ДНЕВНИК КРИШНАМУРТИ - Кришнамурти Джидду (бесплатные онлайн книги читаем полные версии txt) 📗
— Любой авторитет в медитации сам по себе есть её отрицание. Всяческому знанию, представлениям, примерам в медитации нет места. Полное исключение медитирующего, переживающего, мыслящего — вот самая суть медитации. Эта свобода есть повседневное действие медитации. Наблюдающий — это прошлое, его основой является время, его мысли, образы, тени связанны временем. Знание — это время, и свобода от известного есть расцвет медитации. Не существует никакой системы и, стало быть, не может быть никакого указания в отношении истинности или красоты медитации. Следовать другому, его примеру, его слову — значит изгонять истину. Только в зеркале отношении вы видите лицо того, что есть. Видящий есть видимое. Без порядка, который приносит добродетель, медитация и бесконечные притязания других не имеют ни малейшего значения, они абсолютно неуместны. Истина не имеет традиции, она не может быть воспринята от другого. На солнце аромат душистого горошка был очень сильным.
Мы плавно летели на высоте тридцати семи тысяч футов, и самолёт был полон. Мы пролетели над морем и приближались к суше; далеко под нами были море и земля; пассажиры, кажется, не переставали разговаривать, пить или перелистывать страницы журналов; потом демонстрировался фильм. Это была шумная группа людей, которых надо было развлекать и кормить; они спали, храпели, держались за руки. Земля, вскоре скрывшаяся под массой облаков от горизонта до горизонта, пространство, высота и шум разговоров. Между землёй и самолётом — бесконечные белые облака, а над нами — нежно-голубое небо. Сидя в углу у окна, вы были бдительны, наблюдая за изменением формы облаков и белым сиянием над ними.
Обладает ли сознание какой-то глубиной или это всего лишь трепещущая поверхность? Мысль может вообразить свою глубину, может утверждать, что она имеет глубину, или считать, что она — всего лишь рябь на поверхности. Имеет ли мысль как таковая вообще какую-либо глубину? Сознание состоит из его содержания; содержание сознания — это его предел. Мысль есть деятельность внешнего, и в некоторых языках мысль означает внешнее. Значение, придаваемое скрытым слоям сознания, по-прежнему поверхностно, глубины оно не имеет. Мысль может придать себе центр, в виде эго, «я», но этот центр вообще не имеет никакой глубины; слова, как бы ловко и тонко они ни были подобраны, неглубоки. «Я» — это выдумка мысли в виде слова и отождествления; «я», ищущее глубину в действии, в существовании, вообще не имеет никакого значения; все его попытки создать глубину в отношениях кончаются тем, что оно множит свои собственные образы, тени которых считает глубокими. Деятельность мысли не имеет глубины; её удовольствия, её страхи, её печаль находятся на поверхности. Само слово «поверхность» показывает, что под нею что-то есть, большой объем воды или очень мелкий. Неглубокий или глубокий ум — это слова мысли, а мысль сама по себе поверхностна. За мыслью, создавая объём, стоят опыт, знание, память — те вещи, которые ушли, чтобы вновь быть вызванными и оказывать или не оказывать воздействие. Там, далеко под нами, на земле катила свои воды широкая река, делая большие изгибы среди рассыпанных вокруг ферм, а по петляющим дорогам ползали муравьи. Горы были покрыты снегом, а долины были зелёными, с глубокими тенями. Солнце было прямо перед нами и садилось в море, когда самолёт приземлялся среди дыма и шума растущего города.
Есть ли глубина в жизни, в существовании вообще? Все ли отношения поверхностны? Может ли мысль когда-либо это выяснить? Мысль — это единственный инструмент, который человек развил и отточил, и когда она отвергнута в качестве средства для понимания глубины жизни, ум ищет другие средства. Поверхностная жизнь скоро становится утомительной, скучной, лишённой значения, и это порождает постоянную погоню за удовольствием, страхи, конфликт и насилие. Видеть фрагменты, которые создала мысль, и их деятельность как целое — это конец мысли. Восприятие целого возможно только тогда, когда наблюдающий, который представляет собой один из фрагментов мысли, не действует. Тогда действие есть отношение,[9 нажми] и оно никогда не ведёт к конфликту и печали.
