Мистерия Дао. Мир «Дао дэ цзина» - Маслов Алексей Александрович (бесплатная библиотека электронных книг .TXT) 📗
От многообразия мир идёт к Единству в Дао, от форм — к бесформенному состоянию, от бытия и наличия — к небытию и пустоте, от изменений — к постоянству. Человек, который способен развиваться вместе с Дао в неком «противодвижении», скрывать и ослаблять себя, зовётся мудрецом или совершенномудрым (шэньжэнь). Он обретает постоянство и таким образом становится бессмертным, так как единится с вечным Дао. Из этого постулата вышла сложная теория бессмертия в даосизме, даже заслонившая его философскую сторону оккультизмом.
Если человеко-мудрец достигает изначальной точки развёртывания мира, то есть становится тождественным с Дао и неотличимым от него, то такой человек пребывает в состоянии недеяния (увэй). Он лишь следует естественному ходу вещей, тому первоимпульсу, который они получили от миросозидающего начала. Любое действие означает вмешательство в этот естественный ход событий, нарушение гармоничной целостности мира. Отсюда и основной укор даосов правителям: они слишком много вмешиваются в людские дела и пытаются управлять с помощью ими же выдуманных законов вместо того, чтобы позволить вещам развиваться естественным образом. То, что ценится обычными людьми — смелые поступки, желание изменить мир, — оказывается, ведёт к нарушению гармоничного саморазвития мира. Таким образом, скрывая себя, мудрец следует от деяния к недеянию. Он находится в некой цепи самоутрат, или, как говорили сами даосы, в состоянии «извечной самопотери». Мудрец растворён в Дао и отсутствует как отдельная индивидуалистическая личность — идеал личности на Западе. Он един с миром, с людьми, с природным началом Космоса, с Дао. А поскольку он абсолютно идентичен Дао, он и не заметен для обычных людей.
В своём самосокрытии и противодвижении мудрец доходит до логического предела этого процесса — он уподобляется младенцу. Младенец уподоблен Пустоте — ведь это человек в потенции. Он чист от окультуривающего начала мира, незамутнён сознанием и пребывает в нерасчленённом душевном состоянии. Его сознание ещё не начало метаться во внутреннем противоборстве, обнаружив неравенство между идеальным «Я», то есть тем, что человек думает о себе, и реальным «Я». Невозможность разрешить эту обычную человеческую проблему ведёт к нервным заболеваниям, а человек тонет в решении мелочных проблем, которые почему-то называет житейскими, хотя от истинной, «внутренней» жизни он как раз и оторван. Мудрец-младенец возвращается к абсолютному единству с миром. Более того, он даже способен преодолеть этот логический предел обратного развития — мудрец становится «нерождённым ребёнком» и, таким образом, находится лишь в преддверии мира. А преддверие мира — это и есть Пустота.
Уподобление младенцу как символ духовного перевоплощения человека часто встречается и в христианстве, например, апокрифическое Евангелие от Фомы содержит явную тематическую параллель с «Дао дэ цзином»: «Иисус увидел младенцев, которые сосали молоко. Он сказал ученикам своим: «Эти младенцы, которые сосут молоко, подобны тем, которые входят в царствие… Когда вы сделаете двоих одним и когда вы сделаете внутреннюю сторону как внешнюю сторону, и внешнюю сторону как внутреннюю сторону, и верхнюю сторону как нижнюю сторону, и когда вы сделаете мужчину и женщину одним, чтобы мужчина не был мужчиной, а женщина не была женщиной, когда вы сделаете глаза вместо глаза, и руку вместо руки, и ногу вместо ноги, образ вместо образа, — тогда вы войдёте в царствие».
Момент ощущения или внутреннего осмысления «преддверия» весьма существенен для мудреца. Для него важна не цель (для него нет целей — он следует Дао и тем самым может достигнуть всего, даже не думая об этом), но ощущение свободы творческого начала внутри самого себя. «Добившись успеха — отступай», — учит «Дао дэ цзин» (§ 9). Окончание действия означает окостенение, смерть, завершение саморазвития, а преддверие символизирует бесконечность выбора вариантов и огромную потенциальную энергию самого человека — он способен на всё, равно как и Пустота способна породить любую форму.
