Во мгле противоречий - Жданов Юрий Андреевич (библиотека книг бесплатно без регистрации txt) 📗
Как я сказал, вскоре после выступления текст моей лекции был затребован в секретариат Г.Маленкова. А в июне мне впервые пришлось присутствовать на заседании Политбюро ЦК ВКП(б), где рассматривался вопрос о присуждении ежегодных сталинский премий. Докладчиком был Шепилов.
Все шло достаточно гладко, лишь в одном месте наступила заминка. Шепилов рассказывал о выдвинутой на премию работе Н.А.Вознесенского, посвященной военной экономике. Шепилов отметил, что в своей книге автор развивает науку о военной экономике СССР, созданную товарищем Сталиным. Реплика:
– Я такой науки не создавал.
Когда доклад подошел к концу, Сталин неожиданно встал и глухим голосом неожиданно сказал:
– Здесь один товарищ выступил с лекцией против Лысенко. Он от него не оставил камня на камне. ЦК не может согласиться с такой позицией. Это ошибочное выступление носит правый, примиренческий характер в пользу формальных генетиков.
Я попытался объясниться и сказал, что выдвинул лишь свою личную точку зрения в науке, но не позицию ЦК. Ответ:
– ЦК может иметь в вопросах науки свою позицию. Что будем делать? Какова позиция Управления пропаганды в этом деле?
Шепилов: Мы недоглядели, товарищ Сталин.
Сталин: Надо обменяться.
На этом заседание окончилось, и все разошлись. Наступили томительные недели неопределенности. Жизнь текла по обычному руслу, но чувствовалось, что нечто готовится. Наш сектор был полностью отключен от этой подготовки. Наконец однажды Шепилов, пригласив меня, дал совет: "Надо определить свое отношение к тому, что произошло на заседании ПБ". Вот тогда и родилось мое письмо Сталину.
Оно было рождено не только естественной силой авторитета вождя: если он говорит об ошибке, значит, видимо, она имела место. Но и это обстоятельство играло роль. Значит, чего-то я недодумал, не учел. Вспомнились и расистские выводы из генетики, вспомнились и добрые слова Вавилова в адрес Лысенко. Да, зарвался, надо отступать. Однако не бежать.
Вот почему в письме я повторил критические замечания в адрес Лысенко, вновь сказал о практических достижениях современных генетиков. И не уступил в самом главном: не согласился, что морганисты-менделисты люди купленные, не скатился к вульгарно-социологической точке зрения, будто имеются две биологии: буржуазная и социалистическая. Не уступил оценке генетиков, высказанной при беседе в Сочи. Это – факт.
Но было и замешательство, были ошибочные по своей природе уступки. Наступил внутренний кризис, отягощенный начавшейся охотой за "генетическими ведьмами". Практически я и наш сектор попали в изоляцию.
В это время в кругу членов Политбюро Сталин зачитал мое письмо. Отец рассказывал, что оно произвело впечатление "недостаточного разоружения". Так считал Молотов. Берия бросил реплику: "Это, конечно, неприятно, но нужно быть выше отцовских чувств". Эта сентенция потом часто приходила мне в голову: а можно ли и нужно ли быть выше отцовских, да и вообще человеческих чувств? Что там, в этой вышине? Вакуум, пустота, бездна?
Мне было известно, что в некоторых на все готовых инстанциях уже начинали готовить мое персональное дело. Сталин все это пресек, объявив мой поступок результатом неопытности и необдуманности. В связи с этим одно уточнение. В своей книге "Генетика – страницы истории" (Кишинев, 1988) Николай Петрович Дубинин приводит весьма распространенную, но ошибочную версию, будто во время лысенковских баталий я находился в родстве со Сталиным.
Лето тянулось, наступила пора отпусков. Стороной я узнала, что готовится сессия ВАСХНИЛ. Но сектор не курировал сельскохозяйственные учреждения, подготовка шла без нас. Не зная толком ничего, я уехал на отдых в альпинистский лагерь. И вот тут-то 7 августа прочитал в газете "Правда" мое письмо. Конечно, тотчас вернулся в Москву, но отпуска не прерывал и поехал на Валдай к отцу, который встретил меня ироническим выпадом: "Ну вот, мне пора на пенсию. Ты будешь писать и публиковать опровержения, на гонорар от них и будем жить". Ирония была горькая, но довольно спокойная.
Через несколько дней отца на Валдае навестил Н.А.Вознесенский – единственный из числа руководства страны. Мы с Николаем Александровичем гуляли вдвоем по аллеям, он говорил о сложности судьбы политика. 31 августа отца не стало. Я вспоминал много, но чаще – его совет не идти на работу в ЦК.
Оглядываясь назад, теперь я понимаю, что допустил вот какую методологическую ошибку в своем докладе. Я действительно пытался свести, примирить враждующие стороны, путем снятия их односторонностей. Но надо было учесть урок Канта: в научном споре сперва нужно развести позиции сторон до антиномии, или, по Гегелю, заострить различие до противоположности, или, по Ленину, сперва размежеваться, чтобы потом объединиться. Без такого размежевания наступает неясность и движение в мутной среде. Боюсь, что это заключение и сейчас не утратило своей актуальности.
ПЕРЕОСМЫСЛЕНИЕ
Последующие годы принесли немало для биологической науки. Результаты и последствия августовской сессии ВАСХНИЛ были повсеместно тяжелыми.
Сессия внесла резкое обострение и на других участках науки. Затевалась дискуссия в сфере физики с критикой теории относительности Эйнштейна и физического идеализма в квантовой механике. Надо сказать, что еще до кончины отца ему пришлось умерить пыл группы физиков МГУ, нападавших на В.Фока, Л.Ландау и других крупных ученых. Отец характеризовал их как нелепых гоголевских героев из "Ревизора" и "Мертвых душ".
Одной из попыток как-то нейтрализовать результаты Сессии было обращение к павловской физиологии, что могло бы переключить внимание от лысенковщины и противопоставить ей нечто традиционно конструктивное в отечественной науке, Достаточно обратить внимание на то, что ни сам признанный лидер советской биологической науки, ни его идеологи (Митин, Презент) не принимали участия в павловской сессии. Они ее игнорировали, на что историки науки не обратили внимания.
В биологии же наступил процесс переосмысливания и переоценки ценностей, который шел волнообразно. Вскоре после августовской сессии быстро стал отходить от Лысенко один из дотоле ближайших его сотрудников – проф. В.Н.Столетов. Цицин и его товарищи, причисляя себя к сторонникам мичуринской биологии, продолжали наращивать конфронтацию с Лысенко.
Где-то в 1951 г. состоялась краткая беседа у Сталина, которая частично связана с проблемами биологической науки. Он упомянул о том, что в связи с августовской сессией ВАСХНИЛ очень много разговоров ведется о партийности в науке, на эту тем получено немало писем.
"В письмах ставят важные вопросы, которые требуют ясности. Так, товарищи нередко рьяно выступают за партийность; значит, беспартийный ругательное слово.
Беспартийность была таковой, когда беспартийностью прикрывались, уходили от борьбы, маскировали свой отход к буржуазии.
