Избранное - Бэкон Роджер (книга регистрации txt) 📗
Глава IX
Но не только эти общие причины суть причины бед в науке и в жизни: доказывается, что к указанным трем [присоединяется] четвертая, которая еще хуже и которая точно так же обща для любого состояния и властвует над любым человеком. И я присоединил эту причину к трем предыдущим из-за того, что мудрецы чаще объединяют их, и отделил ее от них из-за того, что она — главное зло. Ибо она необыкновенно свирепа и губит и уничтожает всякое разумение, и она есть желание казаться мудрым, присущее каждому человеку. Ибо, как бы мало мы ни знали и каким бы ничтожным и низменным ни было наше знание, мы превозносим его; и мы восхваляем то, чего не знаем, там, где можем скрыть свое невежество, и намеренно показываем знание, чтобы быть прославляемыми за то, чего нет. И все, чего мы не знаем, где мы не можем похвастаться своей осведомленностью, мы оставляем без внимания, отвергаем, осуждаем и уничижаем, чтобы не показалось, что мы не знаем чего-то; и поскольку мы всякими постыдными средствами украшаем наше невежество, как публичная женщина украшает себя нарядами и румянами, то мы таким образом отнимаем у себя и у других полезнейшее и великое, полное всяческой красоты и достовернейшее благодаря своим свойствам.
И эта язва вследствие абсолютной вредоносности, которой она обладает, обретает высшую степень своей порочности в том, что есть источник и начало трех вышеуказанных причин. Ибо из чрезмерно ревнивого отношения к собственному мнению и из оправдания своего невежества берет начало предвзятость шаткого авторитета, которым мы стремимся превознести свое и отвергаем чужое. Наконец, поскольку всякий человек любит свои труды, как говорит Аристотель [90], мы охотно превращаем свое в обычай. И поскольку никто не заблуждается в одиночестве, но с удовольствием навязывает свое мнение ближним, как пишет Сенека во II книге Писем, то мы занимаем других нашими открытиями и, насколько можем, распространяем их среди народа.
Итак, здесь необходимо сперва предпослать [рассуждение] об общих причинах [человеческого невежества], для того чтобы избежать заблуждения и дабы воссияла истина. Ибо в случае болезни духовной надлежит действовать так же, как и в случае болезни телесной. Ибо медики на основании симптомов познают собственные и частные причины заболевания; однако этому предшествует знание общих причин, которые медик должен знать из общей науки о природе, ибо Философ говорит в книге О чувстве и чувственно воспринимаемом [91], что там, где заканчивается [изложение] принципов естественной философии, начинается [изложение] принципов медицины. Точно так же обстоит дело и с лечением невежества и заблуждений: для того, чтобы была указана здоровая истина, требуется, чтобы до нахождения искомого были показаны симптомы [заболевания] и частные причины; но еще ранее, нежели все это, требуется [знание] общих причин, без которых нельзя показать ни те или иные симптомы, ни частные причины. Ибо нам по природе свойствен путь познания от общего к частному, как говорит философ в начале Физики. Ибо если неизвестно общее, неизвестно и то, что остается после общего.
И эта четвертая причина крайне усилилась со времен древности, так что ныне это нечестие обнаруживается также и в богословии; и я показываю это [в отношении богословия] так же, как в отношении философии — с помощью опыта и примеров. Ибо Моисей, простой человек, получил от Бога мудрость закона, но на него роптали фараон, египтяне, народ иудейский и прочие народы, так что эту мудрость едва захотел принять только избранный Богом народ, но, тем не менее, этот закон одержал верх над своими противниками, противодействовавшими и препятствовавшими мудрости, которой научились. Равным образом и Господь Иисус Христос, пришедший со всей простотой и без всякого следа лжи, и простые апостолы принесли миру мудрость; и им было оказано достаточно сильное противодействие только лишь из-за неведения такого новшества, но, тем не менее, хотя и с большими сложностями, святая истина была воспринята. А затем святые учители, которые хотели представить обстоятельное толкование Божественного закона и обильными водами мудрости напитать Церковь, в течение долгого времени считались еретиками и сочинителями ложных [книг]. Ибо как доказывают прологи блаженного Иеронима к [переводу] Библии и другие его труды, он считался исказителем и фальсификатором Писания и сеятелем ереси, и в свое время он подвергался нападкам и не мог распространять свои труды публично. Однако после его смерти истинность его перевода стала очевидной, его толкования [были признаны] и распространились по всей Церкви, так что нельзя разыскать ни одного следа древнего перевода, а именно, перевода Семидесяти Толковников [92], которым ранее пользовалась Церковь. Так же, пока святой Папа Григорий Великий пользовался авторитетом, его книгам никто не противоречил, но после его смерти люди, занимавшие высокие посты в Церкви, постановили предать их сожжению, однако благодаря прекраснейшему чуду Божию книги эти были спасены, и миру была явлена вся полнота мудрости в своей истинности и доказательности. И сходное противодействие истине имело место [в отношении трудов] всех учителей Священного Писания, ибо обновители учености всегда встречают препятствия и противодействие, но истина укрепляется и будет укрепляться вплоть до времен Антихриста.
То же касается и философии. Ибо Аристотель хотел вступить в полемику со своими предшественниками и многое обновить. И хотя он был мудрейшим, но и у него были неудачи, и, как очевидно, [многие] темные места его мудрости не прояснены вплоть до настоящего времени. А Авиценна был первым, кто восстановил среди арабов философию Аристотеля во всей ее полноте. Ибо [до того] большинство философствующих его [т. е. Аристотеля] не ведала. Ведь до Авиценны, который философствовал значительно позже эпохи повелителя [сарацин] Магомета, философию Аристотеля затрагивали немногие, да и то незначительно. Но Авиценна, который был главным толкователем и последователем Аристотеля, претерпел множество нападок со стороны других. Ибо Аверроэс, наиболее значительный после него [комментатор Аристотеля], и другие критиковали Авиценну сверх всякой меры; но в сии времена он пользуется авторитетом у мудрых, что бы там ни говорил Аверроэс, которого также знаменитые в ученом мире мудрецы долго не признавали, отвергали и опровергали — до тех пор, пока позже не стало ясно, что его мудрость вполне достойна, хотя кое в чем он и не столь хорош. В самом деле, мы знаем, что в наше время в Париже имел место длительный запрет на естественную философию и метафизику Аристотеля и ее толкователей Авиценны и Аверроэса, и из-за грубого невежества их книги были запрещены, и тем, кто их читал, в течение длительного времени угрожало отлучение от Церкви [93].
И если дело обстоит таким вот образом и мы, современные люди, пересматриваем [труды] вышеуказанных мужей, как философов, так и святых, и знаем, что любое добавление и умножение мудрости, ими сделанное, достойно всяческого одобрения, хотя во многом другом им [чего-то] недоставало или же, [напротив], имелись излишества, и кое в чем они должны быть подправлены, а в ином — необходимы пояснения, то нам ясно, что те, кто в различные времена противодействовал свидетельствам истины и пользы, которые были предъявлены этими вышеуказанными мужами, чрезвычайно заблуждались и были в этом смысле крайне порочны; но они делали эго из-за выпячивания [собственного] знания и из-за [своего] невежества. Следовательно, мы должны применить тот самый аргумент к самим себе, чтобы тогда, когда мы отвергаем и поносим то, чего не знаем, мы понимали, что это происходит из-за защиты собственного невежества, чтобы выше вознести то малое, что нам известно…