Люди ценят культуру, знания, умных и благородных людей. А вот Лао-цзы и здесь вводит нормы антимира или «внутреннего» мира: «Устрани учения — и не будет более забот. Устрани мудрецов и отвергни мудрость — и выгода народу возрастёт стократно» (§ 19). Мудрость и знания — это привнесение разрушительного человеческого начала в единство мира, замена универсального высшего Знания индивидуальными навыками.
Истинная мудрость — это интуитивное, спонтанное проникновение в потоки Дао. А знание даосов отлично от «книжного» знания конфуцианцев, сама же культура и её облагораживающее воздействие могут явиться разрушительными для государства, народа и его духовного потенциала, привести к утрате целостного видения мира и Космоса.
Положительными началами даосизм считает вещи, которые обыденное сознание считает негативными и наоборот. Обычно в китайской философии, инь и ян формально равны, и взаимодополняющи, и тем не менее активное мужское начало ян ставится часто на первое место. В даосизме в силу того, что Дао сопоставляется с женским негативным началом и из-за того, что в нём царствуют законы антимира, женское превальирует над мужским, податливое, например, вода — над крепким, слабое — над сильным, мягкое и гибкое — над жёстким, покой — над движением, пассивное — над активным, сокрытое — над явленным. Не случайно мудрец пассивен, самоотстранён от мира, находится в состоянии покоя и пустотности сознания, незамечаем другими людьми, всегда ставит себя позади их. Могучее государство для того, чтобы подчинить себе малое государство, не идёт войной на него, а уподобляясь лощине (начало инь), бесконфликтно присоединяет его.
Хотя мудрец и сокрыт от глаз людей, тем не менее своей духовной мощью он влияет на мир и даже способен регулировать дела государства. Дао напитывает его Благой силой, священным витальным началом, высшим духовным могуществом (Дэ), переводимым обычно как Благость. Она и позволяет ему стоять выше людей или, вернее говоря, вне людей и вне мира, быть отстранённым от него. Такова плата за духовную силу и истинную, не вредящую людям мудрость, — одиночество и неприметность. Символичное наполнение жизни мудреца — это переживание полноты своих духовных свойств, своей целостности, и этот мотив — видение единства мира через его мозаичность — отразился и в китайской живописи.
Дао обладает высшим умением, так как оно способно создать всё, качественно. «оформить» даже пустоту, не прилагая никаких усилий и не ошибаясь. Но поскольку мудрец не отличим по своим свойствам от Дао, то он также — высший Мастер. Парадокс в том, что он может ничему не учиться, — его мастерство всеобще уже потому, что это мастерство «от Дао». Несомненно, это противоречит общепринятым канонам о пользе, смысле и путях образования.
Что бы ни делал мудрец, он всегда транслирует через себя духовную мощь, «напитывая» ею мир. Он может ничего и не делать (вообще, его состояние — это извечное недеяние), но уже одним своим присутствием он осеняет души людей. Дело здесь даже не в том, чем он занимается, а в том, что он вкладывает в это. Например, в Китае было множество отменных каллиграфов, но лишь единицы считались истинными мастерами. Их каллиграфия стоила неимоверно дорого и висела на самых почётных местах в домах знати. И всё лишь потому, что иероглиф не просто красиво и канонически написан, а из-за того, что он написан духовно целостным человеком и передаёт это качество. Ещё один пример: мастера и ученики многих школ китайских боевых искусств ушу делали одни и те же комплексы, выполняя их практически одинаково. И различие между мастером и учеником на высших этапах проходило не по тому критерию — как делает, но по тому — кто делает, какой духовный импульс он вкладывает в выполнение действий. Не случайно говорили: «Мастер проявляется лишь в одном движении», «Истинный каллиграф виден лишь по одной черте».
Мир для мудреца представляет собой поле для творчества, правда, творчества своеобразного. Для человека западной традиции акт творчества может состояться лишь в тот момент, когда творение автора увидела публика: зрители оценили картину художника, читатели прочли стихотворение поэта. Для даоса творчество имеет обратный знак — оно скрыто и совершается не для почитателей или хулителей, но ради реализации Дао, выражения его в какой-то символической форме. Даос, «достигая цели, не кичится этим», в принципе, цель для него не существенна, важно само действие, доведённое до своего предела, то есть до противодействия или недеяния.
