Эдмунд Гуссерль в контексте философии Нового Времени - Незванов Андрей (полная версия книги txt) 📗
И к чему этот бессмысленный набор предикатов приложенных к сознанию: «непрерывно самоподтверждающемуся в себе самом, единому, опытному…? Многоглаголание ясности не создаёт, если в самом говорящем ясности нет.
Ему, впрочем, ясно, что «Итогом проведенных нами рассуждений стала трансцендентность вещи по отношению к ее восприятию, а в дальнейшем в отношении любого сопряженного с нею сознания вообще, — не просто в том смысле, что вещь нельзя фактически обрести в качестве реальной составной сознания…» (курсив наш).
А никто и не думал, что «тараканы в голове» это настоящие реальные насекомые. Не нужно нас убеждать. Ничего нет за этим умничаньем, кроме школярского желания перефразировать Канта, различающего «вещь в себе» и «вещь для нас». Вещь в себе, если принять эту логику и предположить её существование, действительно трансцендентна, потому что из своей шкуры не выпрыгнешь. Но существование вещей в себе всегда остаётся только предположением. Все сущие существуют друг для друга или вообще не существуют в опыте. Быть «трансцендентной восприятию» значит не восприниматься, но при этом под сомнение ставится предикат «быть». А если под утверждением: «вещь нельзя фактически обрести в качестве реальной составной сознания…» понимать бытийное разделение чувственной и духовной сфер, то существует понятие апперцепции, как акта, в котором перцепция и сознание к- сливаются в нераздельном единстве. Это понятие выражает единство субъекта cogitatio, не расчленяемого на чувственного и рационального. И оно (понятие апперцепции) разрушится, если мы начнём трансцендировать чувственную данность вещи, как инобытийную по отношению к сознанию.
Гуссерль поясняет: «вещь не может быть дана реально-имманентно ни в каком возможном восприятии, ни в каком возможном сознании вообще. Таким образом, выступает основополагающее сущностное различие между бытием как переживанием и бытием как вещью».
Вместе с тем Гуссерль отрицает непознаваемость, невоспринимаемость «вещи в себе»:
«Полагать, что восприятия (и, соответствующим способом, любое иное созерцание вещи) не достигают самой вещи, — принципиальная ошибка. Вещь будто бы не дана в себе, в своем бытии в себе».
Разумеется! Если учесть, что «вещь в себе» Канта есть эвфемизм «сущности» (так же как «вещь для нас» – эвфемизм «явления»), то Гуссерль, претендующий на непосредственное усмотрение сущностей не может допустить непознаваемости вещей в себе: «В актах непосредственного созерцания мы созерцаем некую „самость"…».
Далее, как понимать «реально-имманентную данность»? Вещь дана, как дана тому, кому она дана. Вещь неотделима от акта познания её, существует только в этом акте, и у всякого акта познания – своя вещь. Нельзя помыслить некую «реально-имманентную» данность, без того чтобы указать «реально-имманентный» акт познания, в котором даётся сказанная данность.
Что до «сущностного различия между бытием как переживанием и бытием как вещью», то остаётся только удивляться чудесному умению Гуссерля быть вещью. Иначе, как бы он различил указанные бытия?
«К вещи как таковой, ко всякой реальности в подлинном смысле, по самой сути и вполне „принципиально", принадлежит неспособность быть имманентно воспринимаемой, а тем самым быть вообще обретаемой во взаимосвязи переживания. Так что вещь сама, вещь вообще называется трансцендентной. В этом как раз и сказывается принципиальная различность способов бытия, какая вообще есть на свете, — различённость сознания и бытия».
