Труды. Джордано Бруно - Бруно Джордано (читать книги онлайн без регистрации .TXT) 📗
Корибант. Какие прекрасные мысли! Это не риторические доводы, не софизмы, не вероятные общие места, но неопровержимые доказательства; из них следует, что осел не столь низкое животное, как обычно полагают, но весьма героичен и божествен.
Себасто. Нет необходимости слишком утомлять вас, Саулино, требуя дальнейших доказательств того, о чем я у вас спрашивал и что вы доказали. Ведь вы удовлетворили Корибанта, да и выставленные вами средние термины умозаключения легко удовлетворят всякого внимательного и понимающего слушателя. Но прошу вас, растолкуйте мне, что значит мудрость, состоящая в незнании и ослиности второго вида, то есть на каком основании участниками ослиности являются пирронисты, воздерживающиеся от суждения, и другие академические философы. Я ведь не сомневаюсь в первом и третьем видах ослиности, которые сами в высшей степени высоки и далеки от смысла и совершенно ясны, благодаря чему нет человека, который не мог бы распознать их. Саулино. Скоро я перейду к вашему вопросу; но мне хочется, чтобы вы сначала обратили внимание на то, что первая и третья формы глупости и ослиности некоторым образом совпадают и поэтому они одинаково зависят от начала непостижимого и неизреченного для образования того познания, которое есть дисциплина дисциплин, наука наук и искусство искусств. О нем я хочу сказать вам, каким образом с малым усердием и даже без такового и без всякого усилия всякий, кто захочет и кто обратится к нему, мог и может стать способным к его усвоению. Святые христианские доктора и ясновидящие, озаренные божественным светом раввины увидели и усмотрели, что гордые и самонадеянные светские мудрецы, которые имели доверие к собственному уму и с дерзким и надутым самомнением имели смелость подняться к знанию божественных тайн и скрытых свойств божества, были приведены в замешательство и рассеяны, подобно строителям вавилонской башни, сами себе преградив проход, отчего стали менее способными к божественной мудрости и к созерцанию вечной истины. Что же сделали, какую позицию заняли святые христианские доктора и раввины? Они перестали двигаться, сложили или опустили руки, закрыли глаза, изгнали всякое собственное внимание и изучение, осудили всякую человеческую мысль, отреклись от всякого естественного чувства и в конце концов уподобились ослам. И те, которые не были ими раньше, преобразились в этих животных, подняли, расширили, навострили, удлинили и украсили уши и все силы души направили и объединили для того, чтобы только слушать, внимать и верить, как тот, о ком сказано: “По одному слуху обо мне повинуются мне”.
Сосредоточив и связав на этом свои растительную, чувственную и разумную способности, стянувши пять пальцев в одно копыто, они уже не могли, как Адам, протянуть руки и сорвать запретный плод с древа познания, в силу этого они были лишены плодов древа жизни, или (это сравнение имеет тот же смысл) они не могли протянуть руки, чтобы похитить подобно Прометею, небесный огонь у Юпитера и зажечь им свет разума. Таким образом, наши божественные ослы, лишенные собственных чувств и страстей, начинают понимать так, как если бы им через уши внушено было откровение богов или их заместителей, и, следовательно, руководствоваться лишь данным им законом. Они повертываются направо или налево, следуя только уроку или указанию, которые им даются вожжой и уздой на их шее или морде, и идут лишь тогда, когда их погоняют. У них увеличились губы, укрепились челюсти, утолстились зубы для того, чтобы любая поставленная перед ними еда - твердая, колючая, терпкая, труднопереваримая - была пригодна для их неба. Поэтому они удовлетворяются более грубым кормом, чем любое животное, пасущееся на земле; и все это ради того, чтобы придти к самой жалкой приниженности, благодаря которой они становятся способными на самую великолепную восторженность, близкую к той, о которой сказано: унижающий себя возвышен будет.
Себасто. Но я хотел бы понять, как эта скотина может различать, кто на нее садится: бог или дьявол, человек или другое животное, не очень большое или малое, если наиболее определенная вещь, которую сия скотина может знать, это то, что она - осел и хочет быть ослом, и не может претендовать на лучшую жизнь и иметь привычки лучшие ослиных, и не должна ожидать лучшего конца, чем ослиный, и ей невозможно, неуместно и недостойно иметь иную, не ослиную славу?
