Лекции по истории русской философии (XI - XX вв.) - Замалеев Александр Фазлаевич (читаем книги онлайн .TXT) 📗
Анализ политико-социологической доктрины иосифлянства, взятой на вооружение Московским государством, показывает, что в ней на первом плане стояли идеологическое обоснование абсолютизма, защита централизации и самодержавия. Для своего времени это была позитивная программа, отвечавшая насущным стремлениям российской действительности, всего восточнославянского сообщества.
5. Раннедворянская мысль. Это не означает, что на Руси тогда не существовало другого исхода. Как писал Герцен, Москва даже во времена Ивана Грозного могла пойти по пути господства сословий. И то, что успех выпал на долю единодержавства, объясняется не одними только политическими амбициями венчавшегося на царство великого князя. Безотносительно к Ивану Грозному на Руси всегда сохранялась устойчивая тенденция к поддержке централизации. Она исходила даже от идеологов нарождавшегося дворянства, таких, как Ф.И. Карпов и И.С. Пересветов. Их позиции складывались в обстановке резкой конфронтации с удельно-боярской фрондой.
В XVI в., несмотря на деспотическое полновластие московских государей, Россия еще была далека от завершения процесса централизации. Этому препятствовало сосуществование самодержавия с боярской Думой и боярской аристократией. Она как бы стояла на перепутье: самодержавие или сословно-представительная монархия. Феодальная аристократия видела защиту от «тирании» царя в наличии при нем представительного совета из думцев и даже ставила вопрос о более широком сословно-представительном органе, близком к Земскому собору [A.M. Курбский].
Но это меньше всего устраивало идеологов дворянства. Им вполне импонировала самодержавная власть, с которой они связывали реальную гарантию благополучия собственного сословия. Они надеялись както смягчить ее деспотические проявления, возлагая надежды на развитие образованности, просвещения.
а) Так, в частности, думал Ф.И. Карпов (кон. XV в. — ок. 1545), видный дипломат и публицист Московской Руси. В устроении государства он главное место отводил «закону» — науке права. Ссылаясь на Аристотеля, Карпов доказывал: «всяк град и всяко царьство управитися имать от началник в правде и известными законы праведными, а не тръпением», т. е. насилием. Самодержавство, по мысли Карпова, обязано в первую очередь искоренять социальный произвол и добиваться общей пользы. Ради достижения этой цели государь может «блудящих и врежающих грешник понудити… на согласие благых грозою закона и правды… казньми полутшати, и прещении обличати, и от лихости на добро царскыми воспоминании приводити», проще говоря, царю дозволялись казни и наказания, но в пределах закона и правды. Закон — высшее мерило справедливости и ему должна быть подчинена всякая власть. Там, где царит закон, нет места насилию и страданиям — такова ключевая посылка московского мыслителя-книжника.
б) Этим идеям созвучны взгляды другого идеолога дворянства — И.С. Пересветова (XVI в.). Будучи русским по происхождению, он много лет прожил в Великом княжестве Литовском, состоя в числе «королевских дворян», из которых обычно рекрутировалась наемная гвардия польского короля. В конце 1538 — начале 1539 г. Пересветов приехал в Москву и стал «воинником» великого князя. Правительство малолетнего Ивана IV пожаловало ему поместье и разрешило организовать мастерскую по выделке особых («македонского образца») щитов. Это предприятие не имело успеха, и Пересветов тяжело пострадал от боярского своевольства. Десятилетние «хождения по мукам» убедили его в необходимости коренных государственных преобразований. Он пишет несколько челобитных, в которых излагает свою программу, и подает их в 1549 г. царю Ивану Грозному.