Оказывается, вещь называется трансцендентной в силу её неспособности быть кем-либо «имманентно воспринятой». Славный язык! Пусть так, но, если можно «имманентно воспринимать», значит, можно и «трансцендентно воспринимать»? Что же тогда остаётся от определения «трансцендентности»? И вообще, допустимо ли так смешивать языки? Грамотному философу непонятно, как можно соединить в одном предложении слова «трансцендентное» и «восприятие». Но не Гуссерлю, — он умеет воспринимать трансцендентные вещи: «Пространственная вещь, какую мы видим, — это, при всей своей трансцендентности, воспринимаемое, данное по мере сознания во всей своей живой телесности…».
Приходится возразить, что «в живой телесности» вещь дана, как имманентная нашему телесному же бытию. И тогда это не «вещь», – поскольку вещь это нечто названное. Вещи появляются в мире, когда Адам нарекает им имена. И не случайно этот акт наречения отнесён к сотворению мира, как мира Адама, или человеческого мира. Без наречения дано некое содержание восприятия, но оно не имеет имени и есть нечто дочеловеческое.
Наконец, где же обретаться вещи как не во «взаимосвязи переживаний»? Ведь в органах чувств вещь не существует как таковая. В органах чувств психофизиология находит только систему нервных возбуждений, химических импульсов и т.п. Только в представлении, образованном сознанием на основе данных органов чувств может обретаться вещь; и также в переживании, сопряжённом с этим представлением. Весьма искусственным выглядит Гуссерлевское противопоставление внешних восприятий и внутренних психо-рефлексий или умных интроспекций. По его мнению, внешним чувствам нечто «является», а переживание «имманентно воспринимается» рефлексией. С таким же успехом я могу заявить, что и психе является моему внутреннему взору; и что психе так же, если не более, трансцендентна по отношению к рефлексии, как и иное наличное бытие трансцендентно по отношению к внешним восприятиям. В заблуждение тут вводит слово «восприятие», равно прилагаемое к разным актам и уровням существования. Восприятие это восприятие (перцепция); а рефлексия собственных переживаний – это нечто совсем другое. Оно может быть сближено с апперцепцией - тем, что и в том и в другом случае преобладает синтез представления, осуществляется акт второй навигации разумной воли. Гуссерль почему то не замечает этого сближения и возводит внутри человека принципиальный барьер:
«Есть непреодолимое сущностное различие между восприятием, с одной стороны, и образно-символическим, или сигнитивно-символическим представлением, с другой».
Это совершенно произвольное утверждение. Нет ничего труднее, чем обнаружение подобных границ в едином организме и едином существовании, - при близком рассмотрении все границы расплываются. Это справедливо и для предметов физики, и для предметов биологии, и для предметов гуманитарных. Более того, это основополагающий принцип доступного нам бытия, отображённый в известном «соотношении неопределённостей» Вернера Гейзенберга. На самом деле под «непреодолимым сущностным различием» Гуссерль разумеет различие «навигаций»: когда в одном случае перцептивный образ оформляется данными внешних органов чувств, а во втором случае – памятью:
«В восприятии таковое еще специфически характеризуется как „живое телесное" — в противоположность модифицируемому характеру всего того, что „грезится", того, что „наглядно представляется" в воспоминании или в вольной фантазии. (…)Восприятие вещи не переводит в наглядность нечто не присутствующее наглядно, как если бы восприятие было воспоминанием или фантазией, — оно постигает самость в ее живой, телесной наличности».
Различие здесь совсем невелико. Поражает, однако, наивность воззрения Гуссерля: неужто невдомёк, что так называемая «живая телесность» воспринятого есть результат умного синтеза, а вовсе не непосредственная данность?; и что телесность тем живее, чем выше эстетическая культура человека? Поверил в теории художников импрессионистов?
Разворачивая своё противопоставление имманентного и трансцендентного, Гуссерль уточняет:
«К противоположности имманентного и трансцендентного принадлежит принципиальное различие вида данности. Восприятие имманентное и трансцендентное различаются способами данности… Вещь мы воспринимаем благодаря тому, что она „нюансируется" - „проецируется" по всем своим определенностям, какие только „действительно" и по-настоящему „попадают" в восприятие. Переживание же не нюансируется».
