с конца XIX века, затрагивали в первую очередь власть врача — его власть и действие этой власти на больного — куда больше, чем его знание и истинность его утверждений о болезни. От Бернхейма до Лэйнга и Базальи под вопросом всякий раз оказывалось именно то каким образом за истинностью того что говорит врач скрывается его власть и обратно каким образом эта истинность фабрикуется и компрометируется его властью. Купер говорил: «В центре нашей

проблемы—насилие» * Базалья: «Характерной особенностью

этих учреждений (школа завод больнииз.) является резкое оэ.зделение на тех, кто обладает властью, и тех, кто ею не обладает».**

* Cooper D.Psychiatry and Antypsychiatry. Londres: Tavistosk Publications, 1967 (trad. fr.: Cooper D.Psychiatrie et antipsychiatric / Trad. M. Braudeau. Paris: Йd. du Seuil, 1970. P. 33 [глава I: «Насилие и психиатрия»]).

** Basaglia F.,ed. LTnstituzione negata. Rapporta da un ospedate psi-chiatrico// Nuovo Politechnico. Turin. Vol. 19. 1968 (trad. fr.: Basaglia F.Les institutions de la violence // Basaglla F. ^Institution en nйgation. Rapport sur l'hфpital psychiatrique de Gorizia / Trad. L. Bonalumi. Paris: Ed. du Seuil, 1970).

404

Все крупные реформы не только в психиатрической практике, но и в мысли сосредоточены вокруг этого властного отношения: все они суть попытки перенести, замаскировать, устранить, аннулировать его. Вся современная психиатрия в целом глубоко пронизана антипсихиатрией, если понимать последнюю как пересмотр функции психиатра, призванного некогда продуцировать истину болезни в больничном пространстве.

Можно поэтому говорить об антипсихиатриях, пронизывающих историю современной психиатрии. Но, вероятно, правильнее было бы тщательно разделить два совершенно различных с исторической, эпистемологической и политической точек зрения процесса.

Прежде всего, имело место движение «депсихиатризации», заявившее о себе сразу после Шарко. Оно было направлено отнюдь не на аннулирование власти врача, но на ее привязку к более точному знанию, на ее перенесение к другой точке приложения, на выработку новых мер для нее. Депсихиатризировать ментальную медицину, чтобы восстановить психиатрическую власть, которую неосмотрительность (или невежество) Шарко привело к необоснованному умножению болезней, ложных болезней, в ее оправданной эффективности.

1) Первая форма депсихиатризации возникла с трудами Бабински, который стал ее критическим героем. Не следует, — говорилось, — стремиться к театральному производству истины болезни, но нужно привести болезнь к ее строгой реальности, во многих случаях, возможно, сводящейся к способности поддаваться театрализации — к пифиатизму. В этом случае господство врача над больным не только ничуть не уменьшится, но более того найдет свою опору в приведении болезни к ее минимальной форме: к признакам, необходимым и достаточным для ее диагностики в качестве душевной болезни и к техникам необходимым, чтобы ЭТи проявления

Речь шла в некотором смысле о пастеризации психиатрической лечебницы, о достижении в лечебнице того же упрощения, которое Пастер осуществил в больницах: непосредственной связи диагностики и терапевтики, познания природы болезни и устранения ее проявлений. Момент выпытывания, когда болезнь открывается в своей истине и приходит к своему разрешению, более не должен иметь места в медицинском процессе.

405

*

Лечебница может стать безмолвным пространством, где медицинская власть сохраняется в своей строжайшей форме, но не встречается и не сталкивается с безумием лицом к лицу. Назовем эту форму «асептической» и «асимптоматической» формой депсихиатризации, или «психиатрией нулевого производства». Двумя важнейшими ее видами стали психохирургия и фармакологическая психиатрия.

2) Вторая форма депсихиатризации, прямо противоположная первой, заключается в следующем. Производство безумия в его истине максимально интенсифицируется, но таким образом, чтобы властные отношения между врачом и больным неукоснительно инвестировались в это производство, были адекватными ему, не допускали его перехлестов, держали его под контролем. Основным условием этого сохранения «депсихиатризованной» медицинской власти является очистка больничного пространства от всех его собственных эффектов. Прежде всего надо избежать западни, в которую попали чудеса Шарко; не позволить смирению больных посмеяться над медицинской властью, удержать суверенную науку медика от попадания в те механизмы, которые она сама склонна невольно выстраивать в этом пространстве сговоров и таинственных коллективных знаний. Отсюда правила общения с глазу на глаз, свободного договора между врачом и больным, ограничения властных эффектов областью речи («Я тебя ЛИШЬ об одном: говори но говори обо всем, о чем ты думаешь») дискурсивной свободы («Ты больше не сможешь гор-диться тем что обманул своего врача ибо теперь ты не будешь отвечать на поставленные вопросы; ты будешь говорить обо