Лишь безмолвие имеет глубину, как и любовь. Безмолвие, как и любовь, не является движением мысли. Только тогда слова, глубокие или поверхностные, утрачивают своё значение. Любовь и безмолвие неизмеримы. Что измеримо — это мысль и время; мысль есть время. Измерение необходимо, но когда мысль привносит его в действие и отношение, возникают зло и беспорядок. Порядок неизмерим, измерить можно только беспорядок. На море и в доме царила тишина, и холмы, усыпанные весенними полевыми цветами, были безмолвны.
Стояло жаркое, сухое лето со случайными ливнями; газоны порыжели, но высокие деревья с густой листвой выглядели счастливыми, и цветы продолжали цвести. Такого лета в стране не было уже много лет, и фермеры были довольны. В городах было очень плохо — загрязнённый воздух, жара, обилие людей на улицах; каштаны начали уже приобретать коричневую окраску, и парки были полны людей с детьми, бегавшими всюду с громкими криками. За городом было чудесно; там всегда царила тишина, и небольшая узкая речка с лебедями и дикими утками была полна очарования. Романтизм и сентиментальность были надёжно заперты в городах, а здесь, в сельской местности, среди деревьев, лугов и ручьёв, пребывали красота и очарование. Дорога, протянувшаяся через леса и испещрённая тенями, и каждый листок хранят эту красоту, каждый увядающий листок и былинка травы.
Красота — не слово, не эмоциональная реакция; она не настолько податлива, чтобы мысль её искажала и придавала ей форму. Когда существует красота, всякое движение и действие в любом отношении целостно, разумно и свято. Когда этой красоты, этой любви нет, мир становится безумным.
С небольшого экрана проповедник, пользуясь изысканными жестами и словами, говорил, что он знал своего спасителя, единственного спасителя, который жил на земле, и что если бы он не жил, мир был бы лишён всякой надежды. Агрессивный взмах его руки отметал прочь всякое сомнение, всякое стремление что-то выяснить, ибо он знает, а вы должны отстаивать то, что он знает, так как его знание — это ваше знание, ваше убеждение. Рассчитанные движения его рук и убеждающее слово вселяли уверенность и воодушевляли аудиторию, которая внимала ему, молодые и старые, с открытым ртом, зачарованная и преклоняющаяся перед мысленным образом, существующим в собственном уме. Только что началась война, но это не тревожило ни проповедника, ни его многочисленную аудиторию, ибо войны должны происходить, и к тому же они составляют часть их культуры.
На этом экране несколько позднее показывали, над чем работают учёные, их замечательные изобретения, их выдающиеся открытия в освоении космоса, мир завтрашнего дня, новые сложные машины; показывали, как формируются клетки, эксперименты, проводимые над животными, червями и мухами. Подробно и занимательно рассказывалось об изучении поведения животных. Благодаря этому изучению профессора могли лучше понять поведение человека. Рассматривались остатки древней культуры; раскопки, сосуды, бережно хранимые мозаики и руины древних стен; этот удивительный мир прошлого, его храмы, его великолепие. Много, много томов написано о сокровищах, о живописи, о жестокостях и величии прошлого, его царях и его рабах.
Немного позднее была показана реально происходящая война, которая бушевала в пустыне и среди зелёных холмов, огромные танки и летящие на небольшой высоте реактивные самолёты, грохот и намеренное массовое убийство; и политики, говорящие о мире, но в каждой стране поддерживающие войну. Были показаны плачущие женщины и тяжелораненые, дети, размахивающие флагами, и священники, нараспев произносящие благословения.
Слезы человечества не смыли человеческое желание убивать. Ни одна религия не остановила войну; все они, напротив, вдохновляли её, благословляли оружие войны, сеяли рознь между людьми. Правительства обособлены и оберегают свою обособленность. Учёные зависят от правительств. Проповедник запутался в своих словах и образах.