Челобитные Пересветова свидетельствуют об активизации дворянства, его стремлении занять место, постепенное утрачиваемое феодальной аристократией. Оставаясь верным принципу ограничения самодержавия, он вместе с тем делал акцент на необходимость «грозы», усиления трона верными слугами. «Не мощно царю без грозы царства держати», заявлял Пересветов. На его взгляд, «без таковыя грозы правды в царство не мощно ввести». «Гроза» — это способ восстановления «правды» («закона»), попранной боярами и вельможами. Бояре, утверждал Пересветов, повинны во всех обидах и порабощениях, чинимых в государстве. В подтверждение своей правоты он ссылался на правление последнего византийского императора Константина, который «велможам своим волю дал и сердце им веселил, они же о том радовалися и нечисто свое богатство збирали, а земля и царство плакало и в бедах купалося». Если царь кроток и смирен, то царство его скудеет, и наоборот: если он грозен и мудр, то царство его расширяется и слава о нем растет по всем землям. С явными намеками на Московскую Русь Пересветов писал: «Которая земля порабощена, в той земле все зло сотворяется: татба, разбой, обида, всему царству оскужение великое». В таком царстве, добавлял книжник, «люди не храбры и к бою против недруга не смелы: порабощенный бо человек сраму не боится, а чти себе не добывает».
Несмотря на резкое осуждение боярского своевольства, Пересветов мыслил всецело категориями феодальной логики, добиваясь лишь замены приближенных царя. Идеальным правителем он считал турецкого султана Мухаммеда П. Он правит вместе с ближайшими советниками, с думою. Ни одно дело не начинает без того, чтобы не «помыслил… с паши мудрыми». Магмет-салтан, по словам Пересветова, «великую правду во царство свое ввел», наместничество с кормлениями заменил сбором доходов в казну, назначив вельможам жалованье.
Каждому городу дал «податной суд», а судьям выдал «книги судебный, по чему им винити и правити». Сила его — в верных янычарах, которых он также содержит на жалованье. Ими он велик и славен, в них — его гроза и мудрость. Не так на Руси: «велможи рускаго царя сами богатеют и ленивеют, а царство оскужают его, и тем ему слуги называются, что цветно и конно и людно выезжают на службу его, а крепко за веру христианскую не стоят и люто против недруга смертною игрою не играют, тем Богу лгут и государю».
Для Пересветова характерен гуманистический взгляд на религию. Не отвергая веры как таковой, он в то же время выступал против церковного провиденциализма. «Бог любит правду лутчи всего», — заявлял книжник. Истинная вера — это «правда», и Бог помогает только тем, кто стремится ввести ее в жизнь. Идя по пути признания первенства «правды» над верой, Пересветов доходил до крайних границ отрицания веры. Он со всей решительностью утверждал, что византийцы, которые «еуангелие чли, а иныя слушали, а воли Божия не творили», оказались менее угодны Господу, нежели магометане-турки, не имевшие истинной веры, но творившие «правду». Духом свободомыслия и реформаторства проникнуто заявление Пересветова о русском царстве: «Чтобы к той истинной вере христианской да правда турецкая, ино бы с ними ангелы беседовали».
Ум превыше всякой «породы» — эта гуманистическая мысль пронизывает челобитные публициста-воинника. Она находится в самой непосредственной связи с общевозрожденческими тенденциями эпохи московской централизации.
6. Московское Возрождение по своей сути должно было привести к европеизации России, реформам Петра Великого. Обращение к Западу началось еще во времена Ивана Грозного. Так, из-за «срамоты для иностранцев» ратовал за изучение наук и философии Ф.И. Карпов. Издание книг, «яко же в греках, и в Венецыи, и во Фригии», пытался наладить Иван Федоров. О просвещении и мирских знаниях мечтали новгородско-московские еретики-антитринитарии.
В числе первых «российских западников» [Н.А.Добролюбов] был князь A.M. Курбский (1528–1583), ярый «супротивник» Ивана Грозного, бежавший от немилостей царя в Польшу. В эмиграции он деятельно занимался самообразованием и творчеством, создав такой шедевр обличительной публицистики, как «История о великом князе Московском» и множество разных посланий и переводов патриотической классики. Он переводил не только восточно-христианских отцов церкви — Иоанна Златоуста, Иоанна Дамаскина, но также латинских «учителей» — Тертуллиана, Иеронима, Амвросия Медиоланского. Свои переводы князь снабжал предисловиями и «сказами» — краткими комментариями, достаточно полно раскрывающими его религиозные и философские убеждения.