Саулино. Верен тот, кто не позволяет, чтобы пытались сделать больше возможного; он знает свое, он держит и поддерживает свое посредством своего же, и это у него не может быть отнято. О, святое невежество, о, божественная глупость, о, сверхчеловеческая ослиность! С каким восхищением глубокий и созерцательный Дионисий Ареопагит в послании к Кайю утверждает, что незнание есть совершенннейшее знание, желая выразиться в том смысле, что ослиность есть божественность. Ученый Августин , сильно опьяненный этим божественным нектаром, в “Речах к самому себе” свидетельствует, что незнание скорее, чем знание, ведет его к богу и наука в большей степени, чем незнание, влечет его к гибели. Образно поясняя свою мысль, он говорит, что спаситель мира вошел в Иерусалим ногами и стопами ослов, мистически обозначая в этой воинствующей церкви то, что оправдывается в торжествующем граде; как говорит пророк-псалмопевец: “Не на силу коня смотрит он, не к быстроте ног человеческих благоволит”.
Корибант. Добавь со своей стороны: “но надеется на силу и ноги ослицы и ее родного осленка”.
Саулино. Однако, желая показать вам, что только благодаря ослиности мы можем стремится к сей высокой дозорной башне, я хочу разъяснить, что невозможно лучшее созерцание, чем то, которое отрицает всякую науку, всякое понимание и суждение об истине. Таким образом, высшее познание есть определенное убеждение, что ничего нельзя знать и ничего неизвестно и, следовательно, можно познать о себе лишь то, что нельзя быть чем-либо иным, кроме осла. К этому выводу пришли сократики, платоники, воздерживающиеся от суждения скептики, пирронисты и тому подобные люди, у которых уши не столь малы, губы не так тонки и хвосты не так коротки, чтобы они сами не видели их у себя.
Себасто. Прошу вас, Саулино, сегодня не продолжать дальше выяснение этого; ведь для настоящего момента мы усвоили достаточно; кроме того я вижу, что наступило время обеда, а тема требует длительного обсуждения. Поэтому не угодно ли будет вам (если этого пожелает и Корибант) снова встретиться завтра для дальнейшего уяснения вопроса. Я же приглашу Онорио, который помнит, что он был ослом, и поэтому всецело предан пифагореизму; кроме того он имеет свои серьезные соображения, благодаря которым, может быть, станут для нас приемлемы некоторые его положения.
Саулино. Это было бы хорошо, и я хотел бы этого, так как он облегчит мне труд.
Корибант. Я также присоединяюсь к этому мнению. Однако уже наступил час, когда я должен отпустить своих учеников, чтобы они возвратились в свои дома, к своим ларам39. Но если угодно, до тех пор пока этот вопрос не будет разрешен нами, я согласен ежедневно встречаться здесь с вами в эти часы.
Саулино. И я буду поступать так же.
Себасто. Ну, в таком случае до свидания!
Конец первого диалога
Диалог второй
Собеседники:
Себасто, Онорио, Корибант, Саулино
Себасто. И ты вспоминаешь, что возил поклажу?
Онорио. И вьюки и грузы, а также не раз натягивал баллисту. Сперва я служил у одного огородника, помогая ему перевозить навоз из города Фив до огорода близ городской стены и привозить с огорода в город салат, лук, арбузы, пастернак, редиску и прочие овощи. Затем я перешел к купившему меня угольщику, у которого я через несколько дней потерял жизнь.
Себасто. Как выозможно, что ты это помнишь?
Онорио. Расскажу потом. Однажды я пасся на обрывистом и каменистом берегу. Влекомый желанием попробовать чертополох, который рос по обрыву слишком низко для того, чтобы можно было без опасения вытянуть шею, я захотел, вопреки рассудку и здравому природному инстинкту, спуститься к нему, но сорвался с высокой скалы. Тут мой хозяин увидел, что купил меня для воронья. Освобожденный от телесной темницы, я стал блуждающим духом без телесных органов. Я заметил при этом что, принадлежа к духовной субстанции, я не отличаюсь ни по роду, ни по виду от всех других духов, которые при разложении разных животных и сложных тел переходят с места на место. Я увидел, что Парка не только в области телесной субстанции создает с одинаковым равнодушием тело человека и тело осла, тела животных и тела, считающиеся неодушевленными, но и в области субстанции духовной она относится равнодушно к тому, какова душа - ослиная или человеческая, душа, образующая так называемых животных, или душа, находящаяся во всех вещах. Как все влаги по своей субстанции суть единая влага, все части воздуха суть в субстанции единый воздух, так и все духи происходят от единого духа Амфитриты40 и вернутся к ней опять.
