Теория справедливости - Ролз Джон (книги бесплатно без онлайн .TXT) 📗
Действительно, когда такие привязанности существуют, для честных поступков находятся другие резоны. Это представляется достаточно очевидным. Но из сказанного также следует, что, исключая самообман, эгоисты неспособны к чувству возмущения и негодования. Если один из двух эгоистов обманет другого, и это обнаружится, ни один из них не будет иметь оснований для жалоб. Они не принимают принципов справедливости или какую-то другую концепцию, разумную с точки зрения исходного положения; не испытывают они и подавленности от чувства вины за нарушения своих обязанностей. Как мы видели, возмущение и негодование являются моральными чувствами и, следовательно, предполагают объяснение через признание принципов правильности и справедливости. Но согласно гипотезе, подходящие объяснения здесь не могут быть даны. Отрицать, что эгоистичные люди неспособны к возмущению и негодованию, вовсе не значить утверждать, что они не могут раздражаться и сердиться друг на друга. Человек без чувства справедливости может быть разгневан на другого, который поступил нечестно. Однако гнев и раздражение отличаются от негодования и возмущения; они не являются, как последние, моральными эмоциями. Невозможно также отрицать, что эгоисты могут хотеть, чтобы другие признавали узы дружбы и относились к ним как к друзьям.
Однако эти желания не следует путать с узами привязанности, которые приводят человека к жертвам в пользу своих друзей. Несомненно, есть трудности в различении возмущения и гнева, как и подлинной и мнимой дружбы. Безусловно, явные проявления чувств и действия могут казаться одинаковыми, когда они ограничены малым отрезком времени. Однако при больших периодах времени различие обычно может быть сделано.
Можно сказать, таким образом, что человек, у которого нет чувства справедливости и который будет поступать не по справедливости, а исходя из собственных интересов и выгоды, не только не связан никакими узами дружбы, привязанности и взаимного доверия, но и не способен испытывать возмущение и негодование. У него нет определенных естественных установок и моральных чувств самого элементарного типа. Другими словами, тот, у кого нет чувства справедливости, не обладает определенными фундаментальными установками и способностями, которые входят в понятие человечности. Можно допустить, что в некотором более широком смысле моральные чувства неприятны; однако без искажения нашей человеческой природы невозможно избежать предрасположенности к ним. Эта предрасположенность — цена любви и доверия, дружбы и привязанности, а также приверженности институтам и традициям, от которых мы получаем выгоды и которые служат общим интересам человечества. Далее, допуская, что у людей есть собственные интересы и устремления и что они готовы в преследовании своих целей и идеалов настаивать на своих требованиях друг перед другом, т. е. пока созревают условия, приводящие к возникновению вопросов о справедливости, — неизбежно, что, при наличии искушений и страстей, эта предрасположенность будет реализована. А поскольку стремление к целям и идеалам совершенства заключает в себе предрасположенность к смирению и стыду, а отсутствие такой предрасположенности влечет отсутствие таких целей и идеалов, можно сказать о смирении и стыде, что они являются составной частью понятия человечности. Ясно, что человек, у которого нет чувства справедливости и, следовательно, предрасположенности к чувству вины, который не имеет также определенных фундаментальных установок и способностей, не имеет оснований для того, чтобы поступать в соответствии с требованиями справедливости. Однако в такой ситуации есть смысл: понимание того, что отсутствие чувства справедливости было бы частичным ущербом нашей человечности приводит нас к признанию необходимости этого чувства.
Отсюда следует, что моральные чувства являются обычной составной частью человеческой жизни. Человек не может избавиться от них, не устраняя тем самым естественные установки. И мы также видели (§§ 30, 72), что моральные чувства и эти установки — продолжение друг друга в том смысле, что человеческая любовь и желание поддерживать общее благо включают принципы правильности и справедливости в качестве необходимых для определения их объекта. Ничто из сказанного не противоречит тому, что существующие в нас моральные чувства могут быть во многих отношениях иррациональными и вредными для нашего блага. Фрейд прав, утверждая, что эти установки часто носят слепой и карающий характер, включая в себя многие довольно суровые аспекты авторитарной ситуации, в которой они сначала и приобретались. Возмущение и негодование, чувства вины и раскаяния, долга и порицания других часто принимают извращенные и разрушительные формы и безосновательно притупляют человеческую спонтанность и радость. Когда я говорю, что моральные установки являются составной частью человечности, я имею в виду те установки, которые апеллируют в своем объяснении к обоснованным принципам правильности и справедливости. Разумность основополагающей этической концепции является необходимым условием; и поэтому соответствие моральных чувств нашей природе определено принципами, которые были бы приняты в исходном положении20.
Эти принципы регулируют моральное образование и выражение морального одобрения и неодобрения так же, как они управляют устройством институтов. Однако даже если чувство справедливости представляет собой нормальное следствие естественных человеческих установок в рамках вполне упорядоченного общества, все-таки истинно, что наши теперешние моральные чувства предрасположены к неразумности и непостоянности.
Тем не менее, одна из добродетелей вполне упорядоченного общества заключается в том, что с исчезновением деспотичной власти его члены значительно меньше страдают от гнетущего бремени совести.
75. ПРИНЦИПЫ МОРАЛЬНОЙ ПСИХОЛОГИИ
Нам вскоре предстоит изучить относительную стабильность справедливости как честности в свете описания морального развития. Однако прежде я хотел бы сделать несколько замечаний относительно обсуждавшихся трех психологических законов. Весьма полезно иметь формулировки этих законов перед глазами. Исходя из того, что они представляют тенденции и являются действенными при прочих равных обстоятельствах, законы могут быть сформулированы следующим образом.
Первый закон: при условии, что институты семьи справедливы и родители любят ребенка и явно выражают свою любовь, заботясь о его благе, ребенок, признавая их очевидную любовь к нему, начинает их любить.
Второй закон: если способность человека к товарищескому чувству реализована путем приобретения привязанностей в соответствий с первым законом и если социальные устройства справедливы и публично признаны справедливыми, то такой человек приобретает дружеские чувства и доверие к другим в ассоциации, поскольку они с очевидным намерением выполняют свой долг и обязательства и соответствуют идеалам своего общественного положения. Третий закон: если способность человека к товарищескому чувству реализована в сформированных привязанностях в соответствии с первыми двумя законами и если общественные институты справедливы и публично признаны всеми в качестве таковых, то этот человек приобретает соответствующее чувство справедливости в той мере, в какой он признает, что он и те, о ком он заботится, получают преимущества от этих устройств. По-видимому, наиболее удивительной чертой этих законов (или тенденций) является то, что их формулировка рассматривает институциональное устройство как справедливое, а в последних двух законах — как публично известное в качестве такового. Принципы моральной психологии включают концепцию справедливости; и разные формулировки этих принципов являются результатом использования разных концепций справедливости. Таким образом, понимание V справедливости включается в объяснение формирования соответствующего чувства; гипотезы относительно этого психологического процесса включают в себя моральные представления, даже если они понимаются только как часть психологической теории. Это кажется достаточно очевидным, и исходя из того, что этические идеи могут быть сформулированы ясно, нетрудно понять, как могут существовать подобного рода законы. Предыдущее изложение морального развития показывает, как эти вопросы могут быть разработаны более подробно. В конце концов, чувство справедливости представляет собой принятую склонность совершать поступки с моральной точки зрения, по крайней мере, как она определена принципами справедливости. Вряд ли можно удивляться, что эти принципы должны участвовать в формировании этого регулятивного чувства. Действительно, представляется вероятным, что наше понимание морального обучения не может сильно превосходить наше понимание моральных концепций, которые предстоит усвоить. Аналогичным образом, наше понимание того, как мы усваиваем язык, ограничено тем, что мы знаем о его грамматической и семантической структуре. Точно так же, как психолингвистика зависит от лингвистики, так и теория морального обучения зависит от объяснения природы морали и ее различных форм. Наши обыденные идеи относительно этих вещей не достаточны для теоретических целей.